Сколько волка ни корми - Карина Сергеевна Володина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ох, хозяюшка, смилуйся, – выдыхает одна из них.
Те самые это русалки, которые гребешками своими несуществующими Врана донимали. Только совсем они что-то теперь, похоже, в игры свои с ним играть не хотят.
– Ох, хозяюшка, отвадь, – лопочет и вторая. – Ох, не знали мы, с кем связались – ох, по незнанию мы с ним водились, ох, не сердись на нас, не по своей воле мы с ним сейчас…
– Что?.. – моргает Зима.
И видит Вран, что всё ещё смотрит на него Бая. И прекращается танец её с водяным причудливый – и хмурится водяной, тоже на Врана глядя, и наклоняется к уху Баиному, что-то шептать в него начиная…
Понятно.
– Да Горана с Зораном я, говорю, провожал, – быстро Вран говорит, на Зиму взгляд переводя. – И Нерева. Ты… права ты, Зима – не хочу я что-то в празднике этом участвовать.
– Что?.. – растерянно Зима повторяет, на глазах сникая. – Но, Вран…
– Да ты не волнуйся, мил…
Протягивает Вран руку, чтобы по плечу её ободряюще похлопать – но искажаются вдруг лица русалок в таком ужасе смертельном, словно ножом он к их шеям потянулся.
– Не кради! – взвизгивает истошно одна, от него отшатываясь.
– Не забирай! – вопит вторая, в другую сторону Зиму, всё ещё под локти их держащую, дёргая.
– Не нужно тебе наше, уже взял ты чужое!
– Больше не поместится, не поместится, не поместится!
– Хозяюшка, помоги!
– Хозяюшка, защити!
Вырываются русалки из рук Зимы ошеломлённой – и к костру бросаются, продолжая визжать на всю округу.
Ловит Вран не один, не два – несколько десятков взглядов недоумевающих.
– До завтра, Зима, – торопливо говорит он, разворачиваясь – чтобы самого главного взгляда, Баиного, не видеть. – Повеселись здесь за меня.
Говорит ему что-то Зима, идти даже за ним пытается – да только так быстро Вран вперёд шагает, что отстаёт Зима очень скоро.
И опоминается Вран только тогда, когда до леса доходит.
И останавливается: ха, вот ты и попался, словно Чомор ему говорит невидимый. Дальше-то одному тебе не убежать. Хотя, конечно, можешь попробовать – я только рад буду, я всегда с тобой поквитаться готов.
И что дальше?
Дальше-то что?
Смотрит, смотрит Вран на лес, перед глазами бесстрастно чернеющий, и бесконечно, снова и снова вопрос этот в голове повторяет.
Что? Дальше?
Не сегодня даже, не завтра – вообще?
Как долго продолжаться это будет?
Сколько ещё раз вот так на грани разоблачения он будет? Сколько ещё раз в волка обратится неумелого, в жаре души чужой задыхающегося? Сколько раз у леса вот так же замрёт, вспомнив в последний миг: не дано ему одному в лес этот ступать, не позволено? Сколько раз лесавки от него с криками и проклятиями убегут, вместо того чтобы помощь его принять, сколько раз русалки при одном виде его, при одном движении его, в их сторону направленном, голосить начнут? Сколько таких взглядов Баиных на себе он поймает, сколько раз нечисть к уху её наклонится услужливо, не пойми что в него шепча? Сколько раз Солн ласки их в лесу прервёт, сколько раз Бая спросит: «Кто?»
Сколько раз Чая, если бы не погибла она в яме волчьей, Травным бы его назвала?
Неужели вот так его жизнь долгожданная у лютов и пройдёт? В недомолвках, в страхе вечном, в угольке души чужой, грудь его грызущем, в землянке стариковской с Бушуем ненавистным? «Полудушник» – теперь понимает Вран, что это значит. И не там, и не здесь. И не человек, и не волк. И не свой, но и не совсем чужой. И не принять, и не изгнать. И гореть, гореть костру этому яркому, всех лютов собой освещать – а Врана в стороне от себя держать, подальше, так, чтобы ни всполоха огненного ему не досталось.
И что делать с этим Врану?
– Всё ещё ничего не хочешь мне сказать? – задумчиво голос Баин за его спиной спрашивает.
Оборачивается Вран – и вот она, спокойно на него глядящая, тьмой ночной так же, как и он, окутанная – не светом огненным.
Что, и Баю в тьму эту вечную Вран за собой потащит?
Мотает Вран головой, мысли дурные отгоняя, – но понимает его Бая по-своему.
– Ну я так и подумала, – говорит она. – Что ж. Идём?
«Идём»?..
На лес Бая кивает, последние сомнения его развеивая, – что хочет она обратно к остальным Врана сопроводить.
– Не помню, чтобы Солн мне об обычаях ваших по лесу этой ночью гулять рассказывал, красавица, – говорит Вран озадаченно.
– Ага, – отвечает Бая невозмутимо. – И я не помню, чтобы мне о тех рассказывали, от кого все жители лесные и болотные в разные стороны разбегаются, а сами они одни даже в лес зайти не могут. Но видишь, бывает же – не всё мы знаем в этой жизни. Пойдём, Вран. Или ты до утра здесь стоять собираешься?
– Мне-то не трудно, – настороженно Вран отвечает. – И здесь постоять, и с тобой в лес пойти, ты же знаешь, не откажу я тебе никогда – но… как будто в другом месте ты сейчас быть должна.
– Как будто должна, – соглашается Бая, в лес шагая. – Но как будто поняли все давно, что не всегда я там и с тем, с кем должна быть. Даже хозяева водные это поняли.
«Хозяева водные» – это она водяного в виду имеет, видимо.
– Разумно, – соглашается и Вран. – И… что именно тебе хозяин водный обо мне сказал? Посоветовал что, может?
– Посоветовал, – хмыкает Бая. – Чтобы подальше я от тебя держалась, вора и полудушника. И больше он мне хотел рассказать – что они все в прозвища эти вкладывают, почему ты всем подряд в лесу нашем не мил, но я сказала, что не стоит. Я сказала: верю я ему, верю я в него, как один раз поверила – так до сих пор верю, и буду я слушать только то, что он сам мне рассказать решит. Дождусь я мига этого великого – не век же ему речами меня сладкими забалтывать да вид делать, что вовсе самого его ничто не смущает? Не думаю я, сказала, что за спиной его и против воли его узнавать что-то о нём справедливо будет. Слухи пусть другие собирают – не для меня это.
Иногда думает Вран: ну как, как лютица ему такая чудная досталась?
– И куда мы идём, красавица? – спрашивает он небрежно. – Ты смотри, в лесу сейчас осторожнее надо быть: половина деревни в него высыпалась, а другая
