Воины Новороссии. Подвиги народных героев - Михаил Иванович Федоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если людей повыдергивали…
Пресса много писала о запущенном состоянии военкоматов.
— Вот. То есть, может, кто-то и воевал, но ничего не помнит. Да и учились в армии кое-как. Но дело не в этом. Моя главная заслуга в том, что я вот этот коллектив собрал непьющий, мотивированный и слаженный.
— То есть вы бойцов подготовили к боевым действиям… Когда я учился в Москве в военном вузе, то снимал квартиру у полковника, который свой батальон тренировал. В соседних — тишина, а этот: подъем… Бегом… На стрельбы… И его батальон отличился на Курской дуге…
— Вот у меня такой заряд и был, что я должен все это сделать…
Беспокойный человек!
Черешнев:
— Но, к нашему общему сожалению, не все офицеры так себя повели. Прямо скажем, были офицеры мотивированные, обученные, а были, которые пришли. Вот у нас один был с внутренних войск. Они пришли, и они не понимают, куда они пришли. Не понимают своей задачи. А были люди, у которых, кроме этого, вус не та. — военно-учетная специальность не та. Вот как меня хотели поставить командиром танковой роты, а я не соображаю в этом… Абсолютно. БМД, БМП они по вооружению схожи. Я по крайней мере могу проверить, как боеприпасы загружаются. Как там лента, я все это знаю. А с танками я вообще никак… А были офицеры, которые соглашались на эти должности.
— И толку от них? Больше бед принесут…
— Грубо говоря, он матрос, моряк, а ему дают гранатометный взвод. И он не знает, он ума не даст, как ему взвода организовать работу. Потому что офицер в первую очередь — организатор. Ему надо организовать: «Вы на эту машину садитесь. Вы — на эту… Это так. Это так». А этого-то и нету. В итоге получается что? Мы приезжаем туда. Совершаем марш на передок. И ко мне подходит командир гранатометного взвода и говорит: «Слушай, у меня машина не заводится. БМП». А я говорю: «Там, наверно, реле сломалось. От зарядки». В общем, технические моменты. А он мне говорит: «А у тебя нет механика, который мог бы посмотреть?» А потом: «Может, себе заберете эту машину? Нам она не нужна. Нам вот ее дали в нагрузку, а она нам не нужна». А я думаю: как это, машина, и ему не нужна. Казалось бы, парадокс. Я говорю: «А ты на чем будешь ездить?» — «А я попрошу ГАЗ-66, и мне дадут». Я думаю, он дурачок, наверно, на войну ехать и…
— ГАЗ-66. Она же никак не защищена…
— Он от боевой машины отказывается, а хочет ГАЗ-66… В итоге у меня получается: три машины моих во взводе и я забираю с его взвода еще две машины… Там такая махновщина творится, что просто мама не горюй! И каждый суслик в поле агроном. Поэтому я без всяких документов, без передачи. Он мне эти машины отдает, я туда сажаю… А у меня уже ребята подготовленные есть, которые могут ездить за механика. Потому что первый принцип обучения у нас, это личным примером, а второе, самое главное, взаимозаменяемость солдатами в бою. Солдат должен не только уметь из гранатомета стрелять, но должен еще и на машине уметь ездить. Поэтому я всегда готовил одного механика и к нему еще сменщика, который мог, если что, сесть и поменять. Потому что механика контузило, убило, и что, машина вышла из строя. Нет, надо заменять. Были ребята запасные, и мы набрали — у меня, получается, пять машин. Это полроты. Я пошел к комбату и говорю: «Как мы будем танки поражать? Там есть ракеты, но нам еще нужны средства приданные». В общем, выклянчил у комбата, и он мне дал еще один танк. Т-82. Танк выпросил.
— Вооружился до зубов…
Черешнев:
— И я ехал туда не воевать, я ехал побеждать. Я не собирался там сидеть и, как говорят, «в попу лить какао». Мы на войну ехали, а значит, надо готовиться, собирать вооружение, а если кому-то не нужно, я сам заберу и буду проявлять инициативу. Вот то же самое с боеприпасами. Боеприпасов нам выгрузили — мама не горюй. Вот бери боеприпасов, сколько влезет. Собственно, я столько и взял, сколько влезло. Там напихал и гранат, и ракет противотанковых — битком набил. На меня солдаты злые были, страх. Я всех переборол, застращал всех. Солдаты злые почему, потому что я личные вещи из машин выкидывал. А личные вещи выкидывал почему, потому что как на корабле: горючего в машине не должно быть ничего. Если машина загорится, там будет рюкзак какой лежать, он начнет тлеть-гореть. Все будет в дыму, вы люк не найдете. Вы там погибнете. Это, во-первых, а во-вторых, если товарища ранило — на мину наехали, механика ранило, — его надо вытащить оттуда. А через эти рюкзаки не проберешься никак. В общем, я все эти мешки повыкидывал. Загрузил полностью боеприпасами. Почему? Потому что разгрузим, когда приедем, и у нас будет своей бк (боекомплект. — Примеч. авт.). Потом я заставил солдат прикрутить решетки кумулятивные, но они сопротивлялись. Комбат смотрит: «Глянь, чего это они делают?» А мы прикручиваем решетки… Мы были, как законодатели моды, и все стали прикручивать решетки. Если бы мы не прикрутили, никто бы и не стал прикручивать. То есть такая халатность была, как шапкозакидательство. Как будто мы на туземцев едем охотиться.
13. На передовой
Черешнев:
— В общем, прикрутили мы эти решетки, туда солдаты и свои рюкзаки. Ну, на улице пусть будут. И поехали. Сначала прибыли в Лисичанск. Нас ночью помещают в какое-то многоэтажное здание, в какое-то офисное помещение. И говорят: так и так, хотели мы вас накормить, но «хаймерс» прилетел прямо на кухню и убил повара. У нас ни еды, ничего нет. Вот хлеб можем дать, да и только. Мы: «Ну, ладно». Дали нам хлеба. С какого-то завода привезли. Там от линии фронта буквально километры в то время было. И значит, приходит начальник разведки, местный. Майор. Луганский. Тогда они еще были ЛНР. И доводит информацию до комбата. Я вижу комбата со встревоженным лицом. Что-то слушает. Потом
