Жертвы времени - Евгения Фёдорова

Отшатнувшись назад, я стянул перчатку и протянул вперед руку.

Стой.

Конь захрапел, опускаясь вновь на четыре копыта, судорожно переставил ноги.

Стой!

Я поймал морду жеребца, шагнув вперед, и зажал в руках. Заглянул в черный, блестящий глаз.

Сегодня ты повезешь меня.

Я поднял с пола седло и взгромоздил его на коня. Утянуть ремни оказалось делом нелегким. Конь, вроде бы стоял смирно, но старательно раздул бока так, что подруга казалось коротка.

Наконец мне удалось справиться с его выкрутасами. Взяв жеребца под уздцы, я вывел его из загона и, выбрав длину стремени, забрался на непривычно высокую спину.

В темноте выхода из конюшни возникла человеческая фигура. Взволнованный голос произнес:

— Ну так, ты это куда?

Я похолодел, но в следующую секунду узнал Ронда. Тронул коня пятками, заставляя идти вперед.

— Ронд, мне надо ехать…

Конь уперся грудью в конюха и остановился, не желая идти дальше.

— Ты это… погибнешь ведь. Ты пойми, отсюда не сбежать, — как-то жалобно закончил он.

— Я не собираюсь бежать, Ронд, — раздраженно отозвался я. — У меня есть дело к драконам, я еще не сошел с ума, чтобы одному соваться в горы.

Но Ронд словно не слышал, что я сказал.

— Ты пойми, в горах не только обвалы опасны, там тропы исчезают, а еще в горах живут те, кто убьет тебя еще до того, как ты успеешь их заметить…

У меня не было времени выслушивать сказки. Время уходило, с ним уходили минуты моей жизни.

— Ронд, прочь! — рявкнул я, и конюх в страхе шарахнулся в сторону, а я ударил коня в бока. Жеребец сорвался с места, на секунду присев на задние ноги, и вылетел во двор.

Ворота, как и всегда вечером, были открыты, во дворе никого не было, так что больше мне никто не помешал.

Мы вырвались в поля. По началу мне казалось, что мощный скок коня выбьет меня из седла и бросит наземь. Его движения были легки, но сила их поражала.

Моросил назойливый дождь, усмирив свой недавний пыл. Ветер щедрыми горстями бросал в лицо мелкие капли, забирался под куртку, пробирал до самых костей.

Почва была скользкая, влажная, но широкие подкованные копыта коня, почти не скользили.

Я очень быстро замерз и, свыкшись с мощным скоком, вцепился в длинную гриву, перестав о чем-либо думать. Холод сковал меня и я, казалось, забыл, зачем и куда еду. Каждый удар копыт по земле, каждое движение напряженных лошадиных мышц отдавалось ноющей болью в спине, пробуждая к жизни боль в старых шрамах.

Конь ровно шел крупным галопом, внешне не проявляя никакой усталости. Сам я не видел, куда скачет конь, не знал, как далеко до озера. Признаться, мне уже было все равно. Темнота и холод окружали меня, убаюкивая.

Наверное, я потерял на какое-то время сознание, потому что вдруг обнаружил, что лес уже вот он, совсем близко, его черная громада маячила на фоне более светлых облаков, затянувших ночное небо. Конь сам выбирал путь, темнота ему была не помехой. Я попытался направить его туда, где лежала знакомая тропа, по которой дракон выводил меня на опушку, но, если бы не конь, в темноте мне ее никогда не найти. А он ловко лавировал между деревьями, труся крупной рысью по узкой, вертлявой тропе, которой я вообще не мог разглядеть.

Дракон, — позвал я, но ответа не было и тогда я закричал:

— Драко-о-о-н!!!

Но лес лишь испуганно молчал, высясь вокруг меня хмурыми, влажными силуэтами облетевших деревьев. Толстый слой опавшей листвы, пропитанной влагой, глушил поступь коня, так что казалось, мы едем почти бесшумно. Ночь медленно подмораживала, изо рта шел белесый в ночной темноте пар. Лишь изредка под копытами коня похрустывал замерзший листок.

Отчаяние в который раз за сегодня коснулось меня, и тогда, словно чуя мой страх, конь тонко и протяжно заржал. Я почувствовал, что соскальзываю с седла. Конь резко подался в сторону и выровнял мое положение, но в следующее мгновение я уже падал в другую сторону. Сознание скользило параллельно и исчезло раньше, чем я коснулся земли…

Зашелестела листва и между утонувшими в ночной темноте деревьями проплыла тень, словно холодная дымка, порожденная чьим-то дыханием. Облачко выплыло на полянку, где без сознания лежал человек, и остановилось. Долю секунды оно колыхалось, через него просвечивали темные стволы, вовсе теряя четкость своих очертаний. Потом облачко стало концентрироваться, обрело плотность и четкость, увеличиваясь в размере. И вот уже лесной дракон ступил когтистой лапой на землю, ничуть не продавив ее. Он подошел, мягко ступая, к безжизненному телу, около которого высился знакомый черный конь. Жеребец посторонился, и зеленый дракон навис над человеком. Подобрав передние лапы, дракон сел над телом, слегка покачиваясь. Он прикрыл глаза, его бока вздымались ровно, из ноздрей вытекали струйки дыма. Лес вокруг ожил. Завыл ветер, ворвавшись в голые кроны, недовольно и зловеще заскрипели стволы деревьев, зашуршали трущиеся друг о друга ветви. Резко и пронзительно закричала задержавшаяся дольше положенного птица. Холод потревожил ее, вызвав негодующий крик. Дракон поднял голову к небу и долго смотрел вверх, пока бесконечная вселенская темнота не ответила на его призывный взгляд. Тучи испуганно расступились, и далекая звезда ярко подмигнула с неба холодным огоньком. Дракон глубоко вдохнул, опустил голову и, открыв широко пасть, подул на человека. Вихрь теплого воздуха окутал лежащее на холодной, засохшей траве тело, человек вздрогнул и открыл глаза.

Темнота, принявшая меня, не отпустила. Сознание, одним моментом, которое я даже не успел заметить, выплыло на поверхность, но темнота по-прежнему окружала меня, и поначалу мне казалось, что ничего не изменилось. Но вот в поле моего зрения попала звезда на небе и край облака, медленно и неотвратимо наползающий на свободный участок небосклона. Тогда я осознал, что все еще жив.

Я слышал тихое дыхание, от которого по лицу скользило приятное тепло — это дракон сидел рядом; слышал коня, который сдирал кору с молодого деревца где-то совсем рядом. Зеленые глаза пристально смотрели на меня, тело лесного ящера казалось огромной каменной глыбой, которая едва заметно шевелилась.

— Что? — спросил он тихо, и отвернул голову в сторону так, что я вообще перестал видеть в темноте его глаза. — Опять?

Я вздохнул.

— Мастер умирает. Не знаю, сколько у него в запасе времени, — удивительное безразличие услышал я в своем голосе и подумал, что верно вовсе не ценил мага. Он так и остался для меня по сути своей врагом. Или… никем так же, как и я для него. Время привязанностей и простых отношений между людьми, ограничивающихся словами «симпатия», «любовь», «вражда» или «дружба» прошло. Наступила пора противостояния и заинтересованного равнодушия. Эта формулировка показалась мне удивительно подходящей, но безумно страшной. Страшной потому, что не имела ничего общего с человеческой сущностью, живущей чувствами и впечатлениями. Остался один холодный и грубый расчет.