Воины Новороссии. Подвиги народных героев - Михаил Иванович Федоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Балаклея, мы оставили Изюм…
Вспоминал печальные дни отступления российских войск.
Черешнев:
— Я говорю: «В чем же проблема… Где мы их хоронить всех будем?» А он говорит: «Нам дают семь километров на роту». Семь километров фронта. Я говорю: «Ну, ладно». А по нормативам на роту положен километр. Ну бог с ним, полтора мы можем взять, промежутки побольше сделать. Но семь километров на роту, это как? Вот если взять десять машин, это что, по семьсот метров между машинами боевыми? То есть могут даже не видеть друг друга, хотя они должны друг друга поддерживать огнем. Мы понимаем, что нами затыкают какую-то огромную дырку. Просто какая-то трагедия намечается. А командир роты, он старший лейтенант, он выпустился года три или два назад. Совсем молодой парень, ему 27 или 28 лет. И он у меня как у старшего товарища спрашивает: «Что же ты думаешь по этому поводу?» Я говорю: «Давай сейчас соберем сержантов и с ними обсудим, потому что если личный состав наш побежит, то сколько бы нас ни было смелых и храбрых, мы там все ляжем». Вот. «А если личный состав будет стоять насмерть, надо понять, какое у него настроение…» Потому что солдаты видят и слышат, от них же не спрячешь. Им надо доводить все это. А как им объяснить, что твое отделение будет на триста метров растянуто. Надо это как-то объяснять. Мы собираем сержантов, и, к моему удивлению, сержанты говорят: надо, так надо. То есть они полностью готовы. Я говорю: «Ваши солдаты готовы стоять при таких условиях?» Они говорят: «Да. Мы готовы. Даже насмерть». И конечно, даже сейчас я могу сказать, что там были и выпивающие, недисциплинированные, но никто из них в той ситуации не оказался трусом!
— Коллектив слаженный…
Вспомнил, как первый раз прыгал с парашютом Черешнев, уже попрощавшись с жизнью, но не мог упасть лицом в грязь перед товарищами и струсить.
Черешнев:
— Вот мы пошли вокруг этого здания обойти кругом. Я иду, солдаты меня сопровождают, и я у них спрашиваю: «А вы готовы стоять, потому что семь километров вы, может, не до конца понимаете, но это много для роты». Они: «Да мы не знаем, мы подумаем». И в это время появляется женщина, она на колени падает, умоляет: «Ребята, пожалуйста, только не уходите. Только не уходите». И я вижу, глаза у солдат мокрые, и они: «Ну конечно, куда мы уйдем. Мы не уйдем. Вы не переживайте». И, конечно, после этого никто… Хотя я вам как скажу, уже в то время было страшно. Потому что если представить себе семь километров на роту, это как куропаток разгонят. Тем более при таком количестве техники у них и личного состава. Но деваться уже было некуда. Тут над нами появился беспилотник, летает украинский. Мы все попрятались. Я сразу говорю: «Все в подвал!» А здание четырехэтажное. И вот мы в подвале всю ночь и просидели. Прямо на бетонном полу. Тут комбат меня зовет, он видит, что я возрастом постарше и не совсем глупый (десантная закваска. — Примеч. авт.), и меня отправляет: «Сейчас езжай в Луганск и там заберешь нашу бронегруппу». Танки. «Заберешь и привезешь их сюда». Хотя это работа начальника штаба по большому счету. Вот он меня отправляет. Я поехал с этой бронегруппой, а это три ночи, и там кое-как, как зайцев, пособирал приданные танки, и мы приехали в пункт дислокации, где указал начальник разведки. Я туда все привез. По кустам всех расставил, по расстояниям, все правильно. И первое столкновение с фронтом. Меня удивила разбитая техника, деревни. Я еду впереди, за мной колонна. И я вижу: корова на цепи — она лежит мертвая. Убило ее. И у меня мысль: «Вот какое горе в семье. Ее убило, наверно, осколком. И как ее хозяева ненавидят и нас, и украинцев, и все это, и войну». И тут же выезжаю из этого поселка, и на лугу целое стадо павших коров. Целое стадо! Немерено, видать, их там. Они все мертвые… Так вот приехали мы туда, технику рассовал. Охранение выставил. Начинается артобстрел. Я иду на пункт элэнэровский, где связь. И хочу доложить своему комбату, что технику расставили там, там и там. Ждем личный состав. Жду, когда ребят подвезут, они подойдут или как. А мне говорят: «Личный состав твой отправили на передовую». Я говорю: «А как? А машины? А боеприпасы?» А у нас получается, все боеприпасы, ну носильные с собой — у кого из ребят по четыре рожка, у кого восемь запас. Ну и все. А что такое восемь рожков? Это на полдня боя. «Их увезли на передовую». Я тогда начальнику разведки: «Давайте мне технику. Три машины. Моталыгу бронированную. Сейчас отвезем им хотя бы боеприпасы, как они там будут?» Он: «Ты не переживай». Я: «Как не переживать, у нас боеприпасы…» Начинается дурдом откровенный. Я загружаю боеприпасы с механиками, мы загружаем гранаты, пулемет, они уезжают. Уехали машины, нас оставили без боеприпасов, а тут приходит команда: «Личный состав снимается. Возвращается сюда». Я говорю: «Вы как это, мы только что боеприпасы отправили…» И вот это все ежедневно… Значит, радиостанции. Они только китайские. Связи нету. Когда мы еще были в Таганроге, остановку делали, я купил себе в прикуривателе зарядку, и мы ее переделали, чтобы от танка можно было радиостанцию заряжать. Больше связи ни у кого. То есть у нас есть радиостанция, мы ее подзарядим. У остальных, у кого разрядилась, связи нету. А как без связи? Без связи все, это хана… Привезли личный состав, я уже начал ругаться: «Тогда везите боеприпасы обратно». Привезли боеприпасы и начали нас гонять, как сидоровых коз. То мы в одном месте дырку заткнули, заняли позицию, отстояли ночь там, допустим, на другое место. И гоняли нас. Мы там отстоим. По нам постреляют чуть-чуть. Два раза нашу колонну обстреляли, мы там чуть все не погибли. Как мы оттуда уехали, даже не знаю. История долгая. Война была вялотекущая. Были артиллерийские обстрелы, были диверсанты, но такого, чтобы бой, такого не было.
