Капля воды - крупица золота - Берды Кербабаев

Поджидая его, Айна жаловалась соседям:

— Ох, неуемный, все-то он принимает близко к сердцу. Ежели что не заладится в совхозе, так мой и не заметит, сам-то он живой или мертвый. Овца окажется яловой, так у него кусок в горло не идет. Ягненок занедужит, так мой с лица спадет, будто и на него хворь напала. И в зной, и в холод — все он со своими овцами, трясется над каждой, как над дитём малым…

Этой весной, однако, у Айны не было причин для горько-горделивых сетований. Корма овцам хватало, окот прошел — лучше не надо, Артык довольно потирал руки, настроение у него было приподнятое. И дома он проводил больше времени, чем обычно, заполняя свой досуг, правда, не отдыхом, а работой в саду. Лопата, как магнит, тянула его к себе…

Родившийся на рубеже двух эпох, Артык изведали жар сражений, и радость мирного труда. Сам он не раз говаривал, что винтовка — одно его крыло, лопата — другое.

Сейчас была очередь лопаты. И руки Артыка, сжимавшие ее, как когда-то винтовку, не знали устали. Он любил напомнить, что чем ярче блестит лопата, надраенная о землю, тем вкусней хлеб…

Вот и сегодня он с утра пораньше, еще до завтрака, схватился за свою лопату.

Вышедшая во двор Айна смотрела на него с ласковой укоризной. Не вытерпев, попеняла:

— Аю, отец, ты хоть раз можешь вовремя попить чай? Что за привычка: не успел поднять голову с подушки — тут же за лопату!

Артык прервал работу, опершись на лопату, залюбовался женой. Сколько уж лет прошло, а красота ее ничуть не поблекла. Черные волосы, правда, тронула седина. А фигура по-прежнему стройная, ладная. И глаза светятся любовью и лаской, как в молодости…

Артык, однако, привык сдерживать свои чувства. Он только улыбнулся, сказал шутливо:

— Ты, женушка, по утрам разве не причесываешься, не прихорашиваешься?.. Потому и схожа с солнышком, а не с пасмурным небом. Ну, а мне утром отрадно мускулы поразмять. Джигита работа красит… Когда я только ходить начал, опорой мне была лопата. И если она выпадет из рук — можешь списывать меня в утиль.

— Типун тебе на язык! — Айна взмахнула руками: — Работай, работай, не буду тебе мешать…

Но только она собралась уйти, как калитка распахнулась, и во двор шагнул парень в каракулевой шапке, оттенявшей смуглоту его лица, успевшего подзагореть на весеннем солнце, с черными, закрученными вверх усами, которые скрадывали резкую выпуклость его скул. Он был чисто выбрит, но глина, налипшая на полотняную рубаху и брезентовые сапоги, свидетельствовала о том, что он явился сюда с работы.

Артык и Айна не отрывали от него глаз, полных радости и нежности.

Это был их любимец, сын Мавы и Майсы, Тархан, председатель колхоза «Абадан»[3].

Их умиляло, что многими своими чертами Тархан походил на родителей, и, глядя в его умные, голубые глаза, Артык говорил: «Ну, вылитый Мавы!», а когда на полных губах Тархана появлялась добродушная улыбка, Айна вздыхала: «Улыбается, ну, чисто Майса!»

Положив подбородок на кулаки, сжимавшие лопату, Артык следил взглядом за приближавшимся Тарханом, и вдруг уголки его губ задрожали в улыбке.

Тархан с беспокойством оглядел свою одежду, торопливо поздоровавшись с Айной и Артыком, спросил:

— Что это тебя рассмешило, Артык-ага?

— Да так, припомнился мне один случай… Я не рассказывал, как мы давали тебе имя?

Чуть помедлив, Тархан сказал:

— Вроде нет.

Он видел, что на Артыка напала охота поболтать, и не хотел лишать его такого удовольствия.

— Тогда послушай, сынок. Были мы тогда молодые, горячие и не считались с обычаями. Полагалось, чтобы имя ребенку дал мулла или аульный аксакал. Но мы строили новый мир, и все старое было нам не по нутру. Когда ты родился, громким криком возвестив о своем появлении на свет, мы решили сами выбрать тебе имя. Да-а… Отец твой поспешил первым подать голос. Сын, говорит, родился у нас в счастливое время, когда народ завоевал свободу. Вот и назовем его Азатом[4]. У Майсы было свое мнение: нынче, говорит, все не только свободны, но и равны. К примеру, нас, женщин, революция уравняла в правах с мужчинами, огромное спасибо ей за это. В благодарность давайте назовем сынка Денгликом[5]. Когда дошла очередь до нашего друга Ашира, он сказал: революция подняла нас к новой жизни. Все кругом — новое!.. Пусть же и имя у ребенка будет: Тэзе[6]. Тут твоя мать вскинулась: вай, глупец, ведь у нас сын, а не дочь, зачем же носить ему женское имя? Много еще было названо имен, и простых, и диковинных. Иные — вызывали смех и шутки. Ну, увидел я, что совсем мы запутались, и тоже взял слово. Пускай, говорю, мальчик не знает ни рабства, ни нужды, ни войн; Пусть власть советская хранит его от всяческих бед! Пусть все дороги будут» перед ним открыты, все просторы распахнуты, и ни в чем светлом и хорошем не будет ему ни запрета, ни отказа! Предлагаю назвать его — Тархан[7]. На том и порешили. Так, сынок, ты и стал Тарханом. — Артык прищурился: — А не Денгликом и, слава аллаху, не Тэзе.

Айна, слушавшая рассказ мужа со снисходительным добродушием; насмешливо заметила:

— Эту историю, по-моему, ты рассказываешь уже в сотый раз. Вот уж правду говорят: старость не радость.

Артык лукаво глянул на жену:

— Тебе лучше знать, старый я или нет.

— Ах, бесстыдник! — Разыгрывая испуг и смущение, Айна прикрыла рот ладонью. Отвернувшись от мужа, обратилась к гостю: — Тархан, пойдем-ка в дом, я тебя чаем угощу. Пойдем, пойдем, не то этот старый болтун заговорит тебя. Язык-то у него без привязи.

— Айна-эдже *… Я только на минутку заглянул, поздороваться с вами.

— Э, нет, Тархан, без чая я тебя не отпущу. Да и муженька моего пожалей. Уйдешь, так он до вечера не разлучится с лопатой. И голодным останется.

Артык прислонил лопату к дереву и обнял Тархана за плечи:

— Пошли, пошли, сынок, раз хозяйка приглашает. За чаем и потолкуем о том о сем…

Айна с деланной досадой всплеснула руками:

— Ну, вот, ему бы только язык почесать!..

У Тархана теплело на душе, когда он наведывался к Артыку и Айне и наблюдал за их шутливой перепалкой. Как они любили друг друга — до сих пор любили, и, может, даже еще нежней, чем прежде…

Разувшись в передней, Тархан прошел в гостиную. Он часто бывал в этом просторном четырехкомнатном доме и всякий раз с любопытством разглядывал каждую вещь.

В доме царил радушный уют, и в то же время он чем-то напоминал музей.

Взять хотя бы гостиную, — сколько здесь реликвий, воскрешавших боевое прошлое хозяина!

На одной из стен аккуратно развешано оружие. Большей частью — именное. Тархан знал, что белый шестизарядный пистолет, упрятанный в кожаный чехол, подарил Артыку-ага Чернышов: «На память о революции». Это был первый памятный дар… А автоматический наган вручил ему другой русский товарищ, Алеша Ткаченко. На маузере в деревянной кобуре, полученном от самого Куйбышева, были вырезаны неувядающие слова: «На память о победе в Казанджикской битве». Приклад пятизарядной винтовки украшен надписью, сделанной тогдашним председателем Реввоенсовета Паскуцким. Двустволка же с позолоченными курками служила памятью о незабвенном Кайгысызе Атабаеве, первом председателе Совнаркома…

Тархан порой думал, что если бы эти боевые дары могли говорить, — они о многом порассказали бы: о жарких кровопролитных сражениях гражданской войны, о победах Артыка-ага в борьбе с басмачами, о том, как он не однажды рисковал жизнью и из-за своей горячности не раз попадал в опасные переплеты…

Для него и мирная жизнь обернулась борьбой: с послевоенной разрухой, аульными богатеями, баями и басмаческими недобитками, с темнотой своих земляков, с вековой отсталостью родного края…

Как-то Артык-ага показал Тархану свою трудовую книжку — она тоже походила на музейный экспонат, в ней перечислены были славные вехи трудного и светлого пути Артыка: «Герой гражданской войны. Герой борьбы с басмачеством. Командир отряда. Начальник милиции. Председатель колхоза. Народный комиссар земледелия».

Трудно, конечно, было представить Артыка Бабалы, не имевшего образования, в роли наркома, да еще в ту пору, когда сельское хозяйство в республике было запущено. Но тогда, под лозунгом «выдвиженчества», многих героев гражданской войны, талантливых людей «из низов», ставили на высокие посты. И Артыка Бабалы, несмотря на все его возражения, «выдвинули» на наркомовскую должность. Тяжко ему пришлось… Но, перекипев в котле революции и гражданской, он приобрел кое-какой организаторский опыт, и крепка в нем была крестьянская закваска, и все силы он готов был отдать народу, — все это помогло ему наладить сельское хозяйство в республике, вытянуть его из прорыва… Сам Артык-ага любил приводить народную пословицу: если уж очень захочется заплакать, так и из слепых глаз потекут слезы.