Императрица всех сезонов (ЛП) - Джин Эмико

Но она все еще не могла одолеть Тами. До одного осеннего дня. Деревья меняли цвета, и склон горы казался постоянным восходом. Как обычно, Мари встретила мать во дворе. Жены-звери не пришли смотреть, им надоели спектакли. И шел дождь. Боги и богини, красивые женщины не должны были испортить макияж. Тяжелые капли приклеили волосы Мари к голове.

Она поклонилась. Тами ответила. Они бились, оружие звенело, и звук разносился эхом по горе.

Все время, защищаясь, Мари следила за матерью, запоминая любимую позицию Тами с нагинатой ваки-гамаэ. Она держала клинок внизу перед взмахом. Тами двинулась к этому в дожде, и Мари увидела шанс. Ее мать пригнулась, и Мари направилась вверх. Удар. Мари обрушила удар на плечо Тами.

Ее мать растянулась на земле, и Мари стояла над ней. Она должна была ощущать вину, но лишь гордость раздула ее грудь. Тами улыбалась, ее глаза потемнели.

— Ты готова.

Мари вернулась мыслями к Акире. После их встречи, хоть Мари и пыталась держать себя в руках, Акира пробрался в ее сердце. Он был источником, откуда она черпала силы.

За ее короткую жизнь она играла много ролей: послушная дочь, член клана, девушка. Но дружба с Акирой не требовала от нее роли. Она не переживет состязание без желания выжить. Любовь. Дружба. Свобода. Это стоило выживания. Она сделала из них знамя в голове.

— Я тигр зимой, — ком возник в ее горле. Она прошептала во тьме. Я выживу. Буду свободна. И я вернусь в Цуму.

ГЛАВА 9

Акира

У ворот Цумы Акира ощутил на себе взгляд. Самое темное время ночи, когда почти все существа еще спали, но кто-то следил за ним. Жар поднимался по его шее.

Он медленно повернулся. Мама Мари стояла в нескольких футах от него, тихая и неподвижная, как смерть. Ее длинные волосы отбросил ветер. Ее кожа блестела. В свете луны Акира видел, как ее глаза стали черными, а потом карими. Красная дымка окутывала ее плечи. Ее душа не была алой. Она была темнее, цвета смородины.

Акира склонил голову от веса ее недовольства. Как всегда, смелость оставила его. Если выбирать между боем и побегом, он всегда выбирал побег. Он приготовился бежать.

— Я ощущаю твой страх, — прошептала Тами. Она прошла к нему, босые ноги хрустели хвоей и сухими листьями. Что моя дочь видит в тебе?

«Не так и много, — Акира сглотнул. Мари чуть не сказала, что не любит меня».

Жаркое дыхание задело его шею, посылая дрожь по спине. В любой миг мать Мари могла вызвать зверя. Он представлял, что сделает, если она нападет. Он не будет бороться. Какой будет смерть?

«По мне почти никто не будет скучать».

— Ты странный, — сказала мама Мари. Ее ладонь обвила его руку быстрее молнии, пальцы сдавили его плоть. Пот собрался на лбу Акиры. Все расплывалось перед глазами.

«И не убежать».

— У моей дочери всегда было мягкое сердце, сильное желание любить. А ты отчаянно нуждаешься в любви. Но ты слабый, не достойный, — Акира подавил скуление, она отпустила его. Она развернулась и пропала в лесу.

Акира отдышался и сделал то, что умел лучше всего. Побежал.

* * *

Акира не пошел домой.

Он искал убежища на каштане, прыгая по веткам легко, как птица. Он устроился на нижней ветке, скрытый листьями размером с ладонь. Когда дрожь в руках унялась, он закрыл лицо черной маской. Рука болела, где ее сжимала мать Мари.

«Просто синяк на гордости».

Он забрался выше, еще выше, пока не добрался почти до вершины. Оттуда он видел всю Цуму соломенные крыши в серебре звезд, острые горы со снегом, темные силуэты на фоне ночного неба. Он устроился, отдышался и опустошил разум.

* * *

Сны Акиры, как всегда, были беспокойными.

Он думал, как было раньше до того, как его семью выгнали из города вооруженные жители, до того, как им пришлось забраться на гору и жить изгоями, до того, как он стал Сыном кошмаров и встретил красивую девушку-зверя.

Они жили в Хана Мачи, городе веселья, где правила и приличия были гибкими. Каждый вечер Акира сопровождал мать на прогулке. Во сне Акира шел с ней, обвив ее руку своей. Он недавно подрос, обогнал маму на фут. Его долговязое тело уже не подходило под семь лет его жизни.

Темная брусчатка улицы сияла от летнего дождя. Розовые бумажные фонари покачивались от ветра сверху. Меланхоличные ноты сямисэна доносились с ветром, и Акира задумался, не играл ли его отец на традиционном трехструнном инструменте.

Пьяные веселящиеся вышли на улицу.

— Смотрите на эту женщину со шрамами! Это Девица с разрезанным ртом! закричал один.

— Прошу вас, — размеренно сказала Мизуки. Мы с сыном пытаемся насладиться вечером.

Мужчина оскалился, показывая серые зубы. Цвет совпадал с его душой.

— И у ребенка они есть! мужчина указал на Акиру. Ты сын убийцы! Сын кошмаров.

Акира и его мать бежали домой.

Часы спустя Акира проснулся от толпы вооруженных жителей у окна их дома, скандирующих:

— Убийца! Убийца! Убийца!

С первым светом они убежали из Хана Мачи. Город уже не был безопасным. Они пропали в глуши гор, его родители впервые дышали свободно. Они нашли укрытие. Но Акира смотрел на деревья, видел, как покачивались их ветви, закрывая его, как прутья клетки.

До Мари.

* * *

Акира прогнал сон из головы и выпрямился, проверил укрытие. Листья скрывали его.

«Жены-звери не обрадуются Сыну кошмаров вблизи их деревни».

Сын кошмаров. Снова это прозвище.

Он стал использовать это имя, словно это лишало его силы. Он прислонился к стволу большого дерева и почистил зубы. Солнце поднималось выше. Птицы проснулись и пели, их песня была живой. Это отличалось от ощущений Акиры. Слова Тами пробрались в грудь Акиры.

«У моей дочери всегда было нежное сердце, сильное желание любить. И ты так отчаянно нуждался в любви», — это было правдой. Осознание испугало Акиру. Он всегда искал того, кто скажет ему, что он хороший, достойный.

Врата Цумы открылись со скрипом. Он встрепенулся, смотрел сквозь ветки, как шестеро самураев прибыли с черным лакированным паланкином с жемчугом. Четверо несли паланкин, а двое ехали на лошадях по бокам, явно лидеры. Низкий из лидеров держался за бок, сидел напряженно. Он был ранен? У каждого из шести было два меча, длинный и короткий, на левом бедре. Все были в традиционной броне. Акира нахмурился. Самураи казались неряшливыми.

Их широкие хакама были в пятнах, без традиционных семи складок, представляющих семь добродетелей. Они были мятыми, рваными. Их узлы на головах перекосились. Самурай в своей жизни мог служить десятку хозяев, добраться до даймё или сёгунов, до императора. Они меняли верность в зависимости от денег. Эти самураи точно были без хозяев. Они были одиночками, наемниками без верности императору.

— Ронины, — прошептал Акира. Их души были черными. Такими темными, что пятен не было видно.

«Банда изгоев поведет Мари в город императора?» — боги и богини знали, где их нашла Тами. Самый высокий самурай спешился и разделился на группы, он чуть прихрамывал.

Акира смотрел на него. Было что-то знакомое в изгибах его лица. Он откуда-то знал его? Может, из Хана Мачи. Самураи не должны были потакать плотским развлечениям. Но многие посещали город, обычно в масках или замысловатых нарядах.

Жена-зверь поприветствовала самураев. Юка. Мари часто рассказывала о ней, последней жене-звере, родившей дочь. Больше жен-зверей вышли из домов. Ветерок донес до Акиры запах духов. В лучших кимоно жены-звери замерли, как цветные павлины с напудренными белыми лицами. Из-за вееров и зонтиков они поглядывали на самураев, редкое зрелище в сонной деревне женщин.

Самурай хранил лицо бесстрастным, пока Юка говорила, а потом повела его по пыльной дороге за угол. Сердце Акиры колотилось. Они знали, куда они шли. Дом Мари.

Самурай появился с деревянным сундуком Мари на спине. Мари и ее мама шагали следом. Акира не узнал бы ее, если бы не голубой цвет ее души. Ее лицо было белым, губы нарисовали, глаза подвели красным. Ее черные волосы стянули в пучок, что выглядел больно. Шелковые цветы вишни украшали ее волосы. Она смотрела на небо, не замечая его за ветвями. Но он видел ее. Несмотря на ее макияж и тяжелое кимоно, Мари была обнажена, открыта. Одинока.