Жизнь как приключение, или Писатель в эмиграции - Константин Эрвантович Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В доносившемся разговоре настойчиво звучало слово «бахать». Я уже знал, что этим странным термином донецкие называли взрывы и бомбардировки своего города. Вот и сейчас девушка громко спрашивала у невидимого собеседника: «Сегодня опять бахали?!» – «Да ты что! И сильно бахнуло?» – «У вас все целы?» – «Чувствую себя нормально, уже почти не болит».
Её дочурка кружила неподалеку от машины. Что же привлекло её внимание? Ну, конечно же, милейшие дворовые котята. Наконец разговор закончился, и я изготовился его подхватить – шутливо уточнить: откуда, какими судьбами, как зовут?
Симпатяшка слегка замешкалась в ожидании чего-то. Дочка, заслышав, что беседа прекратилась, проворно открыла заднюю дверь, вытащила из салона и передала ей пару костылей. Девушка сползла с водительского сиденья и оперлась на них.
У нее не было одной ноги – ампутирована по колено.
Неловко опираясь на костыли, она поковыляла в сторону подъезда, и девочка волочила за ней тяжелую сумку – может, с продуктами. Растерянно я смотрел им вслед. А надо было бы помочь.
V
Слово промелькнуло в разговоре, будто молния – «мыслитель».
Так в телефонном разговоре неожиданно назвал меня Владимир Петрович Фокин, бывший харьковчанин, знаменитый кинорежиссер, человек немолодой и резкий. «Я отрекомендовал московским коллегам вас с наилучшей стороны – как профессионала, прекрасного продюсера, мыслителя…».
От неожиданности я поперхнулся и закашлялся в телефонную трубку.
Заходились в табачном кашле прошедшие годы, слипшиеся в несколько книг, отравленные бессонницей ночи, когда утро встречаешь лишь для того, чтобы записать слова, которые почему-то не могут явиться в урочное время…
Где-то бодро тебя проклинают, и вчерашние друзья обещают при встрече разбить тебе физиономию военными берцами. А те, кто искренне желают добра, с усталостью разочарованного тренера уже не знают, что делать, и подозревают тебя в симуляции. И вот поди ж ты – «мыслитель»!
Разговор закончился. Я бессчетно курил, растроганно и одиноко смотрел в неподвижную заоконную тьму: «Я мыслю – следовательно, существую…».
VI
Под ледяным ливнем промок и продрог необычайно. Отреставрированная властями первопрестольной Большая Никитская улица заледеневшей плиткой разъезжается под ногами. Иду насколько могу быстро, каждую секунду рискуя соскользнуть в очередную лужу.
Очень хочется в тепло, и, увидев напротив Театра имени Маяковского вывеску «Рюмочная», не раздумывая юркаю в уютный подвальчик. Сходу заказываю гренки со шпротами, бармен цедит в графин двести граммов ароматной «Старки», и, предвкушая блаженство, я бухаюсь за свободный столик…
Внимание сразу привлекла фотография над столом, вглядевшись в которую, я невольно ахнул.
Я сидел напротив портрета русского писателя Владимира Орлова – автора знаменитого романа «Альтист Данилов» и моего мастера по Литинституту.
Это была любимая рюмочная ныне покойного литератора, его привычный столик, что авторитетно подтверждали вырезки из различных изданий, приколотые здесь же – прямо на стену. И хрустальным рюмочным перезвоном откликнулись в памяти щемящие мелодии его книг, наполненных музицирующими демонами, останкинскими домовыми, нечеловеческой грустью…
И дословно, отчетливо вспомнилось, как он защищал от нападок мою первую книгу, насыщенную опечатками и глупостями. И горячая признательность потекла вместе с водкой куда-то вглубь организма.
После института я, неблагодарный, не навещал его – вот и свиделся с покойником. Уж прости меня, если можешь, мастер.
И мы, обнявшись, выходим из нашей любимой рюмочной на подсохшую Никитскую и мимо ЦДЛ идем далеко за город и даже за пригород, по кронам деревьев и звездному небу – в наше общее никуда.
VII
«Будет все хорошо, Вы будете в Харькове, любимом Харькове, где люди будут Вам улыбаться и благодарить Вас за любовь к Украине, к Харькову, потому что Вы честный и порядочный Человек… Это все будет, точно!» (Из личной переписки в интернете)
Когда я вернусь, нужно будет сделать множество дел: надо будет заехать на кладбище, поклониться родным могилам, которые – несмотря на своё пугающее название – дают силы жить и оставаться человеком.
Надо сделать пару-тройку звонков. Удивить и обрадовать внезапным появлением, и вместе вкусно покушать, и узнать свежие сплетни. Давно не слышал свежих харьковских сплетен.
Нужно успеть увернуться от объятий всяческих мерзавцев и простить тех, кто заблуждался, и переступить через тех, кто предал.
Пройтись по тихому центру и постараться избежать горести по украденным годам. Просто пройтись и посмотреть, что изменилось за время отсутствия.
Необходимо отказаться от искуса сходу полезть исправлять. Это уже другие люди, другая страна и не то здоровье.
Постоять на Университетской горке, гуляя рассеянным взором от собора к собору. Побыть возле памятника Гоголю и послушать, как плавный, вальяжный шорох шин на Сумской сменяется энергичным дробным звучанием брусчатки под колёсами автомобилей. Зайти в рюмочную-рассыпуху и впитать, что говорят люди.
Надо многое успеть сделать – когда я вернусь…
Книга в руках
Мало кто знает об этой книге, да и мне она попала в руки случайно. Напечатали её тиражом всего в две сотни экземпляров. Не нашел её и в электронном виде. Не вошла она списки модных бестселлеров, не прославлена литературными критиками и государственными премиями. Но она – стостраничная, почти самиздатовская – значимей большей части современной литературы. Скромный сборник заметок «Дневники сепаратистов» – записи луганских студентов, описывающие события лета 2014 года в осаждаемом, безжалостно обстреливаемом украинской артиллерией городе…
Татьяна: «…Когда 2 июня сбросили бомбу на облгосадминистрацию и погибло 11 человек – ужасались все. А сегодня каждый день гибнут люди – в очереди за водой, за гуманитаркой, во дворе, в своей квартире – мы уже не ужасаемся, мы привыкли к смерти рядом с нами – и это самое ужасное».
Дарья: «Страшно, когда ничком падаешь в коридоре квартиры и закрываешь голову дрожащими руками, а под тобой дрожит земля. Страшно, когда осколок пробивает газовую трубу дома, – и ты вместе с остальными жителями выбегаешь на улицу, молясь, чтобы дом не взлетел на воздух… Страшно, когда родители идут на «ручеек» за водой, потому что дома ее уже не осталось, а над их головами летят снаряды. Сначала ты слышишь залп «Града», потом свист и взрыв. В реальности это проходит за доли секунды, но в твоем сознании они длятся целую вечность…».
Где-то далеко яркими огнями переливается Киев, и отражаются огни катеров на теплой глади Днепра, и веселится другая молодежь. Им нет дело до ровесников, которые прячутся в подвалах, до тех, кого бомбят правительственные войска. И залитый светом Крещатик, и шум модных столичных кафе – вся эта мирная жизнь не имеет