Собаки моей жизни - Игорь Головко

Игорь Головко

Собаки моей жизни

© Московская городская организация Союза писателей России, 2016

© НП «Литературная республика», 2016

© Головко И., 2016

Шерсти клок и чуть сопливый носик.Язычок, взволнованно дрожащий.Не гадай, перед тобою пёсик,Одному тебе принадлежащий.Тычется он мордочки щетинкой,За тобой идёт повсюду следом.Стал твоею тенью, половинкой,Осенью, зимой, весной и летом.И к ноге прижавшись скромно мордой,Друг твой спит, во сне ворча сердито.Видит сон: он в схватке смелый, гордый,Рвёт на части мерзкого бандита.А потом, хвостишко лишь поджавши,Подползёт тихонько под бочочек,Руки и лицо всё облизавши,Кинь, Хозяин, со стола кусочек![1]

Немного о книге

Ничего меня в этой жизни так не радовало, как общение с собаками. И с семьёй. И с друзьями. С семьёй, друзьями и собаками. Наверное, так правильнее. Мне очень нравились те люди, кто любил собак. А ещё больше те, у кого они жили. Хотя многие и бессобачные тоже. Это я к тому, что в эту книгу вошли собаки, связанные не только с моей маленькой «ячейкой общества», но и с большой семьёй в целом и с нашими с женой друзьями. Я упоминаю их собак, иногда вскользь, иногда подробнее, не забывая и хозяев. Надеюсь, что читатель простит мне эту слабость. В книге описано подробно или поверхностно много пород собак, с которыми столкнула так или иначе меня жизнь. Я постарался описать их со всеми достоинствами и закидонами – так, как я запомнил и снабдить каждую встреченную животинку её фотографией, если она присутствовала в моём архиве. Качество фотографий не всегда достигает современного уровня, ибо делались они порой на допотопной аппаратуре и в допотопное время, за что тоже прошу прощения, полагая, что лучше так, чем никак.

Вступление

Утром я выхожу в сад и, не успев открыть дверь, вижу радостный оживлённый взгляд лохматого трепетного существа, живущего во дворе нашего деревенского дома, всем своим телом выражающего бурную радость прерывания долгого ожидания; хвост бьётся бравурной кадрилью; нос мгновенно охватывает всё моё тело сверху донизу, убеждаясь, что глаза его не подвели, и мы на мгновение сливаемся в жестком энергичном объятии взаимной любви. Я чувствую его горячее дыхание на своей щеке, ласковое касание шершавого влажного языка, и тёплая нежность растекается по организму от головы до ног: какое счастье!

Несколько лет назад, во время такой же встречи, и пришло решение описать всех собак, сопровождавших меня в этой жизни, их повадки, предпочтения, взаимоотношения с хозяевами и окружающим миром в зависимости от породы и пола, интересные случаи, произошедшие с ними и нами, их попутчиками. Так уж случилось, что мне с очень раннего детства посчастливилось общаться с представителями различных пород, на каждой из которых хотелось бы отдельно остановиться и познакомить с ними любителей этих возможно самых преданных людям в мире животных.

Вместо пролога

Во всём виноват Пушок – маленькая беленькая сибирская лайка, хвостик крендельком, – которую в начале пятидесятых приютила мама, чтобы воспитать во мне любовь к братьям нашим меньшим. Мне было около шести. Но через год родилась сестра Ольга. Пушок залез к ней ночью в детскую кроватку и заснул рядом, свернувшись калачиком. Это решило его судьбу – его немедленно кому-то отдали: мог напугать ребёнка.

Боря. Немецкая овчарка

Нет, во всём виновата тётя Лера, большая любительница собак, судья всесоюзной категории, проводившая всё свободное время в Клубе служебного собаководства, дружившая с известнейшим кинологом того времени, основоположником советского собаководства Мазовером. Она держала у себя громадную чепрачную с серым подпалом, то есть на её спине ярко выделялось чёрное пятно (чепрак – подстилка под седло), овчарку Тайгу, которая даже снималась в одном из советских фильмов пятидесятых в роли волка. Когда я восхищался её игрой, тётя Лера[2] возмущалась: «Не могут собаки играть волков! Они смотрят налево или направо, поворачивая голову, а волк поворачивается всем туловищем!» Но мне, как и многочисленным советским зрителям, это казалось несущественным, если вообще кому-то, кроме меня, что-то казалось. Кто знает, как смотрит волк?

Тётя Лера в двенадцать лет со своими питомцами

Кажется, что это и есть Любовь…

Лера Александровна Данилова (без головного убора) в судейской коллегии выставки служебного собаководства в пятидесятых

А может, всему виной «Буратино» с его пуделем Артемоном, соседская овчарка Гранат или «тёткин» Бор, Боря, если полностью. Тайга родила щенят. Четвёртый муж тёти Леры, писатель Георгий Кублицкий, не выдержал щенячьего нашествия и ушёл к другой, безщенячьей. Одного из щенков Тайги, тоже серого с чепраком, тётя Лера подарила своей тёте, моей двоюродной бабушке, Ксении Михайловне Горбуновой, известному всему миру учёному в области гальванотехники. Его и назвали Борей, или сокращённо Бором.

Я каждое лето проводил на её профессорской даче в Семхозе, под Загорском (ныне Сергиевым Посадом), с удовольствием общаясь с этой умной, прекрасно выдрессированной овчаркой. Он безукоризненно без поводка ходил рядом, сидел и лежал на выдержку в любом указанном месте, и как вершину дрессуры тётя Ксения – так уж у нас в семье повелось, называть многочисленных двоюродных бабушек «тётями» – любила показывать многочисленным гостям цирковой номер. Ему клали на кончик носа кусочек сахара, и Бор сидел, скосив оба глаза к сладкому объекту, пуская слюну, но сахар не трогал. Звучала команда: «Ешь!» – сахар подлетал на полметра вверх, и уже через секунду Борик сжёвывал его с громким хрустом и с чувством глубокой благодарности смотрел на сахарницу, готовый сколько угодно раз повторить свой трюк. И, естественно, он по команде или просьбе подавал любую лапу. Левую так левую. Правую – пожалуйста! С удовольствием.

Бор умел быть незаметным, почти не лаял, всё время спал на коврике в кабинете дачи и лишь однажды проявил свои жизненные инстинкты, когда в сильнейшую грозу, ночью, испуганный, залез ко мне в кровать спиной, опустив ноги к полу, – пытаясь этим продемонстрировать, что он спит на полу, – прижавшись, дрожа от страха всем телом и активно портя сельский воздух.

Интересно, что запрещающая команда, которая среди кинологов звучит как «фу», в семье тёти произносилась как «ту». Это была причуда дяди Павлуши[3]. Ему не нравилось слово «фу». Я помню его довольно плохо, так как он умер от рака, чуть пережив пятьдесят. А команда осталась жить ещё многие годы. Тётя Ксения не особенно баловала пса разносолами, а просто наливала в миску обычный «человеческий» суп и приговаривала:

«Мясо, мясо». «Неужели мясо?» – спрашивал удивлённо я, рассматривая в зелёной жиже плавающие листья капусты. «Да нет, конечно. Это я его стимулирую». Мясо давно было выловлено нами.

В городе мы с тётей и Бором гуляли по ночам или ранним утром, кому как нравится, прохаживаясь по Орлово-Давыдовскому переулку Москвы, когда все остальные, нормальные люди мирно спали, и не столько из-за трудности прогулки в центре густонаселённого города с огромной собакой, а из-за ритма научной работы тёти Ксении – она предпочитала работать по-сталински, ночами, а засыпать, когда уже светало, и вставать после полудня.

Бор прожил долгих собачьих шестнадцать лет, что случается среди собак крупных пород крайне редко, и оставил в моей душе неизгладимый след чего-то тёплого, ничем не заменимого.

Линда. Доберман

Понятно, что я очень хотел СВОЮ собаку и, как только стал самостоятельным – окончил Военный институт иностранных языков (ВИИЯ), – сразу решил купить щенка, всё равно какой породы. Спросил разрешения у родителей. Те, соскучившиеся по сыну за шесть лет его скитания по казармам и командировкам «на войну», о чём я подробно описал в книге «Сирия 1967 г. Неоконченная война», дали слабинку, промямлив: «Покупай». Спросил совета у тёти-кинолога, ожидая единственного: заведи овчарку. Но ей тогда, в конце шестидесятых (она оказалась непостоянной в своих вкусах; ни Тайги, ни Борика уже давно не было) нравились доберманы – за их элегантный экстерьер, а мне было всё равно, лишь бы быстрее реализовать родительское разрешение, ведь пса пришлось бы привести в их дом, устои которого сильно ограничивали мою бурную самостоятельность. Она позвонила Мазоверу, который и указал на выдающийся, по его мнению, на тот момент, доберманий помёт. Так в моём доме появился щенок добермана шоколадного цвета с жёлтенькими, как лучики солнца, подпалами, сучка, как советовала тётя Лера: они преданнее.

Линда оказалась девочкой преупрямейшей, злющей, своенравной, но очень красивой и потрясающе умной… для себя. Сейчас таких красивых собак этой породы не вижу – все какие-то тонконогие, тонкомордые, высокорослые.