Вор черной масти - Екатерина Русак

30 декабря 1949 года. 10 часов 28 минут по местному времени.

Оперчасть Читинской тюрьмы.

***

Дверь громыхнула.

- Рабер! На выход.

Я помедлил. Не сразу понял, что выкрикивают меня.

- Рабер есть? На выход!

- Тут. Эвон на нарах сидит, - выкрикнул кто-то из зэка.

Я нехотя поднялся и вышел из камеры. Меня отвели на первый допрос. Он был томительно долог и бестолков.

Я стоял в кабинете следователя уже третий час. Милицейский лейтенант невысокого роста, фамилию которого я никогда не узнал, бегал вокруг меня и допрашивал, пересыпая свою речь виртуозными матерными выражениями, которые я не считаю нужным приводить. Знаю только, что эти крепкие словечки были из большого морского загиба флотских боцманов, который мало где сохранился в СССР с девятнадцатого века.

- Ты, значит, готовил контрреволюционный заговор, с целью убийства товарища Сталина? - лейтенант как бесноватый подскочил ко мне.

- Ничего подобного, гражданин начальник, - отвечал я, переступая с одной ноги на другую. - Зачем мне нужно убивать вождя трудового народа и мирового пролетариата?

- Ты не уходи от ответа, грязная вонючая свинья! - орал следователь. - Кто твои сообщники? Говори, сволочь!

- Нет у меня никаких сообщников! - я стоял на своем.

- Как это нет? - все больше свирепел этот лейтенант-недомерок. - А кочегар Веркин? А артельный рабочий Блудов? Разве не собирались вы вместе, с целью подготовки восстания?

- Какое восстание? - я ошалело хлопал глазами. - Не знаю я этих людей. Мы незнакомы.

- А у нас имеются сведения, что вы знаете этих людей!

- Кто вам сказал такую чушь, гражданин начальник?

- Кочегар Веркин и артельный рабочий Блудов признались, что знают вас!

- Очень может быть, но только я их не знаю! Кто это такие?

- Не твое собачье дело! - злился лейтенант. - Смотри мне в глаза! Сознавайся! Что щуришься, грязный еврей?

- Не сознаюсь! - внутри меня все кипело, но я как-то умудрялся сдерживать себя, чтобы не задушить этого распоясавшегося говоруна. - Мне не в чем сознаваться! И вовсе незачем незаслуженно оскорблять мою нацию. Я не грязнее других! Если хотите знать, мы, евреи вовсе не заговорщики, мы - люди, мы - жертвы немецкого фашизма!

- Ах, вот как ты запел? Жертву фашизма из себя строишь? Я тебе покажу кузькину мать! Ты мне все расскажешь, как вы хотели устроить мировой заговор сионизма, сучье вымя! Будешь говорить, паскуда?

- Буду, - зло ответил я. - Но заявляю, что ни в каком сионистском заговоре я не участвовал!

- А в каком участвовал?

- Ни в каком!

- Сколько тебе заплатили, Иуда? - вопросы следователя, который кружился вокруг меня как шмель, сыпались на меня.

- Кто заплатил?

- Твои друзья из белых эмигрантов!

- У меня нет среди них друзей.

- Врешь, тварь! Все это наглая ложь!

- Не согласен! - я твердо сдерживаю свои позиции и атаки следователя наталкиваются на стену защиты, выстроенной мной.

- Будешь сознаваться что ты китайский шпион?

- Не буду! Я невиновен!

Лейтенант вызвал конвой. Приказал:

- В камеру!

Я обрадовался передышке.

- Руки за спину! - скомандовал конвоир. - Марш!

Едва я переступил порог камеры, и за моей спиной захлопнулась железная дверь, все воззрились на меня с немым вопросом.

- Следователь покричал на меня, потом отправил обратно, - сообщил я, присаживаясь на нары.

Только я присел, дверь камеры снова издала металлический скрежет.

- Рабер, на выход! - прозвучала команда.

Я хотел возразить, что я только что вернулся с допроса, но сразу понял, что здесь такие протесты не принимаются и спорить глупо, снова вышел из камеры. Шагая по продолу[7] я гадал, куда меня поведут в этот раз, но как не странно, меня снова привели в кабинет, который я покинул десять минут назад.

В этот раз лейтенант мелкого роста был не один. Рядом находились два охранника мрачного вида с тупым безразличием на своих фотографических карточках. Они смотрели на меня, как баран на новые ворота. Никакого другого сравнения, достойного их я не могу привести.

- Будешь сознаваться, изменник? - сразу закричал следователь, едва я очутился в его комнате.

- Я не изменник! - убежденно и твердо заявил я. - Вы нарушаете права человека! Я даже не услышал обвинение, в причине моего задержания!

- Он еще и хамит! - взвизгнул следователь. - Сейчас узнаешь, где раки зимуют!

Не буду описывать во всех подробностях сцену, которая произошла дальше. Скажу только, что в течение пятнадцати минут меня осыпали градом ударов руками и ногами. Больше ногами. Я, наверное, мог посоперничать с мячом в футбольном первенстве между двумя командами. С трудом помню, как меня втащили в мою камеру и бросили там на пол. Смутно запомнилось, как сокамерники уложили меня на шконку и прикладывали мокрое полотенце к синякам на моем лице и обтирали с него кровь.

Что и говорить. Все арестанты держались вместе. Раньше люди были много добрее, что ли? Все были подавлены, но никто не выплескивал свою злость на соседей и никто в камере не подтрунивал друг над другом, а наоборот, как-то старались поддержать друг друга. Оказать посильную помощь считалось не только в порядке вещей, но даже обязательным правилом, которое те, простые люди той эпохи усваивали с детства. Даже неудачники-грабители не считали "за падлу" поднести мне кружку воды.

Второй допрос стоил мне потери двух выбитых передних зубов, взамен которых я получил жуткие головные боли.

01 января 1949 года. 16 часов 45 минут по местному времени.

Камера Читинской тюрьмы.

***

Два дня я отлеживался, отходил, постепенно наливаясь злобой против существующего в тюрьме порядка. Наступил новый 1949 год. Первый мой новый год, который я встречаю без шампанского, не в кругу семьи и друзей, а в тюрьме.

Мне были известны различные виды тюрем у различных народов. Тюрьма в СССР в конце сороковых годов, не шла ни в какое сравнение с современной тюрьмой Швеции. Но была много лучше, чем тюрьма Юго-Восточной Азии. Все познается в сравнении. Конечно, Читинская тюрьма была тоже не сахар, но по отношению к некоторым местам заключения, намного лучше.

Оказалось, что в Читинской тюрьме когда-то давно содержали дворян-декабристов, высланных сюда по приказу царя Николая-I. Теперь в этих стенах томился я. Я, конечно, не декабрист, но некоторую гордость от этого я испытал, услышав об этой почти забытой истории. Только декабристов сослали сюда "во глубину сибирских руд" за революционный мятеж с целью свержения императора, но я ничего такого не делал. В чем моя вина?

Есть еще имена которые известны многим: Сонька Золотая Ручка и легендарный красный командир Григорий Котовский, за свои лихие дела побывавшие в стенах Читинской тюрьмы.