Кремлевское кино - Сегень Александр Юрьевич

— Так ведь… — выскочило из Лукова, а из-за левого плеча донеслось:

— Молчите, Луков!

И он молча спорил: это же не во второй серии, а в первой! А за первую мне Сталинскую премию дали! Да и убрали этот остроумный эпизод тогда еще.

— Любовные похождения тоже есть, — продолжал тот, кому и не возразишь. — Ведь различные вкусы у зрителей. О восстановлении тоже есть немного, однако, хотя это фильма о восстановлении Донбасса, там процесс восстановления Донбасса занимает лишь одну восьмую часть, и дано все это в игрушечной, смехотворной форме.

«Почему же в смехотворной-то, товарищ Сталин?!» — так и подмывало воскликнуть.

— Просто больно смотреть, неужели наши постановщики, живущие среди золотых людей, среди героев, не могут изобразить их как следует, а обязательно должны испачкать? У нас есть хорошие рабочие, черт побери! Они показали себя на войне, вернулись с войны и тем более должны показать себя при восстановлении.

Так ведь там как раз это и показано! Он картину-то смотрел, или как в том анекдоте: «Мне Шаляпин совсем не нравится! — А ты его слышал? — Да мне вчера Жора напел». С трибуны летели совершенно несправедливые обвинения:

— Страна поднята на небывалую высоту при помощи механизации. Угля стали давать в семь-восемь раз больше, чем в старое время. Почему? Потому что весь труд механизировали, потому что врубовые машины ведут все дело. Все приспособления вместе составляют систему механизации. Если бы не было механизации, мы бы просто погибли. Все это достигнуто при помощи машин. Что это за восстановление показано в фильме, где ни одна машина не фигурирует? Все по-старому.

Но ведь в фильме показано восстановление в первые дни после освобождения Донбасса, а не в этом году! Голова кружилась от несправедливости обрушившейся критики.

— Просто люди не изучили дела и не знают, что значит восстановление в наших условиях…

Уже и не всех слов смысл доходил до сознания Лукова. Да, он мог признать, что во многих местах вторая серия снята халтурно, но не в тех, по которым бьет в своей речи Отец народов.

Сталин замолчал и отпил еще немного водички. Осмотрел зал. Ну, чем будет добивать поверженную жертву?

— Говорят теперь, что фильму нужно исправить. Я не знаю, как это сделать. Если это технически возможно, надо сделать, но что же там останется? Цыганщину надо выкинуть. То, что восемь девушек, случайно явившихся, повернули все в Донбассе, это же сказка, это немыслимая штука. Это тоже надо исправить.

— Держитесь! — оглянувшись на Лукова, впервые поддержал его Нилин, которому доставалось лишь косвенно.

— То, что люди живут в страшных условиях, почти под небом, что инженер, заведующий шахтой, не знает, где поспать, все это придется выкинуть. Это, может быть, и имеет место кое-где, но это нетипично. Мы целые города построили в Донбассе, не все же это взорвано было.

Почему Сталин снова говорит про сейчас? Ведь действие разворачивается сразу после освобождения Донбасса!

— Если назвать эту фильму первым приступом к восстановлению, тогда интерес пропадет, но это, во всяком случае, не большая жизнь после Второй мировой войны. Если назвать фильму «Большая жизнь», то ее придется кардинально переделать. Вам придется еще новых артистов ввести. Хотя артисты неплохо играют. Весь дух партизанщины, что-де нам образованных не нужно, что нам инженеров не нужно, — эти глупости надо выкинуть.

Откуда он взял про ненужных инженеров?!

— Что же там останется? Так фильму выпускать нельзя, четыре тысячи семьсот рублей пропали. Если можно будет исправить, исправляйте, пожалуйста. Но это очень трудно будет, все надо перевернуть. Это будет, по существу, новая фильма.

Сталин уперся взглядом прямо в Лукова:

— Вы смотрите, мы предложили Пудовкину исправить фильм «Адмирал Нахимов», он потребовал шесть месяцев, но не успеет, видимо, так как придется все перевернуть. Он легко подошел к такой большой проблеме, а теперь фильма у него не готова еще, и он, по существу, переделывает ее. Здесь тоже придется все перевертывать. Пусть попробуют, может быть, удастся.

— Гитлер капут, — тихо пробормотал Эйзенштейн, а тощий шикнул на него:

— Да вы что, в кабаке?!

Сталин, помолодевший, медленно вернулся в президиум.

— Кто хочет выступить? — обратился к залу Жданов. — Георгий Федорович, вы уже выступали, достаточно. Товарищ Суслов? Прошу вас.

— Спасибо, товарищ Жданов, — раздался за левым плечом голос тощего. Луков оглянулся и увидел, как дристосик аж светится от счастья, что ему первому разрешили выступить после самого Сталина.

— Целиком и полностью согласен со всем сказанным. И лишь хочу подчеркнуть один важный момент. Сюжетный. В первой серии Ляготин вместе со своим дядей Кузьминым устраивает на шахте обвал, в результате которого гибнут люди. После чего оба врага народа исчезают. А во второй серии тот же Ляготин служит вместе с дядей у немцев полицаем. Потом каким-то странным образом оказывается, что Ляготин помогал партизанам. Когда немцев изгоняют, он получает медаль и становится честным стахановцем, даже связывает и сдает своего дядю, когда тот вновь объявляется. Хочется спросить режиссера Леонида Лукова и сценариста Павла Нилина: это что за сценарные выкрутасы, товарищи? Это что за апология предательства? У меня все.

— Спасибо, товарищ Суслов, — сказал Жданов. — Учитесь краткости у товарища Суслова. Кто еще? Товарищ Калатозов? Пожалуйста.

Калатозов перевел стрелки на либерализм худсовета, посмотревшего картину и не нашедшего в ней ничего предо-судительного.

— Можно мне? — поднял руку сам Луков, ему дали слово, и он заговорил:

— Я наделал много ошибок в этой картине, для меня это сейчас очевидно, но я всеми силами стремился сделать картину о Донбассе… Я понимаю, какую ответственность несу за этот фильм. Я очень прошу вас разрешить мне исправить картину, я сделаю все возможное и исправлю этот фильм, если можно, в самое кратчайшее время. Я только начинаю свое творчество и постараюсь исправить свои ошибки и сделать так, чтобы все выглядело по-другому. Если мне разрешите, я выправлю картину в самое короткое время, чтобы не пропали советские деньги, чтобы я реабилитировал себя как художника, особенно сейчас, когда поставлена задача показать нашу жизнь, наших людей, характеры наших людей. Вот у меня получилась такая большая, для меня очень тяжелая ошибка…

Неожиданно его поддержал Пырьев, напомнив, что действие фильма происходит во время войны:

— Радостно видеть воинов и людей, которые только что закончили свое освобождение, что они восстанавливают и берутся за восстановление своего Донбасса, своей шахты. Большинство материала в сценарии дано из того периода, когда люди только что взяли Донбасс, фронт еще недалеко, и они начинают вести восстановительную работу.

Вмешался Сталин:

— Не фильма восстановления, а фильма первого приступа к восстановлению. Зачем называть ее «Большая жизнь», не видно здесь большой жизни.

Дали слово Нилину, и он сказал, что начал писать сценарий, когда еще не закончилась война, и поэтому произошло смешение эпох.

— Тогда только приступали к восстановлению, и мы не могли угадать всего размаха этого дела. Я не хочу умалить свою вину, как литератор и коммунист я обязан смотреть дальше, но произошло смешение. Я просил бы, чтобы нам помогли исправить это дело. Очень жалко, что трудно и деньги потрачены зря из-за того, что мы не сумели показать так, как надо. Вот все, что я хотел сказать.

Докладная записка Б. З. Шумяцкого В. М. Молотову о снятии с проката кинокартины «Гармонь». 27 августа 1936

Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф Б. З. Шумяцкого. [РГАСПИ. Ф. 82.Оп 2. Д. 959. Л. 16]

Выступления продолжались, мало кто хотел отмолчаться. Давно миновали времена, когда Савченко чуть не вычеркнули навсегда из режиссеров, после того как Сталин разругал его «Гармонь». Теперь Игорь Андреевич прочно сидел в седле после «Партизан в степях Украины» и «Русского матроса Ивана Никулина» и мог сам рубить других. Говорил долго, закончил так: