Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

Мэр указал на флагшток, установленный перед ратушей.

– Сейчас начнется церемония.

Лебрен подал ему лист бумаги. Мома поднялся на ступени перед флагштоком, набрал в грудь воздуха и начал читать речь. Удивительно, что, даже совершая измену, французы не могли обойтись без бюрократической проформы. Речь была густо пересыпана архаизмами и в своем нудном многословии казалась бесконечной. Мэр перечислил преступления узурпатора Наполеона Бонапарта, отверг все его претензии на власть, клятвенно отрекся от повиновения тирану и объявил, что все французы признают единственным своим повелителем его христианнейшее величество Людовика XVIII, короля Франции и Наварры. При этих словах люди у флагштока потянули за трос, и на мачту взмыл белый штандарт Бурбонов. Пришло время британцам внести свой вклад в церемонию. Хорнблауэр повернулся к своему отряду.

– Трижды ура королю! – крикнул он и, сорвав треуголку, замахал ею над головой. – Гип-гип…

– Ура! – подхватили морские пехотинцы.

Едва ли один из десяти понимал, о каком короле речь, но это не имело значения.

– Гип-гип…

– Ура!

– Гип-гип…

– Ура!

Хорнблауэр надел шляпу и отсалютовал знамени. Время не ждало – они бросили вызов Бонапарту, и теперь надо было готовиться к обороне.

– Ваше превосходительство. – Лебрен проскользнул в кабинет, где сидел за письменным столом Хорнблауэр. – Депутация рыбаков просит ее принять.

– Да? – В случае Лебрена Хорнблауэр предпочитал не давать ответов, которые можно расценить как обещание.

– Я постарался выяснить, что им нужно, ваше превосходительство.

Кто бы сомневался, что Лебрен постарается все выяснить. Что до понятного заблуждения, будто Хорнблауэру льстит «ваше превосходительство» в каждой второй фразе и такое раболепство делает его более покладистым, то Хорнблауэр сознательно поддерживал в нем эту иллюзию.

– Да?

– Речь об их судне, захваченном вчера в качестве приза.

– Да?

– У него был наш сертификат, что судно вышло из свободного порта Гавр, и тем не менее ваш британский капитан его захватил.

– Вот как?

Лебрен не знал, что у Хорнблауэра на столе лежит рапорт того самого капитана, где сказано, что рыбачье судно возвращалось из Орнфлера на другой стороне эстуария. В Орнфлере, который по-прежнему верен Бонапарту, а значит, по-прежнему в блокаде, за рыбу можно получить в три раза больше, чем в освобожденном Гавре. Таким образом, рыбаки торговали с неприятелем, а значит, призовой суд одобрит захват.

– Мы желаем сохранять доброе отношение народа, ваше превосходительство, особенно той его части, которая связана с морем. Не могли бы вы заверить депутацию, что судно будет возвращено владельцам?

Интересно, сколько рыбаки заплатили Лебрену, чтобы заручиться его содействием? Наверняка этот хитрец зарабатывает на взятках состояние, к которому стремится не меньше, чем к власти.

– Впустите их, – сказал Хорнблауэр.

Он порадовался, что в запасе есть несколько секунд, чтобы составить речь. Его французского не хватало для уклончивых фраз – необходимые слова и обороты ускользали из памяти в самый неподходящий момент.

Вошла депутация – три седовласых нормандских рыбака, крайне респектабельные, в лучших воскресных нарядах. Они улыбались, насколько позволяла солидность – видимо, Лебрен заверил их, что просьба будет удовлетворена, – и совершенно опешили, когда Хорнблауэр заговорил о последствиях торговли с неприятелем. Он напомнил, что Гавр воюет с Бонапартом, воюет не на жизнь, а на смерть. Если Бонапарт возьмет Гавр, погибнут сотни людей. Всем памятно, как он поступил с Тулоном двадцать лет назад; тулонские зверства могут повториться в Гавре, усиленные тысячекратно. Чтобы свергнуть тирана, необходимо действовать сообща. Давайте думать об этом, а не о своей мошне. Хорнблауэр закончил обещанием не просто передать захваченное судно в британский призовой суд, но и в случае повторного нарушения блокады наказать команду по всей строгости законов военного времени, что в данном случае, безусловно, означает смерть.

Лебрен выпроводил депутацию, и Хорнблауэр на мгновение задумался, как тот объяснит рыбакам свой провал. Но только на мгновение. Дел у губернатора Гавра было невпроворот; Хорнблауэр со вздохом взглянул на кипу бумаг. Сакстон, инженер, только что присланный из Англии, хочет выстроить люнет, или равелин, или как там это называется на их ужасном саперном арго, – для дополнительной защиты Руанских ворот. Дело хорошее, но на работы надо мобилизовать местных жителей. Из Уайтхолла прислали кучу депеш, по большей части донесения шпионов касательно сил и перемещений Бонапарта; Хорнблауэр просмотрел их все, но некоторые требовалось перечитать внимательнее. Надо придумать, как разгрузить корабли с провиантом, присланные Уайтхоллом. Гавру и впрямь необходим запас продовольствия на случай осады, однако теперь у Хорнблауэра еще одна забота: где разместить тысячу бочек солонины? Надо решить вопрос с полицейским патрулированием улиц. Два или три видных бонапартиста были убиты (Хорнблауэр догадывался, что речь шла о сведении личных счетов, и даже подозревал за одним из убийств руку Лебрена); были и покушения со стороны тайных мстителей, пока неудачные. Хорнблауэр не мог позволить, чтобы город раскололся на два враждующих лагеря. Шел трибунал по делу тех бунтовщиков, которых он не амнистировал; не оставалось сомнений, что всех их приговорят к смерти, и об этом тоже следовало подумать. Став губернатором Гавра, он сохранил командование эскадрой, и все сопутствующие заботы тоже лежали на нем. В частности, предстоит решить…

Хорнблауэр уже расхаживал из угла в угол. Просторный кабинет в ратуше подходил для прогулок лучше любых шканцев. За две недели удалось привыкнуть к отсутствию свежего воздуха и морских просторов; коммодор ходил, уперев подбородок в грудь и сцепив руки за спиной. Вот цена победы: он – узник кабинета, прикованный к письменному столу, отбывает срок среди чиновников и бесчисленных просителей, словно задерганный коммерсант из Сити, а не