Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

чтобы она пересекла Ла-Манш, распределить малочисленную команду «Porta Coeli» (в которой опытных моряков – раз-два и обчелся) по четырем судам (два брига, индиец и шасс-маре), и при этом выделить достаточно людей для охраны пленных – и бунтовщиков, и французов, – и, что хуже всего, написать длинный рапорт. Некоторые бы подумали, что последняя задача – самая простая, учитывая, что предстояло изложить длинную череду побед: захвачены два приза, «Молния» отбита, почти все бунтовщики в кандалах под палубами, а главаря коммодор застрелил собственной рукой. Однако водить пером – тяжкий труд, а он смертельно устал. К тому же надо будет тщательно продумывать формулировки: Хорнблауэр уже представлял, как будет мучительно лавировать между Сциллой открытой похвальбы и Харибдой притворной скромности. Сколько раз он презрительно морщился, читая литературные упражнения других офицеров! И хотя убийство Натаниэля Свита грозным коммодором Хорнблауэром украсит анналы флотской истории, хотя в рассуждении дисциплины это самый благоприятный исход дела, едва ли Барбаре будет приятно о нем узнать. Ему самому тяжело было вспоминать седую голову, тонущую в волнах. Если Барбара прочтет, как он убил человека собственными руками – которые она так любит и которые иногда целовала, – то наверняка почувствует омерзение.

Хорнблауэр усилием воли выпутался из клубка воспоминаний – о Барбаре, о Натаниэле Свите – и обнаружил, что по-прежнему смотрит на молодого матроса, который передал ему слова Фримена касательно просьбы Лебрена.

– Мои приветствия мистеру Фримену, и пусть он пришлет этого человека ко мне.

– Есть, сэр.

Матрос козырнул и с явным облегчением повернулся к выходу. Коммодор смотрел на него минуты три кряду – матросу они показались тремя часами.

Конвоир ввел Лебрена в каюту, и Хорнблауэр внимательно оглядел француза. Это был один из пленных, захваченных в Гавре, – член депутации, которая поднялась на борт «Porta Coeli» в убеждении, что приветствует бунтовщиков.

– Мсье говорит по-французски?

– Немного.

– Не так уж немного, если правда то, что рассказывают о капитане Хорнблауэре.

– Что вам нужно? – спросил Хорнблауэр, обрывая поток французских любезностей.

Лебрен был смуглый, моложавый, с очень белыми зубами; в его внешности и манерах сквозила какая-то неприятная приторность.

– Я адъюнкт барона Момá, мэра Гавра.

– Да?

Хорнблауэр старался не выказывать любопытства, но он знал, что в имперской системе власти мэр большого города, такого как Гавр, очень важное лицо, а его адъюнкт, то есть заместитель или помощник, – чрезвычайно влиятельный чиновник.

– Вы наверняка наслышаны о фирме «Братья Мома». Она много поколений ведет торговлю с Америками. История Гавра неотделима от истории фирмы.

– Да?

– Соответственно, война и блокада наносят огромный ущерб и Гавру, и фирме Мома.

– Да?

– «Кариатида», которую вы, мсье, так отважно захватили два дня назад, могла бы поправить наши дела – как вы легко поймете, корабль, прорвавший блокаду, стоит десяти кораблей в мирное время.

– Да?

– Не сомневаюсь, что господин барон и весь город Гавр сейчас в отчаянии.

– Да?

Они смотрели друг на друга, словно дуэлянты во время передышки. Хорнблауэр твердо решил не выказывать интереса, а Лебрен медлил, остерегаясь говорить прямо.

– Надеюсь, мсье, все, что я скажу дальше, будет рассматриваться как сугубо конфиденциальное.

– Я ничего не могу обещать. Более того – мой долг сообщить обо всех ваших словах британскому правительству.

– Полагаю, министры будут молчать в собственных интересах, – задумчиво проговорил Лебрен.

– Министры его величества будут действовать, как сочтут нужным, – сказал Хорнблауэр.

Лебрен наконец собрался, словно перед прыжком в холодную воду.

– Вам известно, мсье, что Бонапарт разбит в великой битве под Лейпцигом?

– Да.

– И русские на Рейне.

– Да.

– Русские на Рейне! – повторил Лебрен, словно с трудом верил своим словам. Все в мире – и противники, и сторонники Бонапарта – никак не могли до конца поверить, что империя за несколько коротких месяцев потеряла половину Европы.

– А Веллингтон идет на Тулузу, – добавил Хорнблауэр. Полезно напомнить Лебрену, что Британия угрожает его стране с юга.

– Именно так. Империя долго не продержится.

– Рад слышать, что вы так думаете.

– А когда империя падет, наступит мир и возобновится торговля.

– Безусловно, – ответил Хорнблауэр, все еще заинтригованный.

– В первые несколько месяцев прибыли будут огромны. Вся Европа много лет не видела заморских товаров. Настоящий кофе сейчас стоит больше ста франков за фунт.

Лебрен раскрыл карты – скорее невольно, чем сознательно. Алчность на его лице говорила куда красноречивее слов.

– Все это более или менее очевидно, мсье, – сказал Хорнблауэр, не подавая виду, что понял, куда он клонит.

– Фирма, которая будет готова к миру, которая заранее наполнит склады колониальным товаром, намного опередит конкурентов. Можно заработать миллионы. Миллионы.

Лебрен явно воображал эти миллионы в своих карманах.

– Я очень занят, мсье, – сказал Хорнблауэр. – Будьте любезны перейти к делу.

– Его величество король Великобритании мог бы позволить своим друзьям подготовиться заранее. – Лебрен говорил медленно, словно выдавливая из себя слова, и немудрено: проведай о них Бонапарт, его бы ждала гильотина. Он собирался продать империю за коммерческие преимущества.

– Его величеству прежде понадобятся неопровержимые свидетельства, что эти друзья и впрямь ему дружественны, – сказал Хорнблауэр.

– Qiud pro quo[41], – ответил Лебрен.