Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Над цитаделью Гавра – крепостью Сент-Адресс – по-прежнему развевался трехцветный флаг; Хорнблауэр видел его с палубы «Молнии», которая ползла под малыми парусами на расстоянии чуть больше выстрела от береговых батарей. Разумеется, он решил поддержать Лебрена и сейчас в тысячный раз говорил себе, что выигрыш в любом случае будет очень велик, а потери – незначительны: всего-то жизнь Лебрена и, возможно, репутация самого Хорнблауэра. Лишь Богу ведомо, что скажут в Уайтхолле и на Даунинг-стрит, когда узнают о его нынешней авантюре. В Лондоне еще не решили, кто должен править Францией после свержения Бонапарта; реставрацию Бурбонов поддерживали далеко не все. Возможно, правительство откажется поддержать его обещание касательно лицензии либо заявит, что и не думало признавать Людовика XVIII. Да и все прочие его действия после захвата «Молнии» могут вызвать самые серьезные нарекания.
Он своею властью амнистировал сорок бунтовщиков – всех матросов и юнг из команды брига. Здесь в оправдание можно было сослаться на крайнюю необходимость: на то, чтобы охранять и пленных, и бунтовщиков, а также снабдить командой два приза, потребовались бы все его люди. Ему едва хватало матросов для управления двумя судами, а о каких-либо операциях не могло быть и речи. Он разрешил это затруднение так: французов отправил в Гавр на «Бонн Селестин» (официально утверждалось, что Лебрен будет вести переговоры об их обмене), а корабль Вест-Индской компании – с депешами к Пэлью, себе же оставил два брига и необходимую команду. Заодно удалось избавиться от Чодвика – ему Хорнблауэр поручил депеши и командование вестиндийцем. После двух недель заточения в черной яме, когда его в любую минуту могли повесить, Чодвик выглядел осунувшимся и бледным; его воспаленные глаза не вспыхнули радостью при известии, что своим спасением он обязан юному Хорнблауэру, которым когда-то помыкал в мичманской каюте «Неустанного» и который теперь несравнимо дальше продвинулся по службе. Чодвик немного скривился, получая от него приказы, – но лишь немного. Он взвесил депеши в руке, вероятно гадая, что там сказано о нем, однако привычка либо осторожность взяли верх, и Чодвик со словами «есть, сэр» повернулся прочь.
Пэлью уже наверняка получил и прочел депеши, а возможно – и отправил их в Уайтхолл. Ветер для вестиндийца от Средне-Ла-Маншской эскадры к Старту попутный, и для подкрепления, о котором просил Хорнблауэр, тоже. Пэлью не откажет. Последний раз они виделись пятнадцать лет назад, два десятилетия прошло с тех пор, как Пэлью произвел Хорнблауэра в лейтенанты. Теперь один из них адмирал и главнокомандующий, другой – коммодор, но Хорнблауэр не сомневался: Пэлью по-прежнему будет добрым товарищем, всегда готовым прийти на выручку.
Хорнблауэр глянул в подзорную трубу в сторону открытого моря, туда, где, едва различимая в тумане, несла патруль «Porta Coeli». Она остановит подкрепление до того, как его увидят с берега: властям Гавра незачем знать, что готовится крупная операция. Впрочем, это не очень существенно. Англия вечно похваляется своей боевой мощью у вражеских берегов, и вид «Молнии» под флагом Белой эскадры у самого входа в гавань не удивит жителей Гавра. Вот почему Хорнблауэр оставался здесь, на расстоянии, с которого видел в подзорную трубу флаг над цитаделью.
– Смотрите внимательнее, не сигналит ли «Porta Coeli», – резко бросил он вахтенному мичману.
– Есть, сэр.
«Porta Coeli», «Врата Небес», «Цельный портер», как называли ее матросы. Хорнблауэр смутно помнил, что читал о сражении, из-за которого в реестре британских кораблей появилось такое необычное название. Первая «Porta Coeli» была испанским капером – вероятно, наполовину пиратом. Ее захватили у берегов Кубы. Испанцы бились так отчаянно, что в честь их корабля назвали британский бриг. «Тоннан», «Темерэр»[44], почти все другие иностранные названия в реестре имеют сходную историю; если война продлится еще долго, в британском флоте будет больше кораблей с чужими именами, чем с собственными, и во флотах других держав тоже. У французов есть «Свифтшур»[45]; возможно, у американцев появится «Македонец»[46]. Хорнблауэр еще не слышал о французском «Сатерленде»… На него внезапно накатило сожаление. Он сложил подзорную трубу, повернулся на каблуках и зашагал, словно пытался убежать от воспоминаний. Ему тяжело было думать о сдаче «Сатерленда», пусть даже судьи оправдали его с почетом; как ни странно, со временем чувства не притупились, а сделались острее. А стыд за сданный «Сатерленд» неизбежно вызвал воспоминания о Марии, которой уже три года нет в живых. О бедности и отчаянии, о латунных пряжках на башмаках, о сочувствии к Марии. Жалость – плохая замена любви, и все же память о ней ранила больно. Прошлое оживало, и это было жутко, как всякое оживление мертвеца. Хорнблауэру вспомнилось, как Мария тихонько посапывает во сне, вспомнился неприятный запах ее волос; Мария, бестактная и глупая, к которой он привязался, как привязываются к детям, хотя и совсем не так сильно, как теперь к Ричарду. Его почти заколотило от воспоминаний о ней, и тут внезапно образ Марии поблек, вытесненный образом Мари де Грасай. Какого черта он думает о ней? Как самозабвенно она его любила, как угадывала малейшие его настроения… безумие думать сейчас о Мари де Грасай, ведь и недели не прошло, как он расстался с верной и чуткой женой. Хорнблауэр постарался думать о Барбаре, но ее мысленный образ тут же поблек, и на его фоне вновь проступила Мари. Лучше уж вспоминать о сдаче «Сатерленда». Хорнблауэр вышагивал по шканцам «Молнии» бок о бок с призраками прошлого, и офицеры, видя его лицо, уступали дорогу поспешнее обычного. Однако думали они, что Хорнблауэр просчитывает, как бы еще похитрее досадить Бонапарту.
День уже начал клониться к вечеру, когда пришло долгожданное избавление.
– «Porta Coeli» сигналит, сэр! Восемнадцать… пятьдесят один… десять. Это значит: «Вижу дружественные корабли, идут курсом норд-вест».
– Очень хорошо. Запросите их номера.
Пэлью прислал подмогу – больше британским кораблям тут взяться неоткуда. Матросы-сигнальщики закрепили флажки и выбрали фалы, поднимая их наверх. Прошло несколько минут,
