Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За фвое ждоровье!
И немедленно выпил.
От него не отстал и Дыба, опрокинув рюмку так, чтобы водка стекла за шиворот и под свитер. Хоть и мокро, зато не в себя. Гипнотизер поморщился, помотал головой, осоловело взглянул на Дыбу.
— Хорошо пошла?
Тот не ответил. Лишь продолжал пялиться на Дыбу, после чего приподнял руку и помахал ему. Удивленно посмотрел сначала на руку, потом опять на Олега — что баран на новые ворота.
В этот момент Дыба ликовал. Поднимаясь со стула, он чувствовал, как слоями сходит с него астральная кожура, как некротический налет спадает на грязный линолеум и переползает на Сайдуласа пылевыми облаками. Тот вновь и вновь махал рукой, словно провожая кого-то в дальний путь.
— Да, и ты тоже прощай! Не поминай, как говорится, лихом! — Дыба развел руками, схватил кусок балыка из открытой упаковки, разжевал и, по-клоунски откланявшись, навсегда покинул кабинет гипнотизера-целителя.
Доехав до дома и собираясь уже выходить из машины, Дыба снова хлопнул себя по лбу — иконка так и валялась на торпедо. Взяв ее в руки, он испытал давно позабытое чувство кощунственного стыда за сделанное — как если бы, будучи еще ребенком, ударил девочку или взял чужое.
Оставленная на целое утро на солнце иконка совсем облупилась, топорщилась слезающими пузырями краски.
— Взял, испортил чужую вещь! — досадовал на себя Олег. Под пальцами краска спадала крупными хлопьями, открывая слой за слоем…
«Адопись», — вспомнилось слово из прочитанной еще в учебке книги Лескова. С нижнего, тайного слоя на Дыбу, хитро прищурившись, взирал усатый Отец народов в своем знаменитом мундире генералиссимуса.
«Сталин Бога заменил, сам Богом стал», — пронеслись в голове слова старухи. Недоброе предчувствие заскреблось под сердцем, встал перед глазами сталинский профиль на портрете за спиной гипнотизера.
— Это что же… я Сталину молился?
Резко стартанув с места, «Широкий» за считаные минуты вернулся к рынку. Ввалившись в дверь офиса, Дыба взревел диким зверем:
— Где?
Опасливо прикрываясь ручками, секретарша в слезах пропищала что-то невразумительное. Олег влетел в кабинет, игнорируя ее жалкие протесты, но никого там не обнаружил.
— Говорю же, убежал, мычал что-то. Может, у него инсульт теперь…
Дыба колесил по Туле до вечера, вглядываясь в людей на улицах в надежде встретить либо Марлен Демьяновну, либо Вискаса, но, как назло, те будто испарились. Он то и дело заезжал во дворы, прижимаясь к подъездам едва ли не вплотную, пугая жителей ревом двигателя и внимательным взглядом — не сидит ли на скамейке кривая ведьма с четырехногой клюкой? Чача и Келоид с бойцами прошерстили весь город, но не обнаружили никого даже похожего на гипнотизера или бабку.
Впрочем, к позднему вечеру выяснилось, что беспокоилась секретарша Сайдуласа вовсе не зря. Гипнотизера, скрюченного, обнаружили в очке рыночного туалета, с финкой, застрявшей в глазнице. Дело в целом обычное — мало ли кому перешел дорогу новоявленный коммерсант, но способ — унизительный и жуткий, да еще и едва ли не в центре рынка — заставил всю Тулу гудеть как улей. Новость быстро долетела до Дыбы, приведя того в смятение: ведь если гипнотизер мертв, значит, вода и в самом деле сработала… Но почему тогда на портрете в кабинете Вискаса и на иконе Марлен изображен один и тот же человек?
Этот вопрос заставил Олега всю ночь беспокойно ворочаться в постели, хоть жмуры уже и не стояли под окнами, а дыхание было ровным как метроном. Сон приснился дурацкий и муторный — будто ему снова восемь, и он сидит в столовой детдома. Не пойми откуда взявшаяся Марлен Демьяновна в белом халате нянечки зачерпывает половником из гигантской кастрюли жирную черную землю с червями и накладывает детям в тарелки. Вот шлепнулась порция и перед Дыбой, и красный червь, перевалившись через край, устремился на волю. А земля в кастрюле закончилась, и на дне Дыба увидел бледное как поганка тело своего приютского товарища — Мишки Оборина. Глаза его были старательно выкорчеваны.
Наутро Дыба, натянув шмотки поцивильней — какие-то брючки и пиджак в елочку, — спрятал ствол и кастет в сейф, а взамен вынул документы — свидетельство о собственности, договор купли-продажи, справку о выплате взноса. С этой стопкой Олег направился в приют.
Судили и рядили с городской администрацией едва ли не до вечера. Алевтина Михайловна приходила несколько раз, приносила сладкий чай и булочки с изюмом, которые Дыба обожал с детства. Чинуши явно пытались вымогать взятки, но дела приюта Олег вел чище дембельского подворотничка. Наконец, когда дебелые тетки в бобровых шапках что-то понаотмечали в своих бланках и, цокая сапогами по асфальту, покинули территорию приюта, Дыба засобирался тоже. Натянул пиджак, подошел к окну, завязывая длинный, лоховской шарф и… застыл — у забора стояла скрюченная фигурка, опираясь на четырехлапую клюку.
Выбежав на улицу не застегиваясь, Олег до последнего был уверен, что стоит ему приблизиться к воротам, как Марлен Демьяновна растворится, исчезнет в налетевшей вдруг вьюге, но она стояла там как обрубок дерева, срезанного молнией.
— Документы на приют с собой? — скрипнула она не здороваясь и, приняв молчание Олега за положительный ответ, кивнула: — Отлично. Вот приютом и расплатишься. Страсть как деток люблю.
Странное требование выбило Дыбу из колеи. Зачем ей эта богадельня? Дотаций нет, бюджет на ладан дышит; если бы Олег в свое время не выкупил здание — сироты бы уже по миру пошли вместе с педсоставом. После всего, что наговорила старуха на Всехсвятском, в любовь к детишкам верилось с трудом. Олег морщил лоб, пытаясь придумать, как соскочить с долга.
— Дурь по башке не гоняй, хуже будет! — заметив его замешательство, поторопила Марлен Демьяновна. — Заводи катафалку свою.
Ехать было неблизко. Старуха расположилась в тени, на заднем сиденье, по-хозяйски приобняв портфель, в котором хранилось свидетельство о собственности на здание приюта. Изредка она тыкала скрюченным пальцем в повороты, указывая дорогу. Олег же вел молча, сосредоточенно раздумывая, что делать теперь с этим опрометчиво данным обещанием.
Наконец старуха скомандовала:
— Тпр-ру! Стоп машина!
Олег заглушил двигатель. Жила бабка в десятке километров от Тулы, в глухом местечке под названием Рвы. Никаких рвов здесь, конечно же, не было, а были лишь заброшенные, утопающие в высохшем борщевике коровники и облезлые домишки за покосившимися заборами. Около
