Любовь до гроба - Luide

Шеранн с сомнением смерил взглядом хлипкую конструкцию, но шагнул вперед, миновал арку давно упавшей двери и вошел в дом.

Его глазам предстало то, что некогда, по всей видимости, было прихожей, гостиной и бальной залой — теперь лишь груды кирпичей по углам указывали, где раньше были стены.

Посреди этого чертога возлежал дракон. Положив голову на лапы, он лениво и как-то рассеянно рассматривал гостя, а по яркой оранжевой шкуре пробегали язычки пламени. Следовало радоваться, что в доме давно не осталось ничего, что могло бы гореть, иначе нового пожара было бы не миновать.

Вопросы замерли на губах Шеранна. Одного лишь вида давнего приятеля вполне хватило, чтобы понять происходящее.

— Вот оно как… — почти прошептал он.

— Да! — обнаружив на лице гостя сочувствие пополам с гадливостью, Шейлитт внезапно пришел в ярость. — Ты чистенький, да? И гордишься этим? Я счастлив! А ты копошись среди этих твоих людишек, и подыхай, так и не узнав, что значит гореть по-настоящему!

— Ты одержим, — тихо констатировал Шеранн. — Давно?

— Несколько лет, — пожал могучими плечами огненный исполин, успокаиваясь так же внезапно, как и вспыхнул. — Но второй облик исчез всего пару недель назад.

— Исчез… — повторил Шеранн бездумно, и вдруг взорвался: — Как ты мог?!

— Мог? — переспросил Шейлитт и приблизил оскаленную пасть к хрупкой человеческой фигурке. — Я дракон, а не это ходячее недоразумение! Нет, ты мне скажи, как ты, именно ты, мог прийти ко мне в таком облике?

— Этот облик — тоже часть меня, — ответил Шеранн спокойно. Казалось, его вовсе не пугала огромная туша, рядом с которой он казался котенком подле волкодава.

— Ошибка природы! — фыркнул Шейлитт и гордо выпрямился. — Я — огонь!

— Ты — проклятый наркоман! — взъярился Шеранн. — Разве ты не знал, что нельзя позволять пламени одержать верх? Что это как с собакой — хозяин из вас только один?

— А мне плевать! — прорычал дракон и фыркнул в сторону стены, отчего та украсилась новым слоем копоти. — Ты не представляешь, как это упоительно, как чудесно, как…

— Настолько, что ты не можешь остановиться, — устало заключил Шеранн, садясь прямо на пол. — И ради этого ты предал всех нас? Что я скажу Шайрине? Ты хоть понимаешь, что с ней будет, когда она узнает обо всем?

Он заметил отблеск — всего лишь тень — вины на драконьей морде.

— Тогда не говори, — уже тише предложил Шейлитт. — Я ведь умираю…

Шайрина была его единокровной сестрой, и во всем мире у него не было никого ближе.

— Я не могу, — покачал головой Шеранн, — ты ведь понимаешь, что я должен буду рассказать Семье обо всем.

— Понимаю, — от ярости Шейлитта не осталось и следа. Он устало положил голову на лапы и глухо произнес: — Я расскажу тебе все, но только ради нее. А потом ты меня убьешь!

Шеранн пристально всмотрелся в огненные глаза, полные боли, вины и противоестественного упоения.

— Хорошо, — проронил он.

— Тогда пиши! — велел тот, и гость послушно достал несессер с дорожным письменным прибором, который предусмотрительно захватил с собой. Лист он устроил прямо на полу и принялся торопливо выводить руны, стараясь не думать о том, что выливал на бумагу.

— Это началось четыре года назад, — медленно заговорил Шейлитт, — вам с Шайриной тогда было не до меня, и я слонялся один, искал, куда сунуть свой любопытный нос. Пару раз меня ловил на шалостях Шейленн, а потом он предложил тайно стать его учеником. Я согласился — мне это льстило, да и вообще…

— Выходит, Правитель Шейленн… — прошептал Шеранн сокрушенно. Его подозрения полностью подтвердились, но от этого было горько.

— Да, — кивнул Шейлитт. — Однажды он дал мне попробовать, и с тех пор я уже не могу остановиться… А пару месяцев назад он позвал меня и приказал отправляться к людям и найти тот проклятый дневник. По его оговоркам я понял, что один из сообщников, который помогал ему захватить власть, записал всю правду, и его заметки как-то попали в руки людям. Я должен был любой ценой отыскать их и выкрасть, раньше, чем это удастся другим. Мне повезло, я оказался здесь вперед тебя и многое успел, даже нашел оборотня, который согласился выкрасть книгу. Я не мог сделать это сам — ты бы тут же учуял. Только когда он принес мне дневник, было поздно. Я стал таким, и уже не мог прикоснуться к бумаге, да и не нужно оно мне больше. Ну а остальное ты знаешь, раз уж оказался тут…

— Кто еще? — требовательно спросил Шеранн, и второй дракон послушно назвал еще два десятка имен.

— Это все, что я знаю, — почти виновато произнес огненный исполин, вздохнул, посмотрел на лист с записью своей исповеди, осторожно дохнул на бумагу, отчего под корявыми строчками появилась абстрактная фигура — его личная подпись, и попросил вполголоса: — Не тяни…

— Прощай, друг, — тихо сказал Шеранн.

Шейлитт молча посмотрел на него больными глазами, и Шеранн решился.

Он коснулся одной рукой висящего на шее амулета и быстро зашептал, сбиваясь и путаясь, воззвание к Искре.

Вторую руку он направил на Шейлитта, и прямо из ладони вдруг ударила струя пламени, рванулась к дракону, с воем вгрызлась в охваченное больной жаждой тело.

От нетерпеливого ожидания на лице друга хотелось кричать, опустить руки, прекратить…

Но он смотрел. Смотрел, как умирает Шейлитт, заживо сгорая в вожделенном костре, и читал на его морде одновременно невозможную муку и столь же невозможное наслаждение…

Это его долг, его плата. За то, что даже на краю безумия друг не забыл и помог, он теперь должен был убить — и до конца жизни запомнить его смерть.

И лишь когда все кончилось, а от дракона осталась только сажа и закопченные стены, Шеранн, шатаясь, выбрался наружу.

Его вырвало, желчью — желудок давно был пуст. И, стоя на коленях, бледный и вспотевший, он смотрел на последнее пристанище Шейлитта и клялся, что сделает все возможное, чтобы спасти остальных.

Шейлитт был на грани безумия, и для него действительно лучше было умереть поскорее, но это здравое соображение не утешало. Собственными руками убить друга… Цена за добытые сведения была непомерно велика, но долг перед Семьей важнее боли.

Зато теперь он знал, кого еще из молодых драконов коснулась эта зараза, и быть может, кого-то еще не поздно спасти!

Эта беда была известна с давних пор. Стоило дракону поддаться огню, и он уже не мог сопротивляться, изо всех сил стремился до конца раствориться в пламени. Экстаз, цена которому — смерть. Разумеется, искра не гасла, но она возвращалась в огненный океан, а сын стихии умирал — медленно, по кусочку, целые годы или даже десятилетия.