Под знаком кометы - Юлия Викторовна Маркова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, Сашка у меня такой! – с чувством сдержанного удовлетворения кивнула императрица Ольга. – Но все же, дядя Вилли, скажи, какие-нибудь светлые мысли по этому поводу у тебя имеются или все так плохо, что можно вешаться?
– Светлая мысль у меня только одна, – ответил кайзер. – Я вам о ней уже говорил. Если ваши Брестские соглашения превратить в систему поддержания общеевропейской безопасности, то тогда мы, немцы, могли бы поискать военного счастья подальше от Старого Света. Жаль, конечно, Франции, но не думаю, что завоевать ее было хорошей идеей. Лягушатники слишком уж помешаны на свободе, равенстве и братстве, чтобы мы с ними могли ужиться в одном государстве.
– Не забывайте, что Франция – это не только канкан, опера и Ницца, но и угроза привычному нам консервативному миропорядку, – сказал Франц Фердинанд. – Мы понимаем, что по мере развития цивилизации чистый монархический принцип «государство – это я» постепенно отходит в прошлое. Но, черт возьми, кумирами широких народных масс должны быть ответственные консервативные политики, действующие на благо своих народов, а не пустоголовые популисты, ради получения известности готовые чиркать спичками на пороховом складе.
Британский король и российская императрица переглянулись.
– Французская республика находится под защитой Брестских соглашений, – сказал Эдуард Седьмой, – и военное решение вопроса само по себе разрушит наш союз.
– Я полностью согласна с дядюшкой Берти, – кивнула Ольга. – Франция виновата, но унасекомить ее следует без единого выстрела и произнесения военных угроз, ибо сие несовместимо с Брестскими соглашениями. Павел Павлович, а вы что скажете?
– Я предлагаю применить в отношении Франции такой замечательный демократический прием воздействия, как экономические санкции, – ответил тот. – Мы не будем воевать с французами, вместо того мы ударим их по карману. Если будет такое ваше высочайшее решение, то первым делом мы можем перекрыть поставки зерна – до тех пор, пока зачинщики и организаторы покушения на Франца Фердинанда не будут выданы в руки международному правосудию…
– Вы считаете, что нам необходимо обзавестись такой штукой, как наднациональный суд? – спросила Ольга. – Вы же сами ругали похожую структуру своего времени во все корки.
– Да, ругал, – ответил канцлер, – и правильно. Какой же это суд, когда сербов судят даже за мнимые преступления против хорват и бошняков, а преступления против сербов, в свою очередь, не замечают даже в самых вопиющих случаях? На суд такая система похожа мало – скорее, это расправа, которой придается только видимость законности. Если мы допустим тут что-то похожее, то грош нам цена. И в тоже время бывают случаи, как сейчас, когда преступление совершается не против отдельных людей или конкретного государства, а, так сказать, в глобальном масштабе, и попытка развязать общеевропейскую войну тоже относится к этой категории. Судить за такое тоже надо глобально, с широчайшим распубликованием в прессе, разъясняющей почтеннейшей публике грехи и преступные действия провинившихся персонажей.
– Я думаю, что это должно быть что-то вроде Нюрнбергского трибунала, – убежденно сказал русский князь-консорт, – только не по факту уже случившейся войны с огромными жертвами, а когда зачинщиков поймали со спичками еще до того, как те сумели что-нибудь поджечь.
– Да, именно так, – подтвердил канцлер Российской империи. – И к тому же не стоит забывать, что покушение на монаршую особу – само по себе тягчайшее преступление. В случае с господином Эренталем нам пришлось обойтись без очного суда, но на этот раз у нас на руках все нужные карты. Заказчики цареубийства схвачены за руку, а потому открытому процессу – быть. И ударить он должен не только по радикальной французской политике, но и по так называемому демократическому устройству государства. Чтобы нигде и никогда ни одна страна не делала манипуляции человеческим мнением основой своей внешней и внутренней политики.
– Совершенно с вами согласен, – воскликнул кайзер Вильгельм, – покушение на помазанника Божьего – это так плохо, что не может прийти в голову нормальному человеку. Но скажите, что такое Нюрнбергский трибунал, кого и за что он судил? А то мне как немцу очень интересно.
Канцлер Одинцов как-то странно хмыкнул и сказал:
– Нюрнбергский трибунал судил Германию – точнее, ее правителей – за развязывание агрессивной войны, унесшей жизни пятидесяти миллионов человек. Всех подсудимых, кто не догадался покончить с собой ранее, признали виновными и повесили за шею. Но к вам, Вильгельм Фридрихович, сие не относится ни в малейшей степени, потому что монархия в Германии пала по итогам Первой Мировой войны, а на Нюрнбергском трибунале, случившемся почти тридцать лет спустя, судили за развязывание Второй мировой войны. И если рассуждать о вреде и пользе мировой демократии, то следует отметить, что виновные в величайшем преступлении в истории пришли к власти как раз вполне демократическим путем на всеобщих выборах. Вот такая прямая параллель с нашими нынешними французскими делами.
– Ну хорошо, – после некоторых раздумий сказал британский король, – наверное, нам надо согласиться и на прием большинством голосов в Брестский альянс двух новых членов, и на дополнительные соглашения к основному пакету: «Об обеспечении безопасности колоний», «о сохранении внутренней безопасности», а также «о Международном суде Брестского альянса».
– Да, дядюшка, вы совершенно правы, – кивнула императрица Ольга. – А если французам это не понравится, то они могут катиться из Брестского альянса на все четыре стороны, и в дальнейшем пытаться жить своим умом. Дядя Вилли им при этом в помощь.
Услышав эти слова, кайзер Вильгельм заржал как кирасирский конь.
– Да нет уж, – просмеявшись, сказал он, – парижские пигмеи горазды только толпой нападать из-за угла, но если поставить их у расстрельной стенки, то они будут готовы добровольно съесть не одно ведро свежей горчицы. Вот увидите – стоит вам нахмурить брови и пригрозить Парижу этими самыми санкциями, как болтуны из Национального собрания сразу выдадут вам всех виновных, повязав их по рукам и ногам розовыми ленточками. Франция – самая независимая страна в Европе, потому что с недавних пор от нее ничего не зависит.
Принцесса Виктория склонилась к уху отца и прошептала несколько слов.
– Ах да, – будто очнувшись, сказал король Эдуард, – моя дочь говорит, что у кузины Хельги
