Король абордажа - Френсис Мэсон

— А эта трава для чего? — спросил Дэвид, когда они вошли в его хижину.

— Это стручки обыкновенной цетерары. Приготовленная из них кашица помогает изгнать всех глистов из кишечника.

— Пожалуйста, позволь мне зарисовать ее.

За последний год неутомимая тяга виргинца к познаниям привела его к нескольким удивительным открытиям, которые он старательно записал на тех листках бумаги, что тайно ему принесла дониселла Мерседес и ее ученый брат, дон Фелипе, который через несколько месяцев должен был стать францисканским монахом.

Дэвид быстро вытащил портфель, который составлял гордость всей его жизни. В нем хранились бумаги, где были описаны и зарисованы в цвете разнообразные лекарственные растения. Например, бесуго помогал при отравлении, особенно при укусе змеи; аниме, ароматическая смола, превосходно действовала при легочном крупе, а трава щитовидника помогала при любых кишечных отравлениях.

Старый монах счастливо вздохнул, уселся и принялся наблюдать, как проворные пальцы Дэвида рисуют растение.

— Я удивлен и восхищен, сын мой, — заметил брат Пабло, — при виде быстроты и мастерства, с которыми ты выучил наш испанский язык. Ты действительно очень умен, поэтому я каждый вечер молюсь, чтобы тебе было позволено и дальше продолжать служить на благо человечества.

Дэвид вопросительно приподнял бровь.

— Брат Хуан опять затевает неприятности?

— Увы. Сегодня утром он бранил тебя в архиепископском духовном трибунале: Хорошо, что ты нашел поддержку в лице судьи де Амилеты и его преосвященства архиепископа, которому очень понравился состав, с помощью которого ты вылечил его от дизентерии. Он велел мне передать тебе вот это. — Брат Пабло быстро огляделся по сторонам и вытащил из рукава большую серебряную монету. — Более того, сегодня вечером, после наступления темноты, дон Андреас хочет, чтобы ты посмотрел жену дона Хуана Хименеса, старшего сержанта, командующего внутренними вооруженными силами города. Когда потребуется, он может стать мощным союзником.

— Ведь это вы, — улыбнулся Армитедж, все еще занятый рисованием, — предложили, чтобы я осмотрел эту даму?

Брат Пабло в замешательстве поковырял пальцем засохшее пятно от яичницы на своей коричневой рясе.

— Я верю, что следует любой ценой пытаться облегчить человеческие страдания, даже руками неверных мавров. Это просто преступление, что после захвата Гранады король Фердинанд приказал обезглавить всех ученых хакимов, словно обыкновенных преступников.

Когда во дворе дона Андреаса прозвонил колокол, возвещавший время ужина, брат Пабло тихо поднялся со стула.

— Будь готов к девяти, и я зайду за тобой. Да, и не забудь как следует закутаться.

Старшие слуги и лучшие из рабов уже давно забыли свою первоначальную враждебность к этому высокому рыжеволосому молодому человеку и дружелюбно приветствовали его, когда он появился с выдолбленной из тыквы тарелкой в руках и тыквенным ковшиком за своей вечерней порцией сушеной рыбы и жаренных в оливковом масле бобов.

Вернувшись в хижину и устроившись за грубым столом, который он соорудил из ненужных дощечек, Дэвид задумался о том, удастся ли ему когда-нибудь передать своим землякам накопленные знания. Ему нужно устроить где-то тайник, потому что рабам не дозволялось иметь при себе бумагу.

Если ему когда-нибудь удастся добраться до Старой или Новой Англии, то его имя станет известным всем.

Хотя его желудок уже стонал от бесконечной жирной пищи, он вылизал все до последней крошки, а потом уставился на игру ящериц на засохшем дереве напротив Плаца Майор.

В тысячный раз он стал придумывать план побега. Он был уверен только в одном: успешной должна оказаться первая же попытка, потому что второй уже не представится. Слишком живо вставали в его памяти воспоминания об одном португальском боцмане, который рискнул сбежать, но его поймали на острове Табога. Алькальд эрмандады [61] приказал надрезать ему сухожилие на ноге и ослепить на правый глаз. Бедняга каждый день просил милостыню на ступенях кафедрального собора.

Бесшумно вошел один из свободных негров, и Дэвид вздрогнул от неожиданности.

— Донья Елена снова упала в обморок, — сказал он. — Идем скорее.

Дэвида Армитеджа, хотя он и был закоренелым еретиком и одним из ненавистных англичан, очень высоко ценили в доме де Амилеты. Наверное, причиной тому стали не только его мастерство хирурга и врача, но и присущие ему внутреннее достоинство и вежливость. Поэтому Дэвиду, единственному из рабов, было разрешено носить обувь, что страшно раздражало капитана дона Эрнандо, старшего сына судьи.

Улыбчивая темнокожая служанка открыла затейливо обитую железом дверь и впустила врача, такого чистенького в своей белой рубашке и черных свободных штанах. Рядом с ней стоял один из грейхаундов дона Андреаса с большими печальными глазами; он вначале зевнул, а потом гавкнул в знак приветствия, когда Дэвид прошел мимо него с корзинкой с травами и чемоданчиком с инструментами для пускания крови.

Дэвид никогда не переставал восхищаться красотой этого огромного благоухающего дома; пол в некоторых комнатах был выложен паркетом из красного и черного дерева; в других же — из кедра, и от половиц до сих пор исходил тончайший запах. Для улучшения вентиляции в стены между многочисленными комнатами на первом этаже были вделаны железные решетки с богатым, причудливым узором.

Сквозь открытую дверь он заметил младших членов семьи, собравшихся за ужином, состоящим из огромной золотистой подрумяненной индейки. Птица лежала на блюде среди риса с шафраном. К столу также были поданы баклажаны, маис и запеченные бананы. Все блюда подавались на серебряных тарелках, которые подносили мулаты в белых и голубых ливреях.

К счастью, дон Эрнандо, высокий и прямой, в красивом черном мундире с красной отделкой, сидел спиной к двери. Дон Фелипе, студент, сидел напротив дониселлы Инессы. Ее нежный профиль четко просматривался в свете горящих свечей.

«Вот девушка, которая всегда добьется своего, — подумал Дэвид, — Но того дурака, с которым она обручена, остается только пожалеть». Инесса была красива холодной, величественной красотой, напоминающей фрески на стенах в кафедральном соборе Панамы. Но даже самый ничтожный дровосек в Панаме знал, что дониселла выйдет замуж только за дона Карлоса де Монтемайора ради титула, который он рано или поздно унаследует.

В противоположность ей дониселла Мерседес, которой пошел шестнадцатый год, была так же естественна и жива, как золотистая птичка колибри, порхающая вокруг распустившегося цветка граната. Она единственная среди детей дона Андреаса унаследовала от матери золотистые волосы — воспоминание о германских вандалах, которые на какое-то время обосновались в Северной Испании во время миграции через Иберийский полуостров в Северную Африку.