Собаки моей жизни - Игорь Головко

Линда же имела могучий торс, широкую грудь, крепкую собачью морду. Происхождение оказалось гимлеровское, как ни печально упоминать эту фамилию. То есть кровь её текла из питомников, организованных в Германии одним из фюреров. Папа Линды ходил по линии таллинского газопровода и нюхал землю. При утечке газа – лаял, за что получал в шестидесятых 300 рублей в месяц его Хозяин. Это намного, почти в три раза, превышало зарплату среднего инженера.

Ничего нет приятней, чем общение со щенком. Маленький тёплый комочек, жмущийся к вашей груди, терпкий, ни с чем несравнимый, как особый завлекающий вкус парфюма, запах изо рта, который потом будете называть, если вы строгих правил, мало привлекательным термином «пасть», чуть шершавый, ласковый язычок, касающийся вашей щеки, шеи, руки, благодарный и влекущий – полюби меня, как я тебя… Как не хочется с ним расставаться ни на минуту, ни на секунду, как начинаешь ревновать его к другим членам своей «общины», которые тоже получают свою порцию эмоций, сродни эротическим.

Вот оно – моё законное место!

Кормили щенка по учебникам и советам тёти: сырое мясо говядины или баранины, субпродукты (печень, почки, рубец и прочее, что можно было купить) и каша, любая. Удивительно, что собакам рекомендуют давать не свежее и ни в коем случае не парное мясо, а что называется с душком. Такое лучше усваивается их организмами. Кстати, и человеку есть мясо только что убиенных животных не рекомендуется. Оно должно несколько часов полежать, так сказать, созреть, и только тогда может употребляться в пищу. Свинина собакам строго запрещена. У них своя, собачья, печень очень слабая. В чём я, к сожалению, много позже убедился лично. Надо также избегать жиров, колбас и всего того, что могло бы на эту самую печень губительным образом подействовать. Никаких сухих кормов в то время не существовало. Линда с удовольствием пила кефир и молоко. Ни малейших проблем с кормлением. Как большинство собак, учил её собачьей грамоте при помощи лакомства: кусочки сыра и печенья. Сладкое – конфеты, пирожные и тем более «живой» сахар старались не давать, даже как поощрение.

С первых шагов в нашем доме я понял: характер у моей собаки нордический, отважный – с ней мне не сладить. Только сел в кресло, щеночек тут же попытался забраться ко мне на ноги. Опытные дяди и тёти кинологи советовали сразу жёстко настаивать на своём, не класть малыша в постель, не разрешать с детства какие бы то ни было вольности и всё такое, в том смысле, чего бы Хозяин не хотел получить, когда щенок превратится во взрослого пса. И я решительно снял его лапы с края кресла, поставив их, как надо, на пол. Она опять поставила лапы. Я снова снял. Так повторилось – а мне пришло в голову считать, ожидая, на какой попытке малышка поймёт, что это делать нельзя – двести раз. Первым, так и не победив её упрямства и прилично устав от однообразных движений, сдался я и решил поменять позицию, выйдя из комнаты. Когда вернулся, обнаружил её довольную рожицу, торчащую из кресла. Она завоевала себе место в жизни, и уже никакая сила не смогла бы её с него выбить.

Учить Линду по учебникам, а потом и на собачьей площадке, как других собак, оказалось бесполезным. По крайней мере, для меня. Все усилия, а мы с ней посещали этот ликбез несколько месяцев, как и предполагалось для прохождения полного курса ОКД (общего курса дрессировки), оказались тщетными: рядом она так и не ходила, тянула. Что уж там говорить о хождении по бревну? Бывало я или сестра для убедительности и примера залезали на бревно и показывали собаке, что от неё требуется. Она с любопытством и видимым одобрением, склонив от удовольствия голову вбок, разглядывала ловкие движения «порхающих» над нею хозяев, но сама – ни в какую. Пробегала вдоль бревна и с довольным видом останавливалась при его окончании: вот как надо!

Линда слушалась команд плохо, вредничала всю свою недолгую собачью жизнь – она прожила чуть более двенадцати лет. Умерла от рака. С моей, человеческой точки зрения, собака просто валяла дурака. Например, прихожу я домой, Линда вылезает из кресла, где любила спать в наше отсутствие, и медленно идёт в центр ковра, присаживается и… делает демонстративно лужу. И что вы по этому поводу думаете? Полагаете, что мы её не наказывали. Бесполезно! Хоть убей. Есть и люди такие. Это генетический выверт. И бесполезно особо дёргаться. Зато он рождает не только преступников, но и героев.

Хотя многие её недостатки, признаю, произошли от моего неумения обращаться с собаками – это была первая МОЯ собака, – особенно с такими очень умными, тонкими, обидчивыми существами как доберманы. То, что она всё прекрасно понимала, очевидно. Когда я прекращал на чём-то настаивать, например, безрезультатно подавая команду «лежать», и отходил от неё, она вдруг правильно ложилась, насмешливо глядя мне прямо в глаза: «Вот видишь, я всё поняла. Могу, когда хочу… когда хочу… когда хочу…». И я тоже понимал её иронию.

Ещё в её щенячьем возрасте, месяцев в семь, между нами произошёл конфликт. Дома я работал за большим старым двухтумбовым письменным столом, а она любила при этом залезать в «нору» между тумбами, к батарее за моими ногами, и там спать. Вдруг, видимо во время сна, она с громким рыком бросилась на мои ноги, пытаясь укусить. А может, и куснув пару раз – сейчас я уже этого не помню. С истинным испугом отскочил в сторону, чуть не свалившись с кресла, и попытался её увещевать: «Линда! Ты что, не видишь? Это я!» Не тут-то было. Собака злобно рычала и скалила свои молодые, сверкающие молочной белизной острые зубки, среди которых особенно выделялись клыки, встречу с которыми мне хотелось бы отложить как можно на более дальнее время. Лучше навсегда. Думаю, что ей до броска приснился страшный сон: враг проник в логово. А под «рукой», то есть зубами, оказался я со своими ногами. Пришлось трусливо бежать с поля боя, так сказать, осуществить тактическое отступление, но впоследствии, превентивно, не разрешать ей залезать в «норку» во время работы.

Несть числа вещам, погрызенным ею. Ручки кресел, ножки стульев и диванов. Всё, что находилось в пределах досягаемости, у мест её дислокации, то есть лёжек. Но особенно она любила жевать мягкие предметы: кресла, диваны…. По настроению и длительности одиночества. Не брезгала и другими вещами. А ношенные тапочки и носки – это просто деликатес! Она нас приучила к дисциплине и порядку. А так как после моей женитьбы места в новой квартире ей не нашлось – первая жена имела собственную СВОЮ собаку, – то портила вещи и дисциплинировала она уже родителей. Они, конечно, мне интеллигентно ненавязчиво жаловались, а я, с юношеским максимализмом, обвинял их в буржуазном, мещанском вещизме, что, конечно же, позже пришло и ко мне, когда последующие собаки стали портить мои вещи.

Линде было не чуждо и коварство. Порой или иногда (этими словами хочу особо подчеркнуть, что «не всегда»!) она мило шла на поводке, не реагируя на приближавшегося незнакомого мужчину (с женщинами подобные действия она не допускала НИКОГДА!), но, пройдя мимо него, резко оборачивалась и тяпала зубками за руку или «тыл». Не до крови, а так, смеха ради, наверное. Намордники в то время среди собачников были не в моде. Они, конечно, теоретически существовали, и все понимали их важность для спокойной жизни внесобачьей общественности, но… А государство и не настаивало. И эта малость – отсутствие преграды между зубами и жертвой – порой спасала.

Однажды мама пошла вечером на прогулку, решив прихватить с собой Линду. Лифт остановился на её этаже, двери открылись, и из них выскочил обнажённый, раскрашенный разными яркими красками высокий молодой человек с ножом, занесённым для удара, в руке, в которую «девочка» с удовольствием и вцепилась. Раздался громкий крик, и нападающий со стонами и проклятьями, роняя капли крови, помчался вниз по лестнице. Конечно же, это скорее всего была неудачная шутка тогдашней золотой молодёжи. Но… А если нет?

Собачье счастье. Линда в доме у мамы, Любови Даниловны Головко

Как-то за полночь в конце семидесятых двадцатого века моя любимая и единственная родная сестра решила пройтись по Петровскому летнему парку, что окружал московский Петродворец. С Линдой сподручнее. Вышли из подъезда, и ей сразу бросилось в глаза: в машине соседа кто-то копошится. Соседи – люди пожилые, в это время давно уже спят. Ольга со свойственной ей героической решительностью направилась к машине и увидела незнакомого юношу, пытающегося соединить провода зажигания. Она скомандовала: охраняй! Собака грозно залаяла и села рядом с машиной, не сводя глаз с преступника – долгие часы занятий с нею в юности не прошли-таки даром. Сестра сбегала к аэровокзалу – та жизнь как-то обходилась без мобильников и компьютеров – за милицией и сдала воришку в руки правосудия. Потом выражала бурное неудовольствие, когда её приглашали (по её терминологии «таскали») на различные следственные действия, приговаривая, что никогда в жизни не свяжется больше с органами.