На алтарь Победы. Воевали, верили, победили - Владимир Зоберн

Но на этом история с Корсунь-Шевченковской группировкой не закончилась.

В 1988 году – я работал тогда начальником штаба главной инспекции Министерства обороны СССР, – я проверял воздушную армию, штаб которой находился в Виннице. Передо мной положили карту этого района, я смотрю и вижу: Зозувка – где меня ранило! Говорю командарму: «Вот здесь в конце января 1944 года меня ранило в голову, в лицо». Он в ответ: «Так давайте поедем, посмотрим!» – километров тридцать до этой Зозувки. На другой день мы с начальником штаба армии отправились туда на двух машинах – по тому маршруту, которым я наступал. Встали на маршрут Андрушевка-Зозувка, въезжаем. Все те же хаты, заборы, – все то же самое, как и в 1944 году, и, по-моему, в том же состоянии. Но кое-что изменилось. На западной окраине Зозувки появилось два кладбища. Справа похоронены жители деревни, а слева небольшое, могил на пятнадцать, воинское кладбище: солдаты наши и офицеры, погибшие в бою за Зозувку.

Едем дальше – туда, где была моя огневая позиция. Вы не поверите: точно на том месте, где стояла моя самоходка, – обелиск, памятник, на котором выбито: «Здесь танкисты 31-го танкового корпуса 1-й гвардейской танковой армии стояли насмерть, но не допустили прорыва гитлеровцев к окруженной Корсунь-Шевченковской группировке».

Я не ожидал, что такое может быть.

Вернемся опять в 1944 год. Наступление на запад. Тернополь. В должности командира САУ я воевал в Тернополе месяц.

Уличные бои, очень тяжелые. В этих боях погиб мой наводчик Коля Лобачев, 1925 года рождения. И опять при похожих обстоятельствах – взорвалась наша самоходка. То ли снаряд попал, или что другое. Когда дым рассеялся, Коля говорит: «Товарищ лейтенант, я пойду посмотрю». «Коля, – говорю, – сиди, не высовывайся!» Потому что я уже опытный был. У нас была жесткая дисциплина: все подчиненные даже таких маленьких командиров, каким был тогда я, слушались, с большим уважением относились к нам. Но Коля не послушался, высунулся. Меня вот так же ранило – его убило.

И тоже после войны – это был 1989 год, – мы инспектировали войска Прикарпатского военного округа. Меня пригласили посмотреть воинское кладбище. Поехали. Смотрю список погибших – а Коли Лобачева нет. Он погиб в Тернополе, а его в списке нет! Я говорю: «Мы не можем сейчас найти его прах, но все равно выбейте на этом стенде: “Коля Лобачев, такого-то года рождения”». Не знаю, вряд ли они выполнили мою просьбу.

В Тернополе было много разных боевых эпизодов.

– А вы встречались с бандеровцами?

– Боевых действий с ними не вел, но наблюдал, – это было уже в Львовской операции. Мы наступали по шоссе Тернополь-Львов, слева – предгорья Карпат и дальше – Карпаты. На дороге я остановился – была какая-то военная необходимость, – и видел, как наши пехотинцы брали в плен бандеровцев, которые прорывались из окруженной группировки Броды-Золочев, чтобы уйти в горы, в Карпаты.

Потом было освобождение Львова. А между Тернополем и Львовом в одном бою я отличился. В районе Колтув. Здесь такие названия западно-украинские и польские, очень многие оканчиваются на «-ув».

Когда началась Львовско-Сандомирская наступательная операция, наш полк входил в состав 60-й общевойсковой армии. Ею командовал генерал-полковник Курочкин, выдающийся военачальник. На гребне высоты, на ее обратных скатах, было большое количество немецких танков, преимущественно «Тигров» и «Фердинандов», которые остановили наступление наших стрелковых подразделений и частей.

И я получил задачу – выходить на эти скаты и уничтожать танки противника, с тем чтобы обеспечить дальнейшее продвижение пехоты. Выполняя ее, я делал точно так, как мне сказали.

Но были и особенности. Загрузив полностью боекомплект, я выходил на место и открывал огонь. А затем, когда противник по мне вел огонь, я опускался, передвигался на другое место и вел огонь оттуда. Потом опять опускался, выходил на фланг и отсюда вел огонь. В этом бою я уничтожил семь немецких танков.

После боя меня сразу вызвали на наблюдательный пункт, где находился командир стрелковой дивизии. Дальше – авиационный генерал, командир нашего полка Кузнецов Иван Григорьевич. Сразу же вызвали начальника отделения кадров бронетанковых войск 60-й армии, чтобы он оформил наградной материал. Все было оформлено, и в армейской газете 60-й армии появилась моя Фотография и краткая заметка обо мне.

Меня наградили орденом Красного Знамени.

Потом мы вошли на территорию Польши – Жешув, Дембица, Сандомирский плацдарм и наступление на Краков. Я, кажется, уже говорил, что участвовал в освобождении Кракова, а позже – Освенцима.

Мы же не знали, что там огромный концентрационный лагерь, – вели боевые действия как за освобождение обычного населенного пункта. Шоссейная дорога, по которой мы шли, находилась чуть выше той местности, где располагался лагерь.

В западных странах сейчас очень развернута и получает дальнейшее распространение фальсификация хода и итогов Великой Отечественной войны. Самый простой случай: польский министр иностранных дел Гжегож Схетына в одном из своих выступлений или интервью заявил, что Освенцим освобождали украинцы, украинская армия.

Не было тогда никаких украинских соединений или отдельных украинских частей. Была единая Советская армия, Красная армия, в которой были все народы, все этносы нашей страны.

В освобождении Освенцима я принимал личное и непосредственное участие. Поэтому я все это очень хорошо знаю и видел. Освенцим освобождала 106-я стрелковая дивизия и, по-моему,

рядом находилась 336-я стрелковая дивизия. Там были все – русские, украинцы, белорусы, татары, евреи, армяне, все народы нашей страны. Поэтому меня удивляет, как это министр иностранных дел Польши, историк по образованию, мог сказать такую, извините за выражение, нелепость.

Потом – наступление в юго-западную часть Польши, форсирование реки Одер. Я уже был командиром самоходной артиллерийской батареи, а не самоходки, – меня назначили на эту должность в августе 1944 года.

Нашу армию, как я вам уже сказал, повернули в сторону Праги. Мы вели довольно тяжелые боевые действия, особенно в районе Троппау. Троппау – это немецкое название, Опава – чешское.

В районе Троппау были очень тяжелые бои. А в районе Оломоуца погиб заместитель командира нашего полка, подполковник Михаил Иванович Красиков, заслуженный боевой офицер, – умер от тяжелого ранения прямо 9 мая. Похоронен в Оломоуце, там установлен ему памятник.

Можно упомянуть еще один трогательный эпизод. Дело было при наступлении на Краков. Мы остановились по какой-то боевой причине, вышли из самоходок.

К тому времени в состав самоходной артиллерийской батареи ввели должность механика-регулировщика. У меня механиком-регулировщиком был старшина Титаренко Александр Иванович, уроженец Белгорода. Он мне всегда помогал, очень уважал – не отходил от меня!

Я принимал участие в освобождении Освенцима…

Во время этой остановки немецкая авиация сильно нас бомбила. Кто-то закричал, и я увидел, что Александр тяжело ранен в обе ноги и лежит как убитый.

Мы погрузили его на трансмиссию одной из самоходок и тут же отправили в медико-санитарный батальон. Все думали, что Титаренко погиб.

Потом, спустя много-много лет, – я был начальником штаба Прибалтийского военного округа, – в Риге получаю письмо на 16 страницах. На обратном адресе – Белгород, Титаренко! Спасли его в нашем госпитале. Но обе ноги были отняты выше колена. Я прочел и незамедлительно ответил.

А он извиняется в своем письме: «Извините, что я вас побеспокоил». Я написал: «Александр Иванович, вы меня не побеспокоили, вы меня обеспокоили, я приглашаю вас к себе приехать в Ригу, на Рижское взморье, мы встретимся, приезжайте с вашей женой, Надеждой Антоновной!» Он решился, и они приехали.

Мы устроили их в военный санаторий, и он отдыхал вместе с женой около трех недель. Встречались мы каждый день. И на встречи ветеранов, которые проводились при моем активном участии – потому что у меня были некоторые возможности, – они с женой приезжали дважды: в 1985 и 1990 годах. Очень тепло я их принимал, они на редкость хорошие, порядочные, обязательные люди.

– А как вы со своей женой познакомились?

– Я пришел в гости к своим родственникам – они жили в Киеве на Борисоглебской, 16, – и увидел девушку. Это были первые отпуска, которые давали после войны, февраль 1946 года.

Я привык видеть девочек на фронте. Очень хороших девочек, красивых, но в кирзовых сапогах, в гимнастерке, в пилотке и так далее.

А здесь сидела совсем другая девочка. Настолько красивая, что я даже не могу вам об этом рассказать. У меня были ордена, меня принимали как уважаемого гостя. Так мы и познакомились. Разговорились, встретились потом.

И она мне с самого начала сказала: «Сережа, ты должен поступать в военную академию». Как она предвидела! У меня письма хранятся, где она писала: «Поступай в академию!»