Избранное - Петер Вереш

И уж так-то она радуется, так успокаивается, когда жнецы заканчивают полосу и после небольшого перекура начинают вязать снопы и ставить их в копны. Уж теперь-то она может помочь мужу. Нет такой проворной девушки — а для девушек честь и закон обгонять молодиц, — которая обогнала бы ее в ряду. Но она не только споро ставит копны, а еще и вяжет на богу сноп тут, сноп там перед Яни. Ведь какое облегчение для него, — когда в дикой гонке все идут так быстро по густорядью снопов, что не распрямляются между двумя снопами, а в той же позе, в которой перевернули уже связанный сноп и выдернули «хвост», свясло, в одном и том же наклоненном положении уже тянутся вязать следующий, — какое облегчение и радостное удивление, когда он то тут, то там находит связанный сноп — след рук его маленькой жены. Ведь тогда он, прежде чем потянуться к новой, несвязанной охапке колосьев, может распрямиться, глотнуть воздуха и обтереть рукавом рубахи взмокший от пота лоб. От беспрестанных нагибаний с него уже не только градом катит пот, уже не только натружена поясница, но и кровь прихлынула к голове, и голова вот-вот закружится, а мозг временами чуть ли не вспыхивает пламенем, и в глазах темнеет — и вот радостное удивление: этот сноп связан. Ах, моя милая сумасшедшая Юличка, другой такой жены не найдешь в целом свете. Теплая волна любви захлестывает его сердце, и он рвется вперед: пусть при косьбе он чуть отстает, зато в вязке снопов, хотя бы с помощью жены, он впереди всех. Пусть не говорят завистники, барские угодники: этот красный солдат, видать, гнушается работой либо не может справиться с ней.

Однако вязание снопов теперь и для Юльчи не детская забава, потому что маленький незнакомец временами уже шевелится в ее теле. В такие минуты ей становится боязно, но она не говорит об этом Яни, чтобы не усугублять его забот. Однако сама она все чаще думает о том, какая будет радость отцу, если родится сын, ведь дочка, маленькая Бёжике, у них уже есть. (Ее ведь по бабушке так назвали, по Эржи Надь[3].)

Юльча старается помогать Яни не только при работе, но и во время отдыха, во время варки пищи и еды и теперь, замужем, она следит за своей внешностью, в отличие от многих других женщин; за какие-то секунды она ловкими пальцами распускает свои красивые черные волосы, беспощадно сильными рывками гребня приглаживает их, крепко заплетает в косы и укладывает небольшим узлом. Не на темени и не горкой, как принято в здешних местах, а сзади, на затылке свивает гладкий и плоский узел, чтобы не тянул вниз, взмокнув от пота, не мешал при работе.

Юльча хочет сказать всем, и в первую очередь мужу, что она сделает всю мелкую работу, а Янош пусть отдыхает, пусть поспит в перерыве на обед хотя бы четверть часа — при большой усталости каждая капля сна дорога. По ночам, хотя она сама очень уставши и ей самой нелегко с тем, еще не родившимся, она с беспокойством замечает, что мужу снятся тяжелые сны, а его мускулы подергиваются. Первые ночи руки Яноша подрагивали во сне так, будто он все еще косил, и он толкал локтями прикорнувшую возле него жену.

Она бережет мужа и от любви. С женской нежностью отводит она попытки сближения, чтобы любовь, которой Яни благодарит ее за ее бесценную хлопотливость, не перешла в бурные объятия, ведь им нужно беречь его силы.

А вот что Яни чувствует к жене среди поглощающих его горестных мыслей — этого ему и не суметь выразить! «Милая моя пташка, дорогая моя перепелочка», — рвется у него из сердца, когда он видит ее хлопотливое проворство. Ибо сейчас, в туго повязанном сзади фартуке вязальщицы, с округлившимся станом Юльча и вправду очень походит на эту птицу с маленькой головкой и сложенными крыльями, бегающую по полосам пшеницы и свежей стерне.

Если б только он смог заглянуть в сердце и душу Юльчи! Он увидел бы, что его жене враги все, кто мучит ее мужа. Враги господа, которые послали его на войну, довели до ранения и лишили его свободы; враги офицеры и жандармы, которые увезли его, избивали и отняли у него силы; враги Шлезингеры, которым он за сноп пшеницы нажинает четырнадцать снопов, враг торговец, который обманывает его на базаре или в лавке; враг Балог Шете, который погоняет его, чтобы заслужить похвалу и подарки от помещика. До некоторой степени враги и другие люди, здоровые и выносливые, потому что дурни такие — этому вралю нескладному повинуются и готовы до смерти умучить друг друга работой, в том числе и Яноша. А еще, чувствует она, ее враги и те, кто ругается: зачем, дескать, пошел в красные солдаты, или те, кто готов оскорбить его: ты, мол, не справляешься с работой.

Такова пока что была ее «классовая борьба», но Яни она никогда об этом не говорила, потому что сама не думала об этом.

* * *

Пока жнут ближайшие к деревне полосы, мать Яноша варит «детям» обед и приносит еду на поле. Ибо это только родительская мечта, что, когда большинство детей покинет родное гнездо, с ними не будет уж столько хлопот. Смотрите-ка, теперь уже нагрянула забота не только о детях, но и о внуках. И вот две матери договариваются носить в поле еду своим двум горемыкам на пересменку — раз одна, раз другая, чтобы хоть как-то облегчить им жизнь, чтобы не сидели всю неделю на черством хлебе да на пустой лапше. И матушке Балог нельзя даже и пожаловаться на то, что у нее отрываются руки, когда она несет обед двум парам жнецов — ведь ее дочь Эсти с мужем тоже жнут здесь, только в другой артели, да, отрываются, потому что она не может переложить ношу из руки в руку: у нее заняты обе руки да еще узел на спине, а рядом ли, следом ли семенит маленькая девчушка, с ней сладу не было — пойду да пойду к матери и отцу, ведь отец обещал поймать ей на жнивье птичку. Нельзя жаловаться, хотя жаловаться и сладко и хочется, ведь для родной матери только и чести, что она все сделает для своих детей; нельзя жаловаться, потому что либо невестка, либо дочь обидится. «Да, у матушки не отрываются руки, когда она носит обед Эсти с