Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

– «Несравненная», семьдесят четыре пушки, капитан Буш, сэр.

– Буш, клянусь Богом!

Слова вырвались невольно; от одной мысли, что верный простодушный друг сразу за горизонтом, окружавшие Хорнблауэра демоны исчезли, словно их окропили святой водой. Ну разумеется, Пэлью должен был прислать Буша, зная, что их с Хорнблауэром связывает многолетняя дружба.

– «Камилла», тридцать шесть пушек, капитан Говард, сэр.

Про Говарда Хорнблауэр не знал ровным счетом ничего. Он заглянул в список: капитан с выслугой менее двух лет. Надо думать, Пэлью выбрал его, с тем чтобы Буш оказался старше.

– Очень хорошо. Ответьте: «Коммодор…»

– Простите, сэр, «Porta» все еще сигналит. «„Несравненная“ – коммодору. Имею… на борту… триста… морских пехотинцев… сверх… штатного состава».

Пэлью не поскупился: снял пехотинцев с других кораблей эскадры, и теперь у Хорнблауэра есть ощутимая сила для десанта. Триста морских пехотинцев, плюс те, что входят в команду Буша, плюс матросы – при необходимости можно высадить в Гавре пять сотен человек.

– Сигнальте: «Коммодор – „Несравненной“ и „Камилле“. Рад принять вас под свое командование».

Хорнблауэр снова взглянул на Гавр, потом на небо. Прикинул силу ветра, вспомнил, когда сменяются прилив и отлив, рассчитал время наступления темноты. Сейчас Лебрен осуществляет свой план. Сегодня все решится. Надо быть готовым нанести удар.

– Сигнальте: «Коммодор – всем кораблям. Присоединитесь ко мне с наступлением темноты. Ночной сигнал: два фонаря горизонтально на грот-рее».

– «…на грот-рее». Есть, сэр, – повторил мичман, записывая на доске.

Радостью было снова увидеть Буша, пожать тому руку, когда он в темноте поднялся на палубу «Молнии». Приятно было сидеть в маленькой душной каюте с Бушем, Говардом и Фрименом и рассказывать о завтрашних планах. Чудесно было планировать действия после целого дня мучительного копания в себе.

Буш внимательно разглядывал коммодора глубоко посаженными глазами:

– Вы много себя утруждали, сэр, с тех пор как вышли в море.

– Разумеется, – ответил Хорнблауэр.

Последние дни и ночи выдались напряженные: распределить команду по кораблям, договориться с Лебреном, написать длинные депеши – все требовало огромных усилий.

– Чересчур много, сэр, если мне позволено так сказать, – продолжал Буш. – Вы слишком рано вернулись на службу.

– Ерунда. Я почти год провел в отпуске.

– В отпуске по нездоровью, сэр. После тифа. А потом…

– А потом, – подхватил Говард, – захват корабля во вражеской гавани. Бой. Взяты три приза. Два судна потоплены. Планируется вторжение. Полуночный военный совет.

Хорнблауэр внезапно почувствовал раздражение.

– Вы хотите сказать, джентльмены, – сурово произнес он, – что я не годен для службы?

Они затрепетали от его гнева.

– Нет, сэр, – ответил Буш.

– Тогда, будьте добры, держите свое мнение при себе.

Бедный Буш – он всего лишь осведомился о здоровье старого друга. Хорнблауэр знал это, как знал и то, что нечестно вымещать на Буше свои сегодняшние страдания. И все же соблазн был непреодолим. Хорнблауэр еще раз обвел их взглядом, заставив потупиться, и, добившись этой жалкой победы, тут же раскаялся.

– Джентльмены, – объявил он, – я сказал не подумав. Перед завтрашним делом мы должны быть совершенно единодушны. Простите ли вы меня?

Они что-то смущенно забормотали. Буш был совершенно уничижен извинениями от человека, который, по его мнению, имел право говорить все, что заблагорассудится.

– Вы все поняли, что должны делать завтра – если это произойдет завтра? – спросил Хорнблауэр.

Все трое кивнули, глядя на расстеленную перед ними карту.

– Вопросов нет?

– Нет, сэр.

– Я знаю, что план самый приблизительный. Не исключены любые повороты событий. Невозможно предвидеть в точности, как все пойдет. Но в одном я уверен: кораблями этой эскадры будут командовать образцово. Мистер Буш и мистер Фримен много раз действовали отважно и решительно у меня на глазах, а репутация капитана Говарда говорит сама за себя. Когда мы вступим в Гавр, джентльмены, мы напишем новую главу, подведем черту под еще одной страницей в истории тирании.

Капитанам приятно было слышать эти слова, произнесенные с самым искренним чувством. Они заулыбались. У Марии было забавное выражение для умеренной лести, призванной завоевать расположение собеседника. Она называла это «немного сахара для птичек». Заключительная речь была именно сахаром для птичек, хотя он ничуть не лицемерил… или лицемерил лишь самую малость, поскольку о репутации Говарда не знал практически ничего. Так или иначе, ему удалось их воодушевить.

– Что ж, джентльмены, с делами покончено. Чем я могу вас развлечь? Капитан Буш помнит, как мы накануне сражений играли в вист, однако он не большой поклонник этой игры.

Хорнблауэр сильно преувеличил. Буш ненавидел вист всеми фибрами души и сейчас смущенно улыбнулся дружескому подтруниванию; ему было приятно, что коммодор помнит этот его изъян.

Два других капитана взглянули на Буша как на старшего.

– Вам нужно отдохнуть, сэр, – сказал тот.

– Мне надо на корабль, сэр, – подхватил Говард.

– И мне, сэр, – добавил Фримен.

– Мне жаль вас отпускать, – возразил Хорнблауэр.

Фримен заметил на полке колоду игральных карт.

– Я могу погадать присутствующим, пока мы не разошлись, – предложил он. – Попробую вспомнить, чему учила меня бабушка-цыганка, сэр.

Значит, в жилах Фримена и впрямь течет цыганская кровь; Хорнблауэр частенько об этом думал,