Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный

На сердце у Дыбы было неспокойно. Сидя в «Широком», который служил ему и транспортом, и офисом, и столовой, он задумчиво жевал купленный на рынке беляш и рассматривал иконку, подсуропленную кривой старушкой. Не забывал и поглядывать на дверь гипнотизерского офиса — никакого движения.

Иисус пузырился, будто побывал под кислотным дождем. Иконка не казалась старой, скорее подпорченной. Жмуры подходить не спешили, словно чуяли, что теперь у Олега есть «крыша». В качестве эксперимента он зачитал, перекатывая куски недожеванного мяса по языку:

— Душу тебе, Спаситель… Как там?… Поручаю. Убереги меня, неверного, и это… короче, помоги мне, лады?

Спаситель взирал строго и беспристрастно, помощью ближнему явно не отягощенный. Дыба прислушался к своим ощущениям. Дышать стало полегче; может потому, что он протолкнул застрявший в горле кусок беляша хорошим глотком пепси-колы. Жмуры, впрочем, тоже не появлялись — и то хлеб. Иконку он положил на торпедо, под лобовое стекло.

Успокоившись, Олег даже задремал напротив офиса Сайдуласа, и, когда очнулся, понял, что опаздывает. Ядовито-зеленые цифры на приборной панели показывали полтретьего. На всех парах он погнал «Широкий» по трассам к кладбищу.

У ворот уже поджидала Марлен Демьяновна. Пригнувшись к земле, она стояла за пределами светового пятна от единственного на кладбище фонаря. Дыбе на секунду показалось, что старушку сильнее прижало к земле, а на плече у нее сидит…

— Тьфу ты, примерещится же! — сплюнул он — за спиной бабки, растопырив голые ветки, торчал стриженый клен, без листьев походивший на туалетный ершик.

— Явился — не запылился! — недовольно прокомментировала старуха, сунув в руки Дыбе совковую лопату. — Пошли, тут недалече.

Шагая за бабкой сквозь темень ночного кладбища, он не раз и не два запнулся о торчащие тут и там куски оград. Огонек масляной лампы неровно покачивался в руке старухи. Где-то поблизости голодно и отчаянно выли бездомные псы; низко нависало светло-коричневое, в цвет слякоти, небо.

— Здесь! — гаркнула старуха. Олег пригляделся и увидел грубо обтесанный деревянный крест-времянку. Бабка ткнула вниз и приказала: — Копай!

— Э, мать, это мы так не договаривались! Я если бы знал — пацанов бы подтянул…

— А срать ты тоже пацанов с собой берешь? Сам давай. Твоя могила — тебе и копать.

— В смысле, моя? — испугался на секунду Дыба и принялся близоруко вглядываться в фанерную табличку, но ничего не смог разглядеть.

— В том смысле, что копать — тебе. А выбрала я ту, что посвежее — чтоб земля помягче. Рой давай, а то до первых петухов провозимся!

Дыба уперся в черенок, вгрызся лопатой в почву — пошло хорошо. Сразу вспомнилась учебка, где старшина заставлял без конца рыть окопы и траншеи. Руки помнили ремесло, работа спорилась.

— А что, Марлен Демьяновна, зачем могила-то? Для Вискаса?

— Для тебя! — скрипнула старуха. Услышав, что лопата остановилась, она вздохнула и принялась объяснять: — Вот скажи, милок, ты смерть-то видел?

— А то ж! — возмущенно выдохнул Дыба. — Я же и Афган прошел, и здесь…

— Ты мертвяков видел — это да. А смерть-то саму?

— Кого? Старуху с косой, что ль?

— Ой дурак… Смерть как явление видел? Ну, вот когда электричество — искру видно, когда взрыв — вспышку, когда горит что — пламя. А когда умирает?

— Ну…

— То-то же. А ты не думал, дурак, что целая жизнь берет и уходит в никуда? Человек же родился, ходить учился, маму-папу слушал, октябрятский значок получил, в пионеры посвятили, потом в армию, на завод… А потом его — р-р-раз, и на токарный станок намотало. А оставшаяся жизнь куда?

— Так это… Все! — растерянно пожал плечами Дыба, даже перестав копать. Весь он был покрыт сырой черной землей и теперь походил на самого настоящего черта.

— Ага, щас! Ты за свои восемь классов образования про закон сохранения энергии не слышал? — Дыба аж рот открыл — не ожидал от старухи таких познаний в физике. — В никуда ничего не девается. Смерть, ты ж пойми, не отсюда она, не из нашего мира! То таинство великое, чудо мистическое! Кабы вся мощь непрожитой жизни здесь оставалась — разрывало б вокруг все к чертовой матери. А с деток — с младенчика, мамкой заспанного, али ребятенка утонувшего и вовсе б котлован оставался, в них-то жизни через край. Самый что ни на есть сок! — Бабка шумно сглотнула. — Смерть — она суть-то человеческую на ту сторону переводит. А что той стороны касалось — землица могильная, доска гробовая, тушка человеческая — оно-то дыхание ее хранит, как эту вашу радияцию.

— А на кой он, этот мирный атом?

— На кой! Опарыши мертвячьи хвори снимают; гвоздь могильный в косяк дверной забивают, чтоб чужак без приглашения не зашел; водой, которой мертвеца омывали, уморить насмерть можно, и концов не найдут…

Олег сначала усмехнулся, а потом вспомнил: была у него баба из Новосиба, так та рассказывала, как девчонкой ходила на Клещихинское кладбище собирать снег с могилы артистки Екатерины Савиновой, чтобы растопить в кастрюле и приготовить приворотное зелье. Дома обнаружилось, что часть снега была с мочой, так она не стушевалась, напоила парня желтым зельем. Сама смеялась, а Дыбе стало неприятно — на ровном месте пацана зашкварили.

— И что, работает?

— Чего ж не работать? Ты ж сам, считай, на трупе жируешь!

— На каком трупе?

— Как на каком? Страна умерла, а вы, опарыши, по ней и расползлись. Кто понаглее да похитрее — те куски покрупнее отрывают, заводы да колхозы приватизируют, переваривают, опосля землю да помои высирают. Кто помельче — вроде тебя — те по мелочи и копошатся…

— А ты, мать, сталинистка, я погляжу?

— А ты зря смеесси! Раньше кресты да образа вешали, а после в красном углу Он поселился. Сколько душ погубил-сожрал, смертию жил, ею питался. Сталин-то Бога заменил, сам Богом стал.

— Зажмурился ваш бог! И до него добрались опарыши!

— Мертвые боги всех сильней, — поставила точку старуха.

«Христос-то тоже мертвый бог, выходит», — мелькнула мысль.

Лопата ткнулась в крышку гроба. Та и не думала открываться, крепко засев в земле.

— Ломай! — скомандовала Марлен Демьяновна.

После нескольких ударов тонкие доски дешевого соснового гроба треснули. В лицо пахнуло гнилостным смрадом, к горлу подкатило. Из дыры показалось синюшное, оплывшее будто свеча лицо покойника средних лет. Губы и веки его были зашиты,