Козлиная песнь (сборник) - Константин Вагинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один бреду среди рогов Урала…
Один бреду среди рогов Урала,Гул городов умолк в груди моей,Чернеют косы на плечах усталых, —Не отрекусь от гибели своей.
Давно ли ты, возлюбленная, пела,Браслеты кораблей касались островов,Но вот один оплакиваю тело,Но вот один бреду среди снегов.
IV
В нагорных горнах гул и гул, и гром…
В нагорных горнах гул и гул, и гром,Сквозь груды гор во Мцхетах свечи светят,Под облачным и пуховым ковромГлухую бурю, свист и взвизги слышишь?
О, та же гибель и для нас, мой друг,О так же наш мохнатый дом потонет.В широкой комнате, где книги и ковры,Зеленой лампы свет уже не вздрогнет.
И умер он не при луне червонной…
И умер он не при луне червонной,Не в тонких пальцах золотых дорог,Но там, где ходит сумрак желтый,У деревянных и хрустящих гор.
Огонь дрожал над девой в сарафанеИ ветер рвал кусок луны в окне,А он все ждал, что шар плясать устанет,Что все покроет мертвый белый снег.
Крутись же, карусель, над синею дорогой,Подсолнечное семя осыпай,Пусть спит под ним тяжелый, блудный город,Души моей старинный, черный рай.
Я встал пошатываясь и пошел по стенке…
Я встал пошатываясь и пошел по стенкеА Аполлон за мной, как тень скользитТакой худой и с головою хлипкойИ так протяжно, нежно говорит:
«Мой друг, зачем ты взял кусок Эллады,Зачем в гробу тревожишь тень мою!»Забился я под злобным жестким взглядомПроснулся раненый с сухой землей во рту.
Ни семени ни шелкового зудаНе для любви пришел я в этот мирМой милый друг, вдави глаза плечамиИ обверни меня изгибом плеч твоих.
Палец мой сияет звездой Вифлеема…
Палец мой сияет звездой ВифлеемаВ нем раскинулся сад, и ручей благовонный звенит,И вошел Иисус, и под смоквой плакучею дремлетИ на эллинской лире унылые песни твердит.
Обошел осторожно я дом, обреченный паденью,Отошел на двенадцать неровных, негулких шаговИ пошел по Сенной слушать звездное тленьеНад застывшей водой чернокудрых снегов.
Чернеет ночь в моей руке подъятой…
Чернеет ночь в моей руке подъятой,Душа повисла шаром на губах;А лодка все бежит во ржи зеленоватой,Пропахло рожью солнце в облаках.
Что делать мне с моим умершим телом,Зачем несусь я снова на восход;Костер горел и были волны белы,Зачем же дверь опять меня зовет?
Бреду по жести крыш и по оконным рамам,Знакомый запах гнили и болот.Ходил другой с своею вечной дамой,Ходил внизу и целовал ей рот.
Темнеет море и плывет корабль…
Темнеет море и плывет корабльОт сердца к горлу сквозь дожди и вьюгуНо нет пути и пухнут якоряГорячим сургучом остекленели губы
Их не разъять не выпустить корабльМатросы в шубах 3-й день не елиНапрасно всходит глаз моих заряНапрасно пальцы бродят по свирели.
V
Вышел на Карповку звезды считать…
Вышел на Карповку звезды считатьИ аршином Оглы широкую осень измеритьЯ в тюбетейке на мне арестантский бушлатА за спиной Луны перевитые песни.
Друг мой студентом живет в малой Эстонской странеВзял балалайку рукой безобразнойТихо выводит и ноет и ночи поетИ мигает затянутым пленкою глазом.
Знаю там девушки с тающей грудью как воскЗнаю там солнце еще разудалой и милой КипридыНо этот вечер холодный тяжелый как ледПерс мой товарищ и лейтенант Атлантиды
Перс не поймет только грустно станет емуВспомнит он сад и сермяжные волжские годыИ лейтенант вскинет глаза в темнотуИ услышит в домах голоса полосатого моря.
Прохожий обернулся и качнулся…
Прохожий обернулся и качнулсяНад ухом слышит он далекий шум дубравИ моря плеск и рокот струнной славыВдыхает запах слив и трав.
«Почудилось, наверное, почудилось!Асфальт размяк, нагрело солнце плешь!»Я в капоре иду мои седые кудриБелей зари и холодней чем снег.
Ты догорело солнце золотое…
Ты догорело солнце золотоеИ я стою свечою восковойОт пирамид к декабрьскому покоюЛетит закат гробницей ледяной
Ко мне старик теперь заходит непрестанноОн механичен разукрашен и певуч.Но в сундуке его былой зари румянецШирокий храм и пара белых туч.
Петербургский звездочет
I
Дыханьем Ливии наполнен Финский берег.Бреду один средь стогнов золотых.Со мною шла чернее ночи Мэри,С волною губ во впадинах пустых.В моем плече тяжелый ветер дышит,В моих глазах готовит ложе ночь.На небе пятый деньРумяный Нищий ищет,Куда ушла его земная дочь.Но вот двурогий глаз повис на небе чистом,И в каждой комнате проснулся звездочет.Мой сумасшедший друг луну из монтекристо,Как скрипку отзвеневшую, убьет.
II
В последний раз дотронуться до облаков поющих,Пусть с потолка тяжелый снег идет,Под хриплой кущей бархатистых кружевРыбак седой седую песнь прядет.Прядет ли он долины ИудеиИль дом крылатый на брегах Невы,В груди моей старинный ветер рдеет,Качается и ходит в ней ковыль.Но он сегодня вышел на дорогу,И с девушкой пошел в мохнатый кабачок.Он как живой, но ты его не трогай,Он ходит с ней по крышам широко.Шумит и воет в ветре Гала-ПетерИ девушка в фруктовой слышит струны арф,И Звездочет опять прядет в своей каретеИ над Невой клубится синий звездный пар.Затем над ним, подъемля крест червонный,Качая ризой над цветным ковром,Священник скажет: —Умер раб Господний, —Иван Петров лежит в гробу простом.
III
Мой дом двурогий дремлет на ЭрмонеПсалмы Давида, мята и покой.Но Аполлон в столовой ждет и ходитТакой безглазый, бледный и родной.
IV
Рябит рябины хруст под тонкой коркой неба,А под глазами хруст покрытых пледом плеч,А на руке браслет, а на коленях требник,На голове чалма. О, если бы уснуть!А Звездочет стоит безглазый и холодный,Он выпил кровь мою, но не порозовел,А для меня лишь бром, затем приют ГосподеньЧетыре стороны в глазете на столе.
VI
У каждого во рту нога его соседа…
У каждого во рту нога его соседа,А степь сияет. Летний вечер тих.Я в мертвом поезде на Север еду, в городГде солнце мертвое, как лед блестит.
Мой путь спокоен улеглись волненьяНе знаю, встретит мать? пожмет ли руку?Я слышал, город мой стал иноком спокойнымТоргует свечками поклоны бьет
Да говорят еще, что корабли приходятТеперь приходят когда город пустВино и шелк из дальних стран привозятИ опьяняют мертвого и одевают в шелк.
Эх, кочегар, спеши, спеши на север!Сегодня ночь ясна. Как пахнет трупом ночь!Мы мертвые Иван, над нами всходит клеверНемецкий колонист ворочает гумно.
Стали улицы узкими после грохота солнца…
Стали улицы узкими после грохота солнцаПосле ветра степей, после дыма станиц…Только грек мне кивнул площадная брань в переулке,Безволосая Лида бежит подбирая чулок.
Я боюсь твоих губ и во рту твоем язва.Пролетели те ночи городской и небесной любви.Теплый хлев, чернокудрая дремлет МарысяПод жестоким бычьим полушубком моим.
Все же я люблю холодные жалкие звезды…
Все же я люблю холодные жалкие звездыИ свою опухшую белую мать.Неуют и под окнами кучи навозаИ траву и крапиву и чахло растущий салат.
Часто сижу во дворе и смотрю на кроличьи игрыБелая выйдет Луна воздух вечерний впиватьИз дому вытащу я шкуру облезлую тигра.Лягу и стану траву, плечи подъемля, сосать.
Да, в обреченной стране самый я нежный и хилыйБратья мои кирпичи, Остров зеленый земля!Мне все равно, что сегодня две унции хлебаГород свой больше себя, больше спасенья люблю.
Рыжеволосое солнце руки к тебе я подъемлю…
Рыжеволосое солнце руки к тебе я подъемлюБелые ранят лучи, не уходи я молюА по досчатому полу мать моя белая ходитВсе говорит про Сибирь, про полянику и снег.
Я занавесил все окна, забил подушками двериНад головой тишина, падает пепел как громСнова в дверях города и волнуются желтые НивыИ раскосое солнце в небе протяжно поет.
Юноша
