Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм - Эллен Датлоу

— Не хотите же вы сказать, что она исчезла вот отсюда? — спросил Эдвард. — Как она могла выбраться?

— Мы надеялись, что вы сумеете это объяснить, — огрызнулся Мэттью. — Для чего, по-вашему, мы привели вас сюда?

— Я не понимаю. Вы запирали ее каждую ночь?

— Мы делали это для ее же блага.

— Как может быть благом то, что вы запирали испуганную женщину в комнате?

— У нее бывали приступы паники, замутнялось сознание, она выбегала на улицу. Тетя Элис сидела снаружи каждую ночь с тех пор, как это началось. Джиллиан немедленно получала все, в чем нуждалась.

— Когда она исчезла?

— Позавчера ночью. Мы думали, она вернется.

— Вы не видели, как она уходила? — обратился Эдвард к старой леди.

— Нет, — ответила Элис с вызовом. — Я сидела здесь всю ночь.

— И она не проходила мимо вас? Вы уверены, что ни разу не ушли отсюда?

— Ни разу. И не спала. Я не сплю ночами, когда эти твари скребутся на крыше.

— Вы впускали кого-нибудь в комнату?

— Разумеется, нет! — с негодованием ответила тетя Элис. — Только члены семьи и постоянные прихожане могут входить в церковь. Нам здесь посторонние не нужны.

«Разумеется, нет, — подумал Эдвард. — Какой смысл в организованной религии, если вы не можете изгнать неверующих?»

— И никто, кроме Джиллиан, не заходил в эту комнату, — добавил Дэймон. — Вот в чем дело. Вот почему мы попросили вас приехать.

Эдвард изучающим взглядом смотрел на обоих братьев. Ему казалось, что он лучше понимает Дэймона, такого безупречно чистого, одетого в аккуратный блейзер и выглаженную белую рубашку, — все это создавало вокруг него ауру веры, видимую невооруженным глазом. Но Мэттью, похоже, находился в состоянии непрестанного гнева, эдакий воин Церкви, безжалостный к необращенным. Он оставался загадкой.

— Почему я? — спросил Эдвард. — Что заставило вас позвонить мне?

Братья, словно в замешательстве, неловко переглянулись.

— Ну… вы спали с ней.

Похоже, они считают, что из-за этого он должен понимать Джилл лучше.

— Я знал ее до тех пор, пока не умер наш сын, но потом… когда кто-то так сильно меняется, уже невозможно понять, как человек мыслит. — Эдвард надеялся, что они поймут его точку зрения. Он больше не хотел разговаривать с ними. — Позвольте мне осмотреться и понять, что я могу сделать.

Братья отошли назад. Они не смотрели Эдварду в глаза; их руки неуклюже болтались вдоль тел. Открылась дверь церкви, и внутрь начали медленно заходить прихожане. Мужчины и женщины с посеревшими, измученными лицами рассаживались в дальнем конце церкви. Все, что у них осталось, — это вера.

— Извините, нам пора начинать вечернюю службу, — объяснил Дэймон.

— Делайте, что вам нужно. — Эдвард взял красный пластмассовый фонарик, который протянул ему Мэттью. — Я позову, если что-нибудь найду.

От церкви расходились в разные стороны узкие переулки. Если Джилл умудрилась проскользнуть мимо старой леди, она должна была углубиться в них. Эдвард посмотрел на темнеющую голубую полоску вечернего неба. Вдоль водостока располагались большие гнезда, сделанные из веток и мусорных пакетов. Черный пластик был разодран на узкие удобные полосы. Пока Эдвард смотрел, один пакет вздулся и исторгнул из себя семейство крыс с угольно-черными глазами. Они замерли у водостока, глядя на луч света от фонарика, и вдруг резко бросились вниз, к Эдварду. Он отскочил в сторону, а крысы пробежали по его ботинкам и дальше — по коридору из покрытого грязью кирпича.

Переулок закончился небольшой, усыпанной мусором площадью. Эдвард не очень понимал, откуда начинать поиски. Если семья не сумела отыскать Джилл, как может справиться он? На крыльце заколоченного досками дома сидел старик в грязном зеленом спальном мешке. Он диким взглядом уставился на Эдварда, словно только что пробудился от кошмара.

— Все в порядке? — спросил Эдвард, вежливо кивнув.

Старик поманил его. Эдвард старался не приближаться к облаку резкой вони, но старик настойчиво махал ему рукой.

— Ну, что? — спросил Эдвард, не понимая, как человек решается спать на улице в эти времена.

Старик откинул верх спальника и дал Эдварду взглянуть на сотню или около того лысых крысят, розовых и слепых, копошившихся на его голом животе, как личинки.

Отвращение пронзило Эдварда, словно холод. Возможно, теперь это единственный способ выжить на улицах: принять сторону крыс. Наверное, приютив потомство, старик стал почетным членом их семьи, и его оставили невредимым. Хотя вероятно, что истина куда менее привлекательна: крысы ощущают, насколько безопасен окружающий мир, через движение собственных тел. Их чувство пространства приспособлено к ширине водостоков, трещинам в стенах, полным страха людям, спешно убегающим прочь. Должно быть, Джилл, охваченная паникой, бежала, но потом ослабела и дальше бежать не могла. Она должна была где-то остановиться, чтобы перевести дыхание, но где?

Эдвард осмотрел темную площадь. Поднялся ветер; он ерошил верхушки платанов, заменяя вечный басовый звук движения городского транспорта природным шорохом и шелестом. Над магазином на углу горел свет. Облокотившись о подоконник, на площадь смотрели двое детей-индийцев с глазами, наполовину закрытыми из-за крысиных укусов.

Эдвард вернулся в церковь, проскользнул в нее позади измученных прихожан и стал смотреть на Мэттью, стоявшего за тускло освещенной кафедрой.

— Ибо это не конец, а начало, — произнес Мэттью, явно читая затасканную проповедь об огне и искуплении. — Те, кого господь избрал, чтобы сохранить им доброе здравие, будут свободны и переделают эту землю по Его желанию. — Проповедь напоминала те, что Эдвард выслушивал еще ребенком, — помпезные, расплывчатые в обещаниях и приправленные смутными угрозами. — Люоой и каждый из нас должен принести жертву, без которой не может быть разрешения на вход в Царствие Небесное, и тот, кто не отдал сердца своего Пресвятой Деве, останется снаружи и не получит права на преображение.

Эдвард был уверен, что любое религиозное братство нуждается во множестве правил ради вечного спасения. Безнадежные времена заставляли людей думать, что именно фанатичные братья смогут установить эти правила. Эдвард заметил, что деревянный короб его жены больше никто не охраняет, вошел внутрь и закрыл за собой дверь.

Ощущение клаустрофобии возникло мгновенно. Запертая комната, охраняемая снаружи. Куда, черт возьми, делась Джилл? Эдвард сел на белый футон, лениво пнул коврик и прислушался к приглушенному пению прихожан. В комнате тянуло сквозняком, но не из двери. Эдвард опустил руку в темноту и почувствовал, как прохладный ветерок щекочет пальцы. Сначала он не увидел уголка люка, но, правильно сфокусировав фонарик, понял, на что смотрит: кусок настила размером приблизительно три на два фута, выпиленный в деревянном полу подле постели. Он был из клееной фанеры и легко поднимался. Люк закрывал винтовую лестницу, ведущую в подземелье. У Эдварда под ногами, закругляясь, уходили вниз выкрашенные черной краской викторианские железные перила. Снаружи Мэттью читал строки катехизиса, в его исполнении походившие на призыв к мятежу.

Эдвард опустил фонарик и шагнул на резные клиновидные ступени. Нет сомнения, что Джилл держали в деревянной комнате против ее воли, но как она обнаружила лестницу, ведущую в помещение под своей тюрьмой? Возможно, о ее существовании знали все, но никому не пришло в голову, что Джилл сможет добраться до нее. Воздух становился все холоднее, не это ли привлекло Джилл — мысль, что микробы не смогут выжить при такой температуре?

Он дошел до низа лестницы. Луч фонарика отбрасывал рваный свет; плиты пола были на ладонь покрыты ледяной водой. Сквозь туннель подземелья тянулись низкие каменные арки. Эдвард побрел вперед и оказался под ребристым сводом главного зала. В безмолвном подземелье гулко разносился плеск воды.

Эдвард стоял неподвижно, с замерзшими ногами, и ждал, пока уляжется рябь. Дыхание курилось паром. Что-то было не так… Джиллиан могла утратить здравый смысл, но она ни за что не решилась бы в одиночку отправиться сюда, вниз. Она знала, что крысы отлично плавают. В этом нет никакого смысла. Что-то не так.

В церкви зазвонил колокол, надтреснуто и уныло. Поведение прихожан чрезвычайно изменилось. Они падали на колени, не думая об ушибах, и вглядывались в ветхую малиновую заалтарную перегородку, закрывавшую хоры. Снова появились Дэймон и Мэттью в ярко-белых стихарях и отодвинули экран, а их паства в предвкушении забормотала. Помост, который они открыли, был закутан сверкающей золотой парчой, обнаруженной в рулонах в лавке на Брик-Лейн, где продавались сари. Наверху стояла помещенная в раку фигура — насмешка над католицизмом. Обнаженная плоть была засыпана тальком до такой степени, что походила на обветшалый алебастр, а ноги обмотаны пластмассовыми вьющимися стеблями.