История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции - Сергей Нефедов

Молодая фабричная промышленность, однако, была особенно заманчивой областью трудоустройства для отходников, потому что в ней были относительно высокие заработки. В 1900 году фабричный рабочий в Московской губернии получал зарплату, составлявшую в пересчете на рожь 250 пудов, в то время как в соседней земледельческой Калужской губернии чистый доход среднего крестьянского хозяйства в 8 душ составлял (без учета промыслов) около 300 пудов. Относительно высокие заработки объяснялись высокими прибылями, получаемыми в текстильной промышленности; в других, нефабричных отраслях, оплата была в 2,5 раза меньше.[1307] К тому же, как отмечалось выше, число мест на фабриках было невелико. «Малоземелье, – говорится в результатах обследования Московской губернии, – вызывает отлив от земледелия более значительный, чем требуемый интересами промышленности…»[1308] Безработица в городах временами порождала обратный отток населения в деревню, в частности, возвращение отходников к сельским занятиям отмечалось в Московской губернии в конце XIX века.[1309]

На Черноземье отходничество было распространено гораздо меньше, чем в Центральном районе. По четырем губерниям Черноземья доля отходников во всем сельском населении составляла в 1860-х годах лишь 1,7 % (в том числе 0,7 % ушли в дальний отход). В 1870-х годах эта доля увеличилась до 5,4 % (1,0 % дальнего отхода), в 1880-х годах – 6,6 % (1,2 %), в 1890-х годах – 9,5 % (4,6 %).[1310] Если крестьяне Центральных губерний шли на заработки в города, то отходники с Черноземья по преимуществу шли на юг, в Степное Причерноморье, где в это время налаживалось крупное экспортное производство хлеба. Отмеченный выше огромный рост отхода на Черноземье был свидетельством нарастающей перенаселенности региона, особенно его северных губерний. Если судить по числу выданных паспортов, в 1896 году в отход ушло 17,9 % населения в Рязанской губернии и 14,4 % в Тульской губернии; в южных губерниях количество отходников составляло 5–7 %.[1311] Эти цифры, однако, несколько преувеличивают истинные масштабы отхода, так как некоторые крестьяне брали паспорта два раза в год.

Насколько существенна была роль отхода в доходах крестьянского хозяйства? В материалах «Комиссии 1901 года» утверждается, что душевой доход от отхода и промыслов в 1890-х годах составлял в среднем около 8 рублей, однако выводы Комиссии вызывают резонные сомнения специалистов, поскольку не ясны ни источники получения информации, ни методика расчета.[1312] Как показывают бюджетные обследования, проведенные в 1885–1896 в Калужской и Воронежской областях, отход и местные промыслы в среднем обеспечивали около 20 % дохода.[1313]

Распространение отходничества было тесно связано с процессом расслоения крестьянства и формирования сельского пролетариата. В больших семьях в отход обычно шли взрослые сыновья или младшие братья хозяина. При делении семьи младшие члены получали землю, но часто продолжали заниматься отходничеством; они не обрабатывали свою землю и не имели лошадей; свои наделы они сдавали в аренду другим общинникам или нанимали для их обработки соседей (это называлось «управкой»). С другой стороны, бывало, что и хозяева средних лет, не будучи в силах прокормиться земледелием, переходили к отходничеству и продавали своих лошадей. Наконец, было много разорившихся крестьян, которые не уходили в отход, а работали в имениях местных землевладельцев. Таким образом, в деревне формировался слой безлошадных крестьян, сельских рабочих, которые одновременно были и мелкими землевладельцами.[1314]

Во времена крепостничества каждая крестьянская семья должна была иметь по крайней мере одну лошадь – потому что в противном случае она не смогла бы отрабатывать барщину. Если крестьянин по каким-то причинам лишался лошади, то помещик предоставлял ему ссуду для покупки новой, поэтому число безлошадных крестьян было незначительно. После отмены крепостного права положение резко меняется. В Елецком уезде Орловской губернии в 1868–1876 годах было лишь 6 % безлошадных крестьян, а в 1888 году – 23 %.[1315] На этот же процесс указывают приводимые И. Д. Ковальченко данные по 13 имениям Черноземного и Центрального районов.[1316]

Как показывают данные земских переписей, уже к началу 1880-х годов на Черноземье образовался значительный слой безлошадных крестьян, составлявший более пятой части всех дворов.[1317] Между тем отходничеством в 1870-х годах занималось лишь 5 % населения, поэтому очевидно, что рост числа безлошадных крестьян был связан с разорением крестьянства более, чем с отходничеством (которое было попыткой уйти от разорения). Группа безлошадных была более многочисленной в северных губерниях Черноземья; в Ранненбургском и Данковском уездах Рязанской губернии в 1882 году она достигала 36 % всех дворов. В этих уездах 25 % дворов не только не имели лошадей, но не держали вообще никакого скота, 15 % дворов полностью сдавали свой надел в аренду (или не имели земли), 9 % не имели домов (то есть на самом деле проживали в других местах). При этом нужно отметить, что это были сельскохозяйственные уезды, и возможности для занятия промыслами были невелики.[1318]

Демографический рост привел к уменьшению душевого надела и к снижению чистых сборов на душу населения. Показателем ухудшающегося положения крестьян был рост недоимок по выкупным платежам. Недоимки могли накапливаться из года в год, но с другой стороны, старые недоимки выплачивались позже и текущую задолженность можно оценить как процентное отношение недоимок к платежам текущего года. В 1866 году это отношение составляло на Черноземье 30 %, в 1871 году – 19 %, в 1876 – 31 %, в 1881 – 23 %.[1319] В Центральном районе отношение суммы недоимок к сумме выкупных платежей в 1866 году составляло 27 %, в 1871 – 23 %, в 1876 – 23 %, в 1881 – 48 %.[1320] Недоимки по подушной подати были еще больше, и Н. И. Ананьич отмечала, что ни в одной стране мира недоимки не достигали таких размеров [1321]. Меры сбора были жесткими и включали телесные наказания, а также продажу имущества недоимщиков: коров, лошадей, одежды, обуви и иногда даже домов. Тем не менее невозможность собрать недоимки заставляла власти идти на их списание, в 1870-х годах крупные суммы задолженности были списаны, в частности, с Рязанской и Пензенской губерний. Понижение недоимок по выкупным платежам в 1881 году в значительной мере было достигнуто за счет их частичного списания, и в целом можно констатировать, что после некоторого улучшения к 1871 году положение с платежами резко ухудшилось. Однако в различных губерниях положение могло сильно различаться. В то время как в Орловской губернии недоимки достигали 50–60 % от суммы платежей, Тульская губерния почти не имела задолженности.[1322]

Пытаясь не допустить недоимок, местные власти часто шли на распродажу имущества крестьян, в том числе лошадей и инвентаря. В 1869 году министр финансов М. Х. Рейтерн писал министру внутренних дел о массовой распродаже крестьянского имущества в ряде губерний, указывая, что тем самым подрывается сама возможность крестьян в дальнейшем платить налоги.[1323] В конечном счете непосильные повинности приводили к тому, что у крестьян не было запасов хлеба, и в случае неурожая начинался голод. В годы голода уже не было речи о сборе недоимок – властям самим приходилось помогать голодающим. Именно голод побудил правительство в 1872 году создать особую «Комиссию для исследования сельского хозяйства».

«Вопрос о недостаточности крестьянских наделов… поднят был уже в докладе Комиссии для исследования сельского хозяйства в 1872 году, – говорится в одном из правительственных документов. – Сведения, собранные различными земствами и исследования частных лиц, между которыми заслуживают особого внимания работы статистика Московского земства Орлова и профессора Янсона, показали несомненную связь общего упадка крестьянского хозяйства и вообще обеднения большинства крестьян с недостаточными размерами их наделов и величиною падающих на них платежей».[1324] Упомянутая Комиссия отмечала, в частности, что «причины обеднения многих крестьян… заключаются в малом плодородии почвы, требующем сильного удобрения, в недостатке лугов и вследствие этого невозможности содержать достаточное количество скота, в общинном владении и круговой поруке, в значительном и почти повсеместном разделе семей, дробящем рабочие инвентари и препятствующем отхожим заработкам, в значительном обложении земли…»[1325]

Уменьшение доли зажиточных дворов было связано не только с нехваткой земли и общим обеднением деревни, но и с распадом больших семей. До реформы помещики старались сохранять большие трудоспособные семейные коллективы и часто запрещали семейные разделы. В этих запретах, так же как в запретах продажи лошадей и в предоставлении ссуд, проявлялась стремление помещиков не допустить разорения крепостных. В 1861 году крестьяне получили волю, но вместе с тем были предоставлены самим себе. После освобождения разделы семей должны были производиться только с разрешения «мира», но фактически производились самовольно. В 1861–1882 годах в 46 губерниях Европейской России разделились 2371 тыс. крестьянских семей, причем лишь 13 % из них имели соответствующее разрешение. Согласно обследованию, поведенному в Ярославской губернии в 1873–1882 годах, 35 % отделившихся семей не получали при разделе никакого имущества или получали очень мало.[1326]