Поэзия Африки - Антология

«Мы уцелели…»

Перевод А. Ибрагимова

Мы уцелели,и — пусть отвергнутая — нежность не увяла,

Снопы лучей обыскивают грубобеспомощную нашу наготу;

над нами — вечным ужасом обвала —фашистских запрещений декалог;

и под ударами сапограстрескались и облупились двери.

Мы уцелели, переживлишения, разлуки и потери.

На темных улицах патрульные — как змеи,свернувшиеся перед нападеньем.

И худшее изо всего — терроромобезображена земля моя родная,

а мы разрознены, изнемогаем в муках;но — пусть отвергнутая — нежность не увяла.

«Опаснее свирепейшего зверя…»

Перевод А. Ибрагимова

Опаснее свирепейшего зверя,не поддающееся прирученью,чудовище железное менянаметилось схватить огромной пастью.

Как балерина, легконог,как мотылек, недолговечен,я пританцовываю осторожно,от гибели пытаясь ускользнуть.И вдруг с небес гранитно-серыхна мрачный прах земнойлучи — потоком.

Сиянье вдалекеструит воспоминаньяо ком-то светлом, милом сердцу —таком далеком.

«Над мокрой мостовою…»

Перевод А. Ибрагимова

Над мокрой мостовою — солнце.Избитые до синяков, —как ни оспаривай бесспорное, — украдкоймы радуемся передышке краткой,и наши души, наши костяки,изломанные сапогами,целует золотистое сиянье.

Быть может, скоро наши костякинапишут имя гневной Немезиды,погибнувшей от пули в Шарпевиле.Пока же на устах, смиривших гордость, —безмолвие тоски.Мы благодарны передышке краткой —и солнцу этому — над мокрою брусчаткой.

Обслуживание в южноафриканском стиле

Только для небелых

Перевод А. Ибрагимова

Девица зауряднейшего видас невыразительными мелкими чертамии похотливинкой в глазахвзирает с царственным презреньемна вшивое мое существованьеи, с томной неохотой изъявивсвое согласье — даже нос картошкойвнезапную точеность обретает —продать мне несколько почтовых марок,губами сморщенными старого хрычаподсчитывает медяки, ворча.

Еще ни разу чай, что подают в буфете,не возбуждал во мне подобной жажды.Глумятся надо мною расписанья,со свистом пробегают поезда;и здесь, в прибежище бессилья моего,часы нашептывают мне: «Будь стоек!Терпи, пока тебя обслужит наглость!»О мысли, полные отравы, перестаньтетянуть свое унылое анданте.

«С обычной шумихой…»

Перевод А. Ибрагимова

С обычной шумихой приходит осень в эти края.Словно старушечий, голос ее визглив.Золотые, с каштановыми прожилками,пряди ее волосразвеваются над дубами,осветляя их нервную зелень;полное затаенной страсти,порывистое дыханье еесладостно разливается в утреннем воздухе,пронизанном жаждою обладанья —и смерти.

Эрозия: Транскей[387]

Перевод А. Ибрагимова

Шрамы, стонущие под покрывалом зеленым,беззвучно рыдающие кровавые ранымолят об утолении жажды;жизнь по множеству русл устремляется к морю.Земля моя дорогая, раскрытая передо мною,истерзанная и послушная воле моей;по горным уступам карабкается проворномое восхищенье, а гнев извергает потоки,дымящиеся любовью и болью;прекрасные смуглой своей наготой, в покое обманчивомк неведомым горизонтам убегают пространство и время,томясь ожиданьем дождя.

Ночной город

Перевод А. Ибрагимова

Да будет тих, любимая, твой сон!Над пристанью — разлив сиянья студенистого;патрульные машины расползлисьпо городу, как стая тараканья.

Из хижин, где живут страданья,насилье вышвырнуто — вшивым тюфяком;и в дрожи колокола ужас затаен.

В песках и скалах дышит гнев неистовый.Да будет безмятежен в эту ночь,земля моя любимая, твой сон!

«Все те же звуки…»

Перевод А. Ибрагимова

Все те же звуки: дикийсирены вой в ночи,стук громовой — и нервовпронзительные вскрики.

Крещендо — боль. В глазахразгневанные блики,неудержимый плач —все горше и надрывней.

Дней пережитых ликиназойливее ливней.Все те же звуки — стук сапоги вой сирены дикий.

«Я в памяти храню…»

Перевод А. Ибрагимова

Я в памяти храню твои черты:у стула опустившись на колени,печальными глазами смотришь ты,как я бреду по остриям ножей,и на губах твоих, обидчиво поджатых,застыло обвинение в измене.Мы оба знаем тщетность оправданий.Любимая, в любви я отдаюстране своей родимой предпочтенье.

Вину свою охотно признавая,я все же ожидаю снисхожденья:не ты ли, красотой своей маня,в сообщничество вовлекла меня?И сердца моего не гложет стыд.Я верю, что она, страна родная,мое невольное предательство простит,к сопернице напрасно не ревнуя.

К Бернис

Перевод А. Ибрагимова

Как ласково струенье лепестков,окутывающих мою нагую землю!Как ласково струенье лепестков!

Как нежен лиловатый их покровв благоухании задумчивых намеков!Как нежен лиловатый их покров!

Порхающие стаи мотыльковедва тревожат воздух полусонный —порхающие стаи мотыльков.

Несмело приближаюсь я к подножьюрыдающей печально джакаранды;и вот опять любуюсь с тайной дрожью,как ласково струенье лепестков…

БЕНЕДИКТ ВИЛАКАЗИ[388]

Посвящение в поэты

Перевод А. Сендыка

Возле ворот Дукузы[389] —Великого города предков —Я молил заходящее солнце о том,Чтобы Чака послал наконец за мной.

Вождь услышал и повелел:«Стань для земли копьем и щитом».А потом, вослед за славой земной,Тень прекрасной Уманкабайи[390]Мне явилась во сне.Она приоткрыла тайны вселеннойИ меня обучила парить в вышине.

Ворота — старинный сторож — ДукузыПредо мной растворились по воле ее;Я вошел, от волнения не дыша,Не зная, как славить Уманкабайю.

От скорбей исцелилась моя душа,И я, упав на сухую траву,Себя ощутил могучим вождем.Как знать, что во сне, а что наяву…

Я жаждал встретить Уманкабайю,Но призраки всплыли из бездны зла, —Сомкнулись створы ворот Дукузы,И пеплом Дукуза к ногам легла.

С тех пор стало тесно словам во рту, —Я понял, что прежде жил, как немой,С тех пор я поэт, даже смерти самойВновь не отбросить меня в немоту.

Я спал, но явившаяся во снеУманкабайя сказала мне:«О сын Манцинзы, глаза раскрой,Ты рожден не затем, чтобы спать, поэт,Воспой боевого копья полет,Сердцу не дай обрасти корой!»

Я белому задал вопрос