Под знаком кометы - Юлия Викторовна Маркова

– А это оттого, дорогой Берти, – с мрачным видом произнес канцлер Одинцов, – что депутаты вашего Парламента представляют не своих избирателей в округах, а тех, кто дал им денег на избирательную компанию. По-настоящему у вас независимы только те депутаты, которые настолько богаты, что способны самостоятельно оплачивать все свои счета. Но они тоже далеко не ангелы – скорее, наоборот. Ведь, по сути, Ирландия – это ваша самая первая колония, где белые сагибы властвуют над такими же белыми туземцами. Униженное и оскорбленное положение ваших ирландских подданных – это способ довести их эксплуатацию до того предела, после которого уже идет лишение личной свободы. Алчность пропитала Британскую империю так же, как запах дерьма пропитывает стены ветхого сортира.

– О да, герр Одинцофф! – подтвердил кайзер Вильгельм, воинственно встопорщив свои знаменитые усы. – Мы, немцы, даже с африканскими неграми поступаем гуманнее, чем англичане с белокожими ирландцами…

Сказал – и осекся, натолкнувшись взглядом на разъяренного русского князя-консорта. Но страшнее всего выглядела русская императрица.

– Вы, дядя Вилли, в связи с известными вам обстоятельствами, лучше не заливайте нам в уши про германскую гуманность! – коброй прошипела Ольга. – Всем прочим присутствующим хочу напомнить, как тридцать пять лет назад вели себя германские солдаты на оккупированных французских территориях, и в каких скотских условиях «гуманные» немцы содержали тогда пленных. Если случилась война против жестоких людоедов, то она должна быть стремительной и почти бескровной, чтобы, когда умолкнут пушки, все мерзавцы оказались мертвыми, а ни в чем не виновное население побежденной страны приспособилось к новой жизни, которая у них будет лучше, чем прежняя. Тридцать пять лет назад – примерно тогда же, когда прусская армия громила Вторую Империю Наполеона Третьего – Россия завоевала себе знойные барханы Туркестана. За это время население на этих землях увеличилось в двадцать раз – ведь мы пресекли разбои и вечные междоусобные войны. В голой степи и песках проложены дороги, выросли города, процветает торговля и землепашество. Вот в чем главное предназначение цивилизации, а не в том, чтобы содрать с покоренных земель как можно больше денег. И мой Сашка, и Павел Павлович, и все их спутники людно и оружно появились в этом мире как раз для того, чтобы наставить его на праведный путь без жестокого угнетения, затяжных войн, ведущих к бессмысленному истреблению миллионов людей.

– И именно ради этой благой цели, Хельга, – скривив губы, произнес британский король, – в арсенале твоих пришельцев имеется подводный корабль со сверхдальнобойными снарядами воистину сатанинской мощи, способными одиночными попаданиями целиком разрушать крупные города?

– А вот об этом, дядя Берти, тебе лучше спросить лично у Всемогущего Господа, – встопорщилась Ольга. – Подумай, чем ты и прочие европейские владыки, включая покойных Франца-Иосифа и Абдул-Гамида, так разгневали Создателя Всего Сущего, что он сунул Нам под руку такую тяжелую дубину, пригодную для того, чтобы до полусмерти отмутузить всю Европу разом? И еще. Хоть наши отношения с Британией, Германией, Австро-Венгрией и прочими странами были далеки от сердечности, Мы ни разу даже полусловом не обмолвились, что в Нашем распоряжении имеется такое ужасающее оружие, не говоря уже о том, чтобы размахивать им направо и налево, как безумец размахивает своими мужскими причиндалами. Этот ужас иного мира может быть применен только в том случае, если на нас войной пойдет вся Европа, а мы к такому нашествию будем не готовы. Но сейчас я почти уверена, что самого страшного не произойдет, и снаряды мощью в сотни тысяч тонн тротила нам не понадобятся. Брестские соглашения снимут угрозу большой войны и привьют европейцам вкус к очень долгому миру. А если этот план потерпит неудачу, то к войне один на один со всей Европой мы уже почти изготовились, а мелкие недостатки можно устранить по ходу процесса.

– Все верно, – подтвердил слова императрицы канцлер Одинцов, – но вы не обессудьте, господа. Вы тут у нас далеко не агнцы, а с волками жить – по-волчьи выть.

С кайзера Вильгельма в этот момент можно было бы писать картину «обалдевший сего числа», да и британский король выглядел изрядно потрясенным. Внешне спокойным оставался лишь император Франц Фердинанд, внутренне готовый и не к таким невероятным новостям. Да и поумнее он был, чем «дядя Берти» и «дядя Вилли» вместе взятые, а потому сразу и в лоб задал ключевой вопрос европейско-российских отношений:

– И что же, дорогая Хельга, ты думаешь, что мой дядя (Франц-Иосиф) был прав, и Россия с Европой обречены на постоянные войны?

– Твой дядя, прости Господи, был ударен пустым мешком по пыльной голове, – ответила Ольга. – Неужели ты сам ощутил с нашей стороны хоть какие-нибудь признаки ненависти, делающей невозможной любые рациональные действия? Зато с другой стороны такой немотивированной ненависти было хоть отбавляй. До зубовного скрежета нас ненавидел как сам твой дядя, так и его клевреты – и, как говорит мой канцлер, это еще цветочки. Лет через сто Европа засмердит таким откровенным гноем, что тошнить начнет и самого небрезгливого человека. Россия в Европу никогда войти не сможет – плечи в дверь не пролезают; а вот Европа в Россию входит свободно, да еще остается место для двух-трех Франций. Но этот вариант мы оставим на крайний случай, если у нас не получится вылечить неизбывную европейскую злобу и зависть, а пока предлагаю принять за аксиому, что Россия и Европа должны между собой жить мирно и дружно, но порознь, ибо от попытки смешать две несовместимые субстанции ничего хорошего не получится.

Канцлер Одинцов хмыкнул и добавил:

– Русский, вне зависимости от его отношений с правительством, приезжая в Европу, так и остается русским и в первом, и во втором, и в третьем поколениях, а вот европейцы, переселившиеся в Россию, растворяются в ней как сахар в кипятке. И зачастую только по фамилии можно опознать, что дед этого человека был французом, этого – англичанином, а этого – немцем.

– Что есть, то есть, – вздохнул кайзер Вильгельм. – Немцы, уехавшие жить в Россию, для нас потеряны навсегда, и в то же время поток переселенцев не ослабевает. Надел в сто гектар чернозема в Южной Сибири или Северной Маньчжурии действует на наших малоземельных крестьян хуже, чем валерьянка на кота. Россия бурно развивается, используя свое огромное пустое жизненное пространство, в то время как честные европейцы, скованные обручами существующих границ, вынуждены киснуть без всякой надежды вырваться на простор. При этом мои генералы считают,