Предел тщетности - Дмитрий Сазанский

Я отвлекся от своих воспоминаний и посмотрел на принтер. Троица сидела в полном молчании, глядела на меня, ожидая ответа. Пока я блуждал по закоулкам памяти, крыса распечатала еще три экземпляра анкеты и раздала соратникам. Черт с ними, подумал я, в конце концов эта анкета, точнее ответы на вопросы, меня ни к чему не обязывают.

— Толстой, — выдохнул я и написал фамилию в нужной графе.

Наверху тоже началась возня — Варфаламей вынул из кармана небольшой огрызок карандаша зеленого цвета и стал заполнять вслед за мной анкету, пристроив лист на коленке, Евдокия непонятным образом обзавелась ручкой с золотым пером и поскрипывала, старательно выводя фамилию на своем листке. Чуднее всех выглядел Ширак — гриф положил лист бумаги на край принтера, растопырив свою цыплячью лапку, самый большой палец с кривым ногтем макал в стакан с гранатовым соком и, капая багровой жидкостью по принтеру, малевал каракули на бумаге. Контора пишет.

Пятый вопрос был полной противоположностью четвертому и звучал соответственно — Ваш любимый писатель? Я не стал долго раздумывать, пропади оно все пропадом, как ни ответь, все равно кого-нибудь обидишь, и снова сказал: «Толстой».

— Погоди, — взвился черт, — у тебя Толстой и любимый, и нелюбимый писатель, так не бывает.

— Бывает, — мне ничего не оставалось, как только стоять на своем.

— Врет, — безапелляционно добавил гриф.

Помощь пришла, откуда не ждали.

— Бывает, бывает, — крыса выпростала лапки-руки перед собой, закрыла глаза, откинула голову и с отчаянием в голосе продекламировала. — Тебя люблю и ненавижу, восхищаюсь и кляну…

Необычайная страсть, с который были сказаны эти строки, подсказывала мне, что Евдокия говорила о пережитом. Причем, не раз, и не два.

В маленьких глазах крысы всколыхнулась мольба, мне почудилось — сейчас, медленно нарастая, зазвенит гитарный перебор и Дуня пойдет плясать цыганочку, спрыгнув с принтера на компьютерный стол. Но Евдокия, как загорелась, так и потухла. Устыдившись собственного порыва, деловито сказала: «Идем дальше». А жаль. Я бы с превеликим удовольствием на ее цыганочку с выходом посмотрел. Было бы что вспомнить перед смертью. К тому же сдается мне, что я оказался бы единственным в мире счастливчиком, кто смог бы насладиться цыганской плясовой в исполнении грызуна в желтой плиссированной юбке.

Шестой вопрос был, глупее не придумаешь — Вы верите в любовь?

И два ответа «Да» или «Нет». Вот незадача.

Я опустил глаза и пробежал седьмой вопрос — Ваш любимый цветок?

Внезапная догадка посетила мой, измученный зверями на принтере, мозг. Я просмотрел семь вопросов анкеты. Если откинуть первый, удостоверяющий личность, останется шесть дурацких вопросов. Поделив их на трех моих непрошеных гостей, получаем по две графы анкеты на нос. Онанизмом интересовался зловредный гриф — голову даю на отсечение, про литературу ввернул черт Варфаламей, а два последних про любовь и цветы принадлежат Дуньке. Ради справедливости надо сказать — если бы я голову давал на отсечение прилюдно, то не сносить бы мне головы, потому что попал точно пальцем в небо.

Как выяснилось впоследствии, любовно-цветочные вопросы задавал иуда гриф, насчет онанизма веселился черт, а крыса Евдокия искренне желавшая видеть меня писателем, задавала вопросы по существу. Видимо я не только плохо разбираюсь в людях, но и в психологии представителей животного мира запутался как в трех соснах на опушке.

Сейчас же, будучи ошибочно уверенным в авторстве последних двух вопросов, я невольно посмотрел на крысу. Дуня засекла мой взгляд моментально и начала застенчиво теребить кофточку на том месте, где у женщин находятся груди. Грудей у крысы, судя по отсутствию округлого рельефа на кофточке, не наблюдалось — она была плоская, как доска. Интеллигентная и начитанная Евдокия больше всех нравилась мне среди сидящей на полке троицы. К тому же, хоть и крыса, но женского пола, может быть даже крысиная мать-героиня, хотя я не различаю крыс по возрасту. Впрочем, повадками Дуня напоминала скорее девицу на выданье, если бы не ее лишенное практического смысла желание при случае отдаться мне, да полные ревности упреки Варфаламею из-за танца с одноглазой гейшей. Случись чудо и превратись крыса в женщину, а не в заурядного кучера из Золушки, определенно можно сказать, что Дуня вполне бы могла составить компанию какому-нибудь современному писателю интеллектуалу. Они обожают малые формы, что в литературе, что в жизни. Героини их романов все сплошь миниатюрны, стройны, обязательно с маленькой грудью и узкими ажурными трусиками на такой же крохотной пятой точке, срываемых с нее в порыве страсти одним махом. Побожусь — так и написано в трех книгах разных авторов, что мне довелось прочитать в последнее время. Женщины в них стройны, ослепительно красивы, коварны и богаты.

Я же человек от сохи, точнее из московской подворотни, мне подай женщину в теле, чтобы в темноте, в профиле раздевающейся спутницы на фоне окна безошибочно различать, где фас, а где извиняюсь, анфас. Это как в географии — мало кого прельщают равнины и степи. Даже песни про степь все сплошь — заунывнее некуда. Такие песни стоит петь, когда кончилось бухло — от безысходности и укутанного сизым туманом неопределенного будущего. Зато горы, стоящие торчком на пузе Земли приводят путешественников в неописуемый восторг. Холмы и ущелья, подъемы и впадины значительно эротичнее асфальта на ровной дороге, уложенного с косметической безупречностью.

Но вернемся к вопросу, заданному Дуней, вопросу фундаментальному, лежащему в основе взаимоотношений полов, я бы даже сказал, в основании бесконечной пирамиды мировой литературы, пиком которой на данном этапе развития человечества является недостижимая вечная любовь.

Я не стал изображать циника с многозначительной усмешкой на устах, а сразу поставил крест в квадратике со словом «Да». Я безусловно верил в любовь — влюблялся в своей жизни несчетное количество раз, что холостым, что будучи уже женатым. Сегодня же, находясь на очередном витке жизненного пути, вслед за которым вот-вот перейду в разряд «безопасных кавалеров», я не видел никакого смысла ломать комедию, представляясь тем, кем не был на самом деле. Чем дольше живешь, тем отношение к любви переходит в фазу спокойного созерцания, а взгляд на женщину приобретает чисто утилитарный характер — будет ли та шикарная брюнетка, что так сексуально вскидывает руку, пытаясь поймать такси, подтирать тебе сопли, обливаясь слезами нежности, когда ты окончательно сбрендишь на старости лет, впав в детство. Скажу больше, последний мой отчаянный бросок в любовный омут, попытка взъерошить на себе остатки былой привлекательности потерпела полное фиаско. Три недели обременительного секса с изголодавшейся «молодкой» плотно за сорок (а на других я не мог рассчитывать с такой выпиской из банка) привели меня к печальному, но вполне закономерному выводу — овчина выделки не стоит. Дело совсем не в деньгах, как вы понимаете. Потратился я не сильно, хотя впервые обратил внимание на некоторое внутреннее жлобство при расставании с дензнаками. Да и что за расходы, чтобы о них сожалеть? Пару подарков интимного характера, обязательный антураж — цветы, выпивка, шоколад, фрукты, а квартиру для любовных утех мне и вовсе предоставили даром по случаю.

Просто очень быстро и горестно обнаружил, что едва начавшийся адюльтер требует от меня таких усилий в вынужденной конспирации, на которую я уже не был способен. Никакие прелестные изгибы женского тела не могли компенсировать то нервное состояние, связанное с обманом жены, что овладело мной. Страхи мои, конечно же, были гипертрофированы, но я ничего не мог с собой поделать, а вздрагивать от каждого телефонного звонка — не самая лучшая перспектива в жизни. Но и страхи были не основным препятствием. К ним в виде бонуса добавились еще и хлопоты по подготовке к встрече — покупка вина и фруктов, необходимого барахла в виде постельного белья, банных полотенец, заметание следов грехопадения (квартира все-таки чужая). Такие дополнительные нагрузки меня странным образом раздражали, угнетали обязательностью исполнения. При этом я просто-таки должен был соответствовать статусу любовника, как штык, вынутый из ножен — всегда отполирован и готов к бою. Тут вам не дома, где не только поймут случайную осечку, но и пожалеют, если что. И все это ради получаса сомнительного удовольствия в чистом виде. Вот если бы, как мои непрошеные гости на принтере, женщина вылезала бы из стены над принтером, желательно сразу голая и готовая на все, еще лучше голая, готовая на все и глухонемая, которая сделав свое дело, исчезала бы, возможно, такая необременительная связь могла просуществовать достаточно долго.

В общем, лень сгубила любовь на корню. С другой стороны, будь я моложе или профессионалом по женской части, то в итоге обязательно выработал бы подходящую стратегию поведения. Жизнь бы заставила. Но я изменял жене нерегулярно, от случая к случаю, обычно не имея на то преступного умысла, а просто идя на поводу у обстоятельств, связанных в основном с шумной компанией и выпивкой. По большей части именно женщины первыми проявляли инициативу, чувствуя мою слабохарактерность в этом вопросе — брали меня за рога и ставили в стойло любви. Понимая раздражение женщин, читающих эти наглые рассуждения об измене, в свое оправдание могу лишь добавить, что это мужской, шовинистический взгляд на положение дел. К тому же эйфория, сопутствующая употреблению горячительных напитков, несколько реабилитирует меня, по крайней мере, в собственных глазах. Да и что такое глупый поступок выпившего человека по сравнению с всеобщим мировым злом? У нас депутаты в Думе принимают большинство законов, если не по пьянке, то уж точно с большого бодуна. И ничего, со стыда не померли.