Грань бездны - Роман Глушков

Тело это могло считаться лучшим добытым им в своей жизни боевым трофеем. Таким, в сравнении с которым даже убийство Сандаваргом вакта выглядело бы уже не так впечатляюще. И впрямь, кому еще из ныне живущих земляков нашего северянина доводилось похищать из-под носа у Кавалькады ее команданте, дона Балтазара Риего-и-Ордаса?..

Эпилог

Увидеть на горизонте черный всполох – откровенно плохая примета. А когда это вдобавок происходит в самом начале долгого и опасного путешествия, можно запросто разувериться в его благополучном исходе…

Как видите, по злой иронии судьбы мне приходится завершать это повествование теми же словами, с каких я его начал. Разве что теперь наше новое путешествие на восток начиналось не в Аркис-Сантьяго, а на противоположном конце света, и выброс метафламма разразился у нас не прямо по курсу, а за кормой. Выброс, о котором знал каждый присутствующий на борту Гольфстрима человек и который вызвал у всех нас разные, но вполне понятные эмоции…

Не испытал их лишь один из нас – гранд-селадор Тамбурини. Он скончался от травм за полтора часа до того, как весь западный небосклон застила гигантская клякса «би-джи», а долетевший до «Гольфстрима» оттуда треск напоминал близкую грозу.

Заслышав его раскаты, горюющий над телом отца Дарио (останки прочих упавших к нам на палубу табуитов мы упаковали в мешки и уложили на носу бронеката) вскочил и, подбежав к мачте, вскарабкался по лестнице до ее середины. И пробыл там, созерцая черную пелену на горизонте, пока она не рассеялась и вместо нее не осталась лишь туча вздыбленной метафламмом пыли. После чего, ни слова не говоря, парень вновь вернулся на свой траурный пост и продолжил скорбеть в не по-юношески суровом молчании. А также, возможно, обдумывать слова, которые Тамбурини-старший сказал сыну незадолго до своей смерти. О чем говорилось в тех словах? Об этом нам было по-прежнему неведомо. Но, полагаю, они напрямую касались и нас и вскоре Дарио раскроет нам последнюю волю покойного гранд-селадора.

Наблюдая с мостика за парнем, я видел, насколько сильно он изменился и повзрослел всего за какие-то сутки. Это прослеживалось не только в его поведении, но и во взгляде, где помимо скорби читалась также крайне нетипичная для Дарио мрачная, холодная решимость. Она была, конечно, намного предпочтительнее страха и отчаяния, что также наверняка его обуревали и каких он, к своей чести, не выказывал. И тем не менее нынешнее настроение Тамбурини-младшего меня немного пугало. Что он мог натворить в горячке, мы себе примерно представляли. Каких сюрпризов ожидать от него в таком состоянии, было известно лишь всевидящей Авось.

Второй очутившийся у нас на борту невольный гость – дон Балтазар Риего-и-Ордас, – напротив, отреагировал на черный всполох весьма бурно. Сыпля проклятьями и бешено вращая глазами, он начал вырываться из цепей, какими мы приковали его к левому борту, но все его потуги были тщетны. Еще толком не оклемавшись от контузии, команданте, однако, сообразил, что за участь постигла «Инфинито». И, главное, какие потери понесла при этом штурмующая станцию Кавалькада. Это стало для него вторым после его пленения потрясением за минувшие часы. Потрясением настолько тяжким, что на свои физические страдания – а без них встреча лицом к лицу дона Балтазара и Убби не могла обойтись в принципе – он уже не обращал внимания.

Как вообще мог случиться такой вселенский конфуз, какой постиг в финале сегодняшней битвы посланника королевы Юга?

Все просто. Отвага команданте была известна всей Атлантике так же хорошо, как его легендарные свирепость и высокомерие. Поэтому неудивительно, что при историческом штурме храма Чистого Пламени дон Риего-и-Ордас не отсиживался в тылу, а находился в рядах своих compaceros. Завидев неподалеку от себя воистину достойного противника, Убби впал в еще больший кураж и взялся подначивать того на драку. А поскольку наш краснокожий забияка был в этом большой специалист, опять-таки неудивительно, что главный кабальеро в конце концов откликнулся и сошелся с ним прямо на поле брани.

Чье смертоносное искусство выиграло бы в итоге при, скажем так, спортивных условиях этого поединка, история в этот день не узнала. Зато способность быстро ориентироваться в боевой обстановке оказалась выше у Сандаварга. Оно и понятно: при всей грозности Кавалькады она нечасто ввязывается в подобные баталии из-за отсутствия у нее достойных соперников. Чего нельзя сказать об Убби, который, бывало, со скуки сам провоцировал драки, даже если соотношение сил складывалось не в его пользу. Вот почему, когда на головы сражающихся обрушилась лавина обломков, битый жизнью северянин и благородный команданте повели себя так, как подсказывал им их личный боевой опыт.

Главный вывод оба они сделали правильный: их бойцовские навыки не помогут им выжить при обвале, и потому поединок следует прервать, а дальше будет видно. После чего каждый из них поступил уже по-своему. Дон Балтазар решил отойти за пределы купола вместе со своими кабальеро, а Сандаварг – кинуться к бронекату. До него было рукой подать, а прочие табуиты слишком увязли в сражении, чтобы удрать за наемником в укрытие до падения основной массы осколков.

Два матерых воина приняли решение об обоюдном отступлении буквально за секунду. Однако уже в следующее мгновение произошло то, что сам Убби коротко и емко обрисовал северной присказкой: «Бьешься с северянином – не щелкай клювом!» Отступив на пару шагов, дон Балтазар имел неосторожность глянуть вверх, дабы вовремя заметить падающий на него обломок и уклониться. Чем и воспользовался хитрый северянин, не упустивший из виду, что его враг на миг отвлекся и смотрит в другую сторону.

Подскочив к нему, Сандаварг с ходу ошарашил команданте щитом – коварным ударом, коим на моей памяти Убби повергал наземь не только противников-пехотинцев, но и всадников вместе с лошадьми. Вдобавок наемничий выпад был проведен под таким углом, что дон Риего-и-Ордас отлетел не вслед отступающим compaceros, а к истребителю. Иными словами, туда, куда собирался броситься сам северянин.

Не исключено, что Сандаварг даже спас команданте жизнь, поскольку тот мог запросто погибнуть под стеклопадом, что накрыл поле битвы спустя еще пару мгновений. Но за колесом бронеката, где очутились оглушенный дон Балтазар и крепыш-коротыш, катаклизм им был уже не страшен. И когда он отгремел, кабальеро, которые не разглядели из-за спин товарищей, что же стряслось с их предводителем, решили, что тот угодил под обвал. А поднятый ими по этому поводу рев отчаяния усугубил неразбериху, перекрыв крики тех гвардейцев, кто знал правду и пытался донести ее до собратьев…

Дальнейшее я видел собственными глазами. Убби сам не ожидал, что его враг проворонит эту атаку и, лишившись сознания, окажется в полной власти северянина. Впрочем, как бы ни был тот опьянен битвой, мозжить команданте голову он повременил. Разве винный гурман вроде де Бодье выхлебает торопливо из горлышка бутылку дорогущего вина, когда та вдруг попадет ему в руки? Вот и Сандаварг смутился: а к лицу ли потомственному воину убивать такого авторитетного противника беспомощным, да еще второпях, словно какому-нибудь грабителю? Только что же прикажете с ним делать, если не убивать?

Перед тем как отправиться на битву, разгоряченный Сандаварг пообещал нам завершить ее лишь тогда, когда, цитирую, «мерзкие южные псы начнут хором вопить о пощаде». Битва закончилась: отгремевший обвал прекратил ее независимо от желания северянина. Псы-южане также вовсю вопили сейчас хором. Пускай не о пощаде, но и победными их крики при всем желании назвать было нельзя. А раз так, значит…

«Великолепно! – рассудил Убби. – Я не только выжил и сдержал клятву воина, но еще и захватил одного из самых почетных пленников в Атлантике! Покажу ублюдка братьям, те разнесут обо мне славу по всему свету, и наши скальды будут воспевать мои подвиги до скончания времен! Не этого ли я – потомок Эйнара, Бьорна и Родерига – добивался всю свою жизнь?»

Мысль эта так воодушевила Сандаварга, что он, невзирая на раны, взвалил бесчувственного команданте на плечо, подобрал оружие и кинулся к трапу «Гольфстрима», пока я, памятуя наказ северянина, не пустился наутек, не дожидаясь его возвращения…

Кто бы сомневался, что после такого оскорбления все кабальеро, какие могли держаться в седле, вскочат на рапидо и пустятся за нами в погоню! Похищение команданте вызвало в их рядах сумятицу. Наиболее отчаянные гвардейцы предприняли несколько попыток запрыгнуть на скаку к нам на броню, но быстро отказались от своей затеи, стоило лишь мне описать по хамаде круг с включенной сепиллой. Впрочем, когда через полчаса офицеры навели-таки в рядах осиротевшей Кавалькады порядок, она поумерила пыл, сбавила ход, после чего, остановившись, разделилась на два неодинаковых отряда. Первый из них, небольшой – примерно полсотни всадников, – продолжил погоню. А второй – вся оставшаяся конная армия южан – развернулся поводья и помчался обратно.