Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слушать все эти непонятные слова Олегу быстро наскучило, и он принялся водить взглядом по буроватым от времени иконам. Те изображали предельно одинаковых людей в банных халатах. Вдруг в груди потяжелело, дыхание сперло: там, в черной дыре посреди иконостаса, за испачканной краской стремянкой виднелось еще одно лицо, разительно отличающееся от прочих — круглое, кипенно-белое. Волосы вперемешку с водорослями облепляли лоб пожилой тетки; глаза запали; изо рта сочилась болотная тина. Под ноздрей копошился речной рачок, похожий на крупную козявку. В метре над этой жуткой сценой висел распятый Иисус и виновато разводил руками — что, мол, тут поделаешь?
— Не усрамись передо мной, я лишь свидетель, ты говоришь со Христом! — напутствовал поп, а Дыба уже поднимался на ноги, активно работая легкими — точно к погружению готовился. — Ты куда?
— Да поговорили уже… — процедил тот сквозь зубы, бегом направляясь к выходу. Дыба выбежал на крыльцо и остановился, переводя дух. Дышал носом, чтобы успокоиться — как учил старшина. Сырой холодный воздух царапал носоглотку, «Стиморолом» прокатываясь по ноздрям. Вдруг к мятному аромату примешался гадкий привкус мышиного помета и корвалола. Раздался скрипучий голосок:
— Мальчики кровавые в глазах стоят?
Обернувшись, Дыба увидел перед собой сухонькую старушку, всю скошенную на левую сторону: голова на плече, плечо на уровне локтя, локоть у колена. «Черт плечо отсидел», — так кстати вспомнились слова одной из нянечек в приюте. Личико у старушки было остренькое, скуластое; глаза — умные, живые, как у хорька. Костлявые руки упирались в четырехногую трость.
— Гуляй, бабка. Не до тебя.
— Тебе, милок, теперь только до меня, — редкозубо ухмыльнулась та. — Подкузьмил тебе Вилкас? «Смерть пионерки» небось читал?
За глазными яблоками стало горячо; глухо бухнул молот в голове. Руки сами схватили бабку и тряханули за полы драного пальтишка.
— Ты что это, бичевка, со своим глиномесом литовским меня развести захотела?
— А что тебя разводить-то, черт ты подшконочный? — не дрогнув, зашипела старуха; даже клюку не выпустила. — За спину взгляни — вот тебе и развод…
Олег застыл. Велик был соблазн остаться стоять не двигаясь, в надежде, что какой бы кошмар ни ждал за спиной — тому надоест, и он уйдет, спрячется, не выдержит долгого нахождения на солнечном свету. Но серые плотные облака лишь сгущались, точно издеваясь над Дыбой.
— Да нет там ничего… — решился Олег и резко обернулся. Воздух вышибло уже знакомым ударом в солнечное сплетение; по краям глаз, разрастаясь, обосновалась тьма, а навстречу Олегу по слякотной каше неловко пробирался мальчонка с полиэтиленовым пакетом, плотно облепившим лицо.
— Клей нюхал, прибалдел небось, да так в пакете и задохнулся, — прокомментировала старуха. — Вдыхай, бобер!
Бабка ткнула ему клюкой в ботинок; Дыба, опомнившись, запыхтел как паровоз на разгоне. Стоило моргнуть — и жмур пропал — растворился в талой слякоти.
— Что это? — ошарашенно просипел Олег, потирая горло.
— Шелуха, как от семечек… Отрыжка вилкасовская. Тело умирает, здесь остается разлагаться, а душа вниз, через прошлое в нижний космос падает, в тьму безвременную. Он пути эти искажает, души ловит, выпивает, а шелуху сплевывает и натравливает опосля. Вот, теперь на тебя…
— Кто? Сайдулас?
— Пушкин, блин… — сплюнула старуха. — Душелов он, над некротическими отстойниками их хватает, а потом — вон, науськивает. А они, глупые, не знают, что умерли, вот их к живым тянет… Вишь, как кольцо сжимается?
— Что ж делать-то? — в пространство спросил Дыба, переваривая информацию.
— А что, спастись хочешь?
— Хочу! — горячо кивнул Олег.
— Тогда надобно их хозяину вернуть.
— А ты, мать, знаешь как?
— Э-э-э, разбежался! Мне с того какой навар?
— Да я…
— Позжей сочтемся, — перебила бабка. — Сама решу.
— Ты, мать, лоха во мне увидела? Давай-ка на берегу добазаримся.
— Недолго тебе на этом берегу осталось, скоро на тот перевезут. Так, разок выдохнешь и не вдохнешь.
Олег думал недолго. Слишком свежо было воспоминание о мальчонке с пакетом на голове.
— Согласен! — гаркнул он.
— Ну тогда вот тебе, для начала. — Старуха покопалась в складках пальто и извлекла на свет деревянную иконку, с нее на Дыбу, подняв двоеперстие, требовательно взирал Христос. — С собой носи, у сердца самого. Как почуешь, наступает шелуха — молись, отпустит.
— Да я не умею…
— Эх, молодежь! — с досадой крякнула старуха. — Запоминай: «Душу тебе, Спаситель, вверяю, прибереги меня, грешного, прими меня в царствии Твоем». Повтори!
Дыба повторил, разглядывая облупившуюся краску на маленькой дощечке. И, действительно, стало легче — точно изнутри вынули какую-то гирю и переложили Спасителю на плечи. «Чай крест таскал, и мою ношу подержит», — рассудил Олег.
— И… все? Это поможет?
— Скоро сказка сказывается… Это так, отсрочка, — левосторонняя старуха пожевала губами, поправила платок на голове, прикрывая редкие седые пряди. — Ты мне скажи… Ты гипнотизеру тому должок вернуть желаешь?
— Спрашиваешь! — кивнул Дыба: ай да бабка!
— Тогда приезжай сегодня в три ночи на Всехсвятское, у ворот ждать буду. Тама все и расскажу. А сейчас поди — поставь свечку Сайдуласу.
— За здравие, что ль?
— За упокой! — каркнула старуха.
С неожиданной прытью для своего возраста она заковыляла прочь.
— Стой, мать! Звать тебя как?
— Марлен Демьяновна я! — скрипнула та, по-птичьи обернувшись одной лишь головой.
— Как Дитрих, что ли?
— Как Маркс и Ленин, — отрезала бабка.
Свечку за упокой Дыба поставил в том же храме. Косясь на дырку в иконостасе, он осторожно приблизился к кануну. Почесал ежик коротких волос, подбирая нужные слова. Наконец воткнул тонкую палочку воска в подсвечник, чиркнул «Крикетом» и пробормотал:
— Ну… Это… Короче, Господи, это… рабу твоему Вискасу, чтоб земля стекловатой.
Хрюкнул себе под нос — смешная оговорка получилась. От дыхания Дыбы свечка тут же потухла. Он пощелкал зажигалкой, но то ли фитиль отсырел, то ли еще что — загораться свеча никак не хотела. Сначала думал взять новую, но покумекал и решил — бабка говорила про одну свечку; раз потухла — так оно, наверное, и надо.
Олег вышел из церкви, сел в машину и отправился на рынок — караулить гипнотизера. Свечка свечкой, а старый добрый наезд всяко
