Синдзи-кун и искусство войны - Виталий Хонихоев

— Даже не знаю, — всплёскивает она руками, — а вдруг что пойдет не так? Она такая ранимая…

— Мария! — раздается голос из динамика кресла, на котором сидит Кикуми: — уж лучше попытаться, чем вот так…

Мария-сан начинает плакать, потому что она недостаточно хорошо заботится о Кикуми-тян и теперь та хочет умереть. Кикуми успокаивает ее и говорит, что лучшего опекуна ей и не снилось, и что она ее любит, но она все равно хочет попробовать, пусть Кеко-сан сделает все, что она сможет, даже если это будет больно. Я уверяю, что больно не будет, возможно только чуть-чуть. Кровушка обладает сверхмощный обезболивающим эффектом, уникальным — убирает именно болевые импульсы, оставляя человека с ясной головой и возможностью ощущать все остальные чувства на сто процентов. Можно было бы кровушку в ампулы разливать для экстренного излечения и обезболивания — так цены бы мне не было. Но увы, так не выходит, как только капля отрывается от основной массы — теряет свои свойства. Потому-то у меня и кровавые пули или метательные иглы не очень выходят. Только контакт. Хорошо, хоть нити и тентакли научился использовать. И кроме того — эффект импринтинга также имеет место быть, не до конца изученный, не понятый нами, и если об этом кто узнает, то большие вопросы поднимутся. Потому Марию-сан и Кикуми-сан — мы заранее ставим в известность. Так и так, уважаемые, вылечить мы Кикуми вылечим, но у нее может возникнуть нездоровая привязанность к Кеко-тян, то есть ко мне. Нет, это не ментальная магия, упаси боже, просто … влечение. Да, обычное влечение, вполне преодолевается, как и любое подобное чувство.

— Он… а, она же и меня в свое время излечила. — делится Майко с Марией и Кикуми, которые слушают ее, боясь пропустить хоть словечко: — а тогда я еще не знала, почему меня на него… нее тянет, вот. Две недели держалась! Потому как моральные рамки и прочие предрассудки. А потом подумала — какого черта? Он же мне жизнь спас, так чего я кочевряжусь? Ой! — Майко понимает, что периодически обращается ко мне «он», вместо «она» и прижимает ладонь ко рту. Я смотрю на нее уничтожающим взглядом, только из-за всего этого флера тайны и секретности я тут в женском обличье, а она давно уже проговаривается. Уже раз пять как проговорилась. Нет, разведчика из нашей Майко не выйдет, хотя она-то для этого дела экипирована лучше других. Но характер не тот. Не Штирлиц она у нас. Она у нас Халк.

Мария-сан просит не беспокоиться, говорит, все же знают, что у Сумераги-тайчо трудности с собственной половой идентификацией. На словах «все же знают» — я поперхнулся чаем. Все, знают, понимаете ли! Не только в Сейтеки, но и в пригородах Токио оказывается все знают, что у меня проблемы с половой идентификацией. Нету у меня проблем с этой идентификацией, о чем и я говорю всем присутствующим. Я — мужчина и все тут. Майко и Мария-сан обмениваются понимающими взглядами и кивают. Да, да, говорят они, никто ж и не спорит. Можешь хоть кем себя считать — говорит Майко, лишь бы человек хороший был. Мария-сан в свою очередь говорит, что неважно, с какими гениталиями человек родился, у каждого есть право выбора в современном обществе. Я объясняю Марии-сан, что я — парень, всю жизнь был парнем, а все эти переодевания и прочие травести-штучки потому, что в самом начале что-то не так пошло. И я даже могу показать человека, из-за которого что-то пошло не так. И пальцем на Майко. Так вот подумать, это ж она меня убедила в первый раз переодеться, тогда, при обмене Читосе. Так что, генеральный курс партии верен как всегда — во всем виновата Майко!

Майко кивает и подтверждает, что она во всем виновата, но как-то… неубедительно что ли? И обменивается с Марией таким взглядом, что сразу становится ясно — никто мне тут не верит. Мария кивает и говорит, что верит мне, таким твердым убежденным тоном, что становится ясно — не верит. И ладно. С точки зрения конспирации — так даже хорошо. С точки зрения меня как мужчины — немного обидно.

— Ладно. — говорю я, понимая, что все эти хиханьки сейчас — от нервов. Надо дать людям и улыбнуться, без этого никак.

— Я согласна! — говорит динамик в недрах кресла-паука, а сама Кикуми изображает кривую усмешку — половиной рта. Видимо при операции перерезали ей нервы, половина лица у нее ничего не изображает. Абсолютно. Немного жутковато, если честно. Эффект «зловещей долины».

— Хм. Хорошо. — я ведь даже сказать ничего не успел, а она — согласна. С другой стороны, вот поставь меня на ее место — точно так же бежал бы впереди телеги с криками «Да! Согласен!». Потому что мысль, что и эту ночь придется провести вот так — она пугает. Надежда — тоже пугает. А вдруг не получится. Все пугает.

— И я тоже. — говорит Мария-сан: — лишь бы Кикуми хорошо было. Вы только пожалуйста, позаботьтесь о ней как следует, Сумераги-тайчо, я же знаю, что вы таких девочек спасаете. И с гокудо из-за этого воюете. Пожалуйста.

— Воюем с гокудо, да. — кряхтит Майко, ей немного неудобно, что ни черта мы не воюем со старым Джиро, даже скорее дружим. Но в «веселых» заведениях под эгидой гокудо теперь никакого насилия, это факт, за ними Читосе присматривает периодически. Курирует, так сказать. В этой части навели порядок в танковых войсках, устранили разброд и шатания, показали кто тут главный.

— Тогда — приступим. — встаю с места я. — Майко, освободи стол, пожалуйста, и постели там чистую простынь. И полотенце.

— Прямо сейчас, но… — моргает Мария и хватается за сердце, сжимая свой фартук, — но я думала…

— Мне не нужно время для подготовки, а Кикуми-сан, я думаю и так долго ждала. — говорю я. Еще немного, и они тут с ума сойдут, потому надо делать все быстро, не давая опомнится.

— Кикуми-сан, прошу прощения, но мне придется вас раздеть… — обозначаю поклон и не улыбаюсь. Улыбнуться сейчас — значит потерять доверие. Я — профессионал и через мои руки прошли уже тысячи таких как ты — вот что должно говорить мое лицо, мои уверенные движения. Ей не обязательно знать, что сегодня у нас очередная импровизация и что я очень надеюсь, что у нас все получится.

— К…конечно, Сумераги-тайчо… —