История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции - Сергей Нефедов

Нужно учесть при этом, что при среднем потреблении, близком к минимальной норме, в силу статистического разброса потребление половины населения оказывается меньше среднего и меньше нормы. И хотя по объемам производства страна была более-менее обеспечена хлебом, политика форсирования вывоза приводила к тому, что среднее потребление балансировало на уровне голодного минимума и примерно половина населения жила в условиях постоянного недоедания. Как уже отмечалось, демографически-структурная теория особо акцентирует роль имущественной дифференциации, Причем необходимо отметить, что с развитием рынка имущественная дифференциация нарастала. «Законы капитализма сильнейшим образом стимулировали расслоение общинного крестьянства, – отмечает Л. В. Милов. – На всей территории исторического ядра Российского государства процесс расслоения привел к созданию огромного слоя однолошадных и безлошадных крестьян, составлявших от 50 до 65 % всех крестьянских дворов. Социальное напряжение, порожденное такой асимметрией расслоения, дополнялось общей проблемой нарастания парадоксального малоземелья при одновременном существовании дворянских латифундий. Эти два факта… лежали в основе грандиозного аграрного кризиса, который в конечном счете привел страну к трем русским революциям».[1258]

Таким образом, на протяжении полувекового Сжатия Россия балансировала на грани голода, это было состояние неустойчивого равновесия, которое в любой момент могло быть нарушено действием случайных факторов. Факторами, поддерживавшими это равновесие, были авторитет освободившей крестьян царской власти и традиционный крестьянский менталитет, составными частями которого было долготерпение и фатализм. Еще одним, едва ли не важнейшим, благоприятным обстоятельством был внешний мир. Единственная война, которую вела Россия в 1861–1903 годах, была «маленькая победоносная война» с Турцией, популярная в народе война за освобождение «братушек-славян». Но неудачная война и потеря авторитета самодержавия могли привести к тому, что полуголодное население откажется подчиняться властям.

Еще одним опасным случайным фактором было сочетание неурожайных лет. Специфика сельского хозяйства России заключалась в том, что урожаи сильно колебались. Подсчитано, что отношение максимального урожая ржи к минимальному в 1901–1910 годах составляло в России 1,67, во Франции – 1,28, в Германии -1,18.[1259] Периодически приходивший в Россию голод был одним из главных симптомов Сжатия.

В 1867 году голод охватил ряд Северо-Западных и Центральных губерний, в 1871–1873 годах он свирепствовал в Смоленской и Самарской губерниях, в 1880 году – в Поволжье, в 1892 году разразился большой голод, охвативший Черноземье и Поволжье. Как и в первой половине XIX века, голод сопровождался большими эпидемиями. В 1866–1867 годах эпидемия холеры унесла 75 тыс. жизней, в 1871–1872 годах – 238 тыс., в 1892–1894 годах – 364 тыс.[1260] Наиболее значительные в этот период голод и эпидемии отмечались в 1882–1883 годах. За два года превышение смертности над средним уровнем 1880–1881 годов составило 729 тыс.[1261]

Весьма существенно, что урожаи в России сильно колебались не только год от года, но в среднем по пятилетиям. Как показал С. Уиткрофт, пятилетний тренд душевых сборов был неустойчивым, он то опускался, то поднимался в зависимости от сочетаний урожайных и неурожайных лет.[1262]

В некоторых случаях это вводило в заблуждение исследователей, которые сравнивали отдельные, произвольно выбранные пятилетия, и на основе этого сравнения делали далеко идущие выводы. Так, например, А. Гершенкрон, сравнивая пятилетия 1870–1874 и 1896–1900 гг., пришел к выводу об уменьшении душевого потребления в конце XIX века.[1263] П. Грегори, сравнивая пятилетия 1885–1889 и 1897–1901 гг., напротив, сделал вывод о значительном росте потребления зерна в аграрных хозяйствах (к тому же П. Грегори не учитывал потребление овса и ряда других культур и вел исчисление не в натуральных, а стоимостных показателях, что завышало результат ввиду опережающего роста производства более дорогих хлебов).[1264]

С. Уиткрофт показал, что на протяжении полувекового периода в России было два промежутка концентрации неурожайных лет, именно 1889–1892 года и 1905–1908 года.[1265] В эти годы среднее потребление падало ниже минимальной нормы, и недоедала уже не половина, а большая часть населения. Падение потребления стимулировало всплески народного недовольства; в 1905–1906 годах такой период массового недовольства совпал с временным ослаблением авторитета самодержавия; это привело к революции 1905–1907 годов.

6.3 Положение крестьянства

В восприятии крестьян основное содержание экономических процессов того времени заключалось в нарастающем малоземелье. В 1861 году на душу сельского населения приходилось 4,8 дес. надельной земли, в 1880 году – 3,5 дес., в 1900 году – 2,6 дес., в 1914 году – 2,0 дес.[1266] При этом демографически-структурная теория акцентирует то обстоятельство, что ситуация осложнялась неравномерным распределением земли среди крестьян. Две половины населения, «благополучная» и «голодающая», примерно соответствовали двум категориям крестьян, бывшим государственным и бывшим крепостным крестьянам. В различных районах достаток и бедность были смешаны в разных пропорциях. В Центральном районе преобладали бывшие крепостные, на Черноземье две группы крестьян были примерно равны, далее на юге и востоке, в Степном крае, в Среднем и Нижнем Поволжье, в Предуралье, на Вятке преобладали государственные крестьяне. Достаток крестьян увеличивался от Центра к окраинам; это было обусловлено тем, что на окраинах было больше земли и тем, что там, сравнительно с Центром, позже стало развиваться крепостное право. В тогдашней России наряду с нищим Центром существовали настоящие края изобилия, например, в Самарской губернии государственные крестьяне имели наделы в среднем 4,1 дес. на душу (1878 год), в 1889 году в Новоузенском уезде, на юго-востоке губернии, половина крестьян жила в хозяйствах, имевших не менее 4 лошадей.[1267] Степное Причерноморье было знаменито не только своим благодатным климатом, но и тем, что после освобождения государственные крестьяне имели там огромные наделы – в среднем 5,8 десятины на душу.[1268] По данным социологических обследований, в Херсонской губернии потреблялось в пищу в среднем 29 пудов хлеба на душу (1898 год). Высокий уровень жизни проявлялся в более низкой смертности, что вместе с притоком мигрантов обеспечивало быстрый рост населения. За 1861–1914 годы население Степного района возросло в 3,1 раза, а население Центра и Черноземья – только в 1,7 раза.[1269]

Анализируя общую динамику посевов и урожаев на Черноземье, можно отметить, что в 1860–1900 годах процесс расширения пашни привел к тому, что были распаханы практически все удобные земли. Тамбовские историки-аграрии, досконально изучившие проблему, пишут, что «в течение XIX в. в губернии обнаружились естественные пределы развития экономики, демографии и экологии традиционного общества. К началу XX в. в аграрных регионах России все явственнее проявлялись черты системного кризиса, особо проявившиеся в аграрном перенаселении, сокращении природных ресурсов для сельского хозяйства, истощении почвы, стагнации производства основных зерновых культур…»[1270] В четырех губерниях Черноземья – Воронежской, Курской, Орловской и Тамбовской – в 1850 году пашня занимала 61 % всей территории, в 1887 году – 69 %, в 1910 году – 71 % [1271]. Распашка привела к тому, что за 1887–1916 годы площадь кормовых угодий (лугов, сенокосов и выгонов) сократилась вдвое, до 8 % общей площади.[1272] «В Центрально-Черноземном районе относительные размеры распаханной площади достигли предела, какого не знают страны с интенсивной культурой», – признает официальный источник.[1273] Распаханность земель в отдельных уездах достигала 80–82 %; она намного превосходила среднюю распаханность в Германии и Франции (около 50 %).[1274]

Известный агроном С. Советов в своем отчете 1876 года писал: «Теперь здесь самая интенсивная в известном смысле культура, то есть нет ни клочка нераспаханного. Всюду и везде поля и поля со всевозможными красными и серыми хлебами».[1275] Об этом же свидетельствовал в 1902 году уполномоченный по сельскохозяйственной части Курской губернии А. И. Шахназаров: «Еще 30 лет назад Курская губерния превратилась в одно сплошное поле. Все, что можно было распахать, – распахано, леса сведены, уничтожены выгоны… Ввиду отсутствия естественных пастбищ… неизбежная пастьба скота по полям вдвое сокращает паровой период».[1276] Комиссия, созданная Воронежским уездным комитетом о нуждах сельскохозяйственной промышленности, докладывала: «В короткий пореформенный период местность уезда изменилась до неузнаваемости. Леса поредели и сократились в площади, реки обмелели или совершенно исчезли, летучие пески надвинулись на поля, сенокосы и другие угодья, поля поползли в овраги и на месте когда-то удобных земель появились рытвины, вымоины, рвы, обвалы и даже зияющие пропасти».[1277]