Императрица всех сезонов (ЛП) - Джин Эмико

Он сбежит этой ночью.

С металлической птицей и тяжелыми монетами в карманах он выбрался в туннели дворца. В этот раз Таро не повернул к Главному залу, а пошел налево. В этой части туннелей самураи ходили каждые шестьдесят четыре минуты. Он заходил все глубже, пока не ощутил запах мокрой травы. Он добрался до туннелей под садами.

Ступени вели к люку в лабиринте в форме дракона. Он выбрался из-под земли. Волосы выбились из пучка, их трепал ветер. Ночь стала темнее, туман цеплялся к нему. Он шел по лабиринту. Нужно было двигаться против часовой стрелки вдоль изогнутой спины дракона. Он замедлился, стало видно зеленую деревянную дверь в камне. Он добрался до края. Таро выудил ключ из кармана и вставил в замок. Дверь открылась со стоном. Таро пересек порог и запер ее за собой.

Он остался один, и что-то высвободилось в Таро. Никто ни слуга, ни самурай, ни священник или придворный не посмеет войти в этот давно заброшенный сад. И свобода была в паре футов от него. Стены поднялись перед ним, за ними был Токкайдо. Скоро он уйдет.

Мертвая хвоя и прутья хрустели под его ногами, пока он шел по глуши, заросшей кустами, сорняками и кудзу, лозой, где часто прятались змеи. Чайный сад был лишь тенью своей прошлой роскоши. Он слышал, что когда-то тут пылали клены, сияли фонари, воздух был живым от смеха. В центре сада был кривой дом. Его крыша просела, половицы воняли гнилью. Это был чайный сад его матери. Когда она умерла, погиб и он.

Таро осторожно вытащил механическую птицу из складок одеяния. Глаза птицы были закрыты, крылья прижаты к телу. Спала. Удерживая птицу на большой ладони, Таро завел ее.

Глаза птицы открылись, она моргнула. Ее голова повернулась в стороны со щелканьем. Он снова завел птицу, и медные крылья расправились. Таро подбросил птицу в воздух и гордо выпятил грудь.

Как любое новое существо, птица была поначалу робкой, прыгала с ветки на ветку. Но смелость росла с каждым прошедшим мгновением. Птица спрыгнула с бонсая, понеслась в небо копьем. Крылья трепетали, но поздно. Таро вспомнил, что жизнь ее была лишь в трех поворотах ключа. Две минуты. Птица умирала в небе. Весь тяжелый труд Таро, месяцы работы, пропали как вспышка фейерверка.

Таро бежал, вытянув руки, готовый поймать птичку, спасти ее. Но он был слишком медленным. Таро мог лишь смотреть, как птица падает с неба, готовая разбиться о землю.

ГЛАВА 13

Мари

Пар поднимался вокруг Мари, Сэй терла ее спину в длинной деревянной ванне.

— Ты давно тут работаешь? спросила Мари. Ее ладони нежно рисовали круги на воде, кусочки грязи от пути плавали вокруг ее. Волосы прилипли прядями к ее щекам.

— Да. Моя мама была тут служанкой до меня. Когда она умерла, меня передали хозяину гостиницы, господину Адачи, — робко сказала Сэй.

— Передали?

Ткань на спине Мари замерла.

— Ёкаи не свободные жители столицы. Мы должны служить человеку. Моя мама была вещью господина Адачи, потому ему принадлежат и ее дети.

«Передали. Так она смягчила порабощение».

Сэй встала с колен у ванны и взяла кусок мыла, пахнущего розой. Мари заметила крючки в пучке Сэй.

— Ты хари-онаго? девушка-крюк. Мари не хотела произнести это вслух, но не могла поверить. Они были почти родными, из одной глины, по словам Тами. Как жены-звери, хари-онаго часто воспринимались как люди. Но у них была выразительная черта острые крючки на концах волос. Она слышала истории. Под покровом тьмы девушка-крюк бродила по улице, искала неприятных мужчин. Когда она находила такого, хари-онаго улыбалась. Если мужчина улыбался в ответ, она погружала крючки в плоть жертвы и ловила его. Как только мужчина становился беспомощным, хари-онаго поглощала его. Но эта девушка, Сэй, не напоминала существо из детского воображения Мари. Сэй была худой и высокой. Ее опасные крючки были в ржавчине, притупленные без использования.

Услышав обвинение Мари, Сэй уронила мыло и склонилась за ним.

Мари села, вода полилась из ванны.

— Прости.

Сэй поймала мыло и продолжила тереть спину Мари, движения были дерганными, она быстро дышала. Мари прошептала еще извинение над плечом.

Сэй тихо сказала:

— Вы не сказали, откуда вы, но ваша деревня точно далеко. В столице мы не говорим о — слова умерли на языке Сэй, но Мари ее поняла: «Мы не говорим, кто мы».

Мари поджала пальцы ног.

— Это запрещено?

— Это — девушка замешкалась, — глупо.

Мари задумалась. Она опустила голову на край ванны и закрыла глаза.

— В моей деревне ёкаи свободны. Нет ошейников. Никто не живет в разных районах, — это было правдой, хоть там и не было идиллии, как это звучало.

Губка замерла на руке Мари.

— Простите, если мой совет вам не нужен, но ради вашей безопасности лучше молчать о таком.

Сердце Мари колотилось.

— Болит? спросила она, не слушая предупреждение Сэй.

Долгий миг было слышно лишь капли воды.

— Что болит? спросила Сэй.

— Ошейник, — уточнила Мари. Болит?

— Я долго его носила. Я забыла, что он там.

«Ложь», — Мари ощущала, что Сэй думала, можно ли Мари доверять. Голос Сэй стал шепотом:

— Порой я задеваю его рукой, и он обжигает, как жар тысяч солнц. Когда я обожглась в прошлый раз, перестала чувствовать кончики пальцев, — она раскрыла ладони. Толстые шрамы покрывали ее кожу.

Мари больше не спрашивала. Сэй потерла ее еще, пока она не стала чистой и розовой. А потом она почистила под ногтями Мари деревянной пилочкой. Вина расцветала внутри Мари, ведь, хоть ей было жаль Сэй, она радовалась своей свободе, хоть и недолгой.

* * *

Мари заблудилась. Она пыталась уснуть после купания, но не вышло. Она винила в этом тонкий и вонючий матрас, мелкую комнату. В поисках свежего воздуха и перерыва от хаоса мыслей Мари покинула гостиницу и пошла прочь от рынков. Она где-то свернула с главной улицы к окраинам.

Богатый район. Ивы обрамляли улицы, ветки покачивались на ветру. Впереди мост-полумесяц возвышался над ручьем. Поместья занимали улицы. Мари заблудилась во тьме.

Она отклонила голову, надеясь заметить золотую крышу Дворца иллюзий, чтобы найти путь. Ничего. Ветки ив закрывали небо. Каменная стена почти в двадцать футов высотой огибала дорожку.

«Она куда-то ведет».

Шаги напоминали Мари, что она одна. Она хотела взять свою нагинату.

«Девушка без сопровождения в чужом городе», — так начинались страшные истории. От слабой перемены температуры Мари замерла. Она попробовала воздух, на языке покалывала жженая корица. За изгибом стены два монаха курили табак из кисеру.

Мари заморгала, но вид не изменился. Паника заполнила ее голову. Капля пота потекла по спине Мари. Монахи еще не увидели ее. Она поспешила туда, откуда пришла.

— Эй, ты! крикнул священник.

Она чуть не застонала. Стоило пройти мимо них, пробиться.

«Виновные убегают», — она оглянулась. Монахи еще не вышли из-за изгиба стены. Перед ней тянулась пустая улица. Если она продолжит, они легко ее заметят.

Мари озиралась, заметила куски камня, торчащие из стены. Шаги монахов были все ближе. Мари опустила ногу на камень, подпрыгнула. У маленькой фигуры были свои плюсы: она могла быстро забраться. Краем глаза она увидела вспышку меди, но не успела обдумать это. Она перемахнула стену.

Мари оказалась в заросшем саду, вспышка меди рухнула у ее ног.

«Металлическая птица, — она лежала на боку, быстро моргала, а потом со щелчком закрыла глаза. Мари подняла птицу и разглядывала ее. Странно».

Она не слышала треск прутьев, не видела несущееся тело. Она вскрикнула, когда рука прижала ее к стене. Камень впился в спину. Птица выпала из ее пальцев.

Она услышала, как один из монахов сказал за стеной:

— Похоже, ее поймал страж, — приглушенный, смех, шаги утихли.

Мари сжала запястья врага, готовая выпустить когти, пронзить и растерзать его.

«Мужчины забирают. Женщины отдают. Не давай мужчине ничего забрать у тебя. Ни улыбки, ни веселье, ни тело», — вспомнила она слова мамы. Мари смотрела на мужчину, которому суждено умереть.