Клокотала Украина (с иллюстрациями) - Петро Панч

В городе с каждым часом все громче звучали крики и стоны, не смолкая звонили колокола, разрывали воздух выстрелы из пушек, вокруг градом сыпались пули. В это время на дороге под городскими стенами появился гетман Хмельницкий. Он ехал рысью на белом коне под бунчуком, время от времени поднимал на город глаза, и по лицу его пробегала не то улыбка, не то грустная тень: воспоминания овладели им. Их вызывала каждая мелочь. Увидел латинский кафедральный собор и вспомнил, как он, когда учился в коллегии, часами мог смотреть на мастерски изваянные фигуры святых, стоящие на постаментах вокруг костела. В центре города, на рынке, возвышалась ратуша, у которой тогда собирался шумный базар. Дальше он увидел костел отцов-доминиканцев, церковь Екатерины и валашскую церковь, в которой отстоял не одну службу, пороховую башню — и снова нахлынули воспоминания. Он знал здесь каждую улицу, каждый дом. Навеянные знакомыми очертаниями города думы прервала пуля, под самыми ногами коня брызнувшая землей. Однако Хмельницкий аллюра не переменил.

VII

Последние дни Максим Кривонос только и жил мыслью о Ярине. Он уже твердо решил: приедет, заберет и отправит ее к старушке матери. Он измучился, представляя, как тяжело Ярине без помощи, среди чужих людей. Кривонос даже решил попросить гетмана, чтобы его полк пустили вперед, но в последнюю минуту сам на себя рассердился: «Обабился, Максим!» — и просьбы своей не высказал. А Хмельницкий, будто нарочно послал его полк брать фортецию в Бродах. Вот почему он прискакал во Львов только на другой день после начала осады.

От Мусия Шпички Кривонос знал, где искать хутор казака Трифона. К тому же Хмельницкий поручил его полку взять на Лысой горе замок, который вчера неудачно штурмовали татары. Может статься, что как раз в доме казака Трифона ему и придется расположиться. Полк уже выступал из лагеря, когда вокруг города, сразу в нескольких местах, вспыхнули пожары, а через какой-нибудь час огонь уже охватил предместья — Галицкое, Краковское, Гончариху. Спасаясь от дыма и огня, которые, казалось, поглотили весь город, католики кинулись к городским воротам, православные бежали к казацкому лагерю. Воздух раздирали крики и стоны, непрерывный звон несся из церквей, многие из которых были уже охвачены пламенем.

Сквозь огонь и дым Кривонос пробивался к Лысой горе, а когда он обогнул Песчаную гору, увидел, что точно так же пылают и Кисельки. Его обсыпало пучками горящей соломы, искрами; конь спотыкался о чьи-то обгоревшие трупы, брошенный скарб. Наконец Кривонос оказался у двух дубов, росших перед воротами Трифоновой хаты. Дубы стояли обгорелые, ни ворот, ни хутора не было. Осталась только куча глины да труба. Он объехал вокруг подворья, но одни лишь куры беззаботно разгребали землю на огороде. Не отозвался никто и в соседних дворах, тоже обращенных в пепелище. Тревога за Ярину сжала сердце Максима. Он бросился в одну, в другую сторону предместья, но людей нигде не было. Только на пасеке увидел он совсем древнего деда. Дед был глухой, и Кривонос потратил немало времени, пока тот уразумел, что ему нужно. Дед долго вертел белой как снег головой, махал руками, пока наконец выговорил:

— От татар убежали... кто в замок на Лысой горе, а кто в город. Как ветром смело! А разве от смерти убежишь? При Стефане Батории, когда, бывало, шляхтич хотел... Э-э, это недавно было, я тебе расскажу, как при...

Но Кривонос уже поскакал назад. Он знал, что делали татары с местным населением, хоть они и были союзниками, и его охватила еще большая тревога.

На Лысой горе был замок, построенный еще Данилом Галицким. Поляки держали в нем гарнизон только во время тревоги. На этот раз Артишевский тоже послал туда жолнеров под командой бургграфа. Замок не мог выдержать серьезной осады, но его спасали крутые склоны горы, а сейчас жолнерам помогали отбиваться от татар еще и жители предместий — косами, дубинками, а то и просто камнями. И все же Кривонос до утра захватил замок, а вместе с ним и монастырь босоногих кармелитов, прикрывавший арсенал и пороховую башню. Пушки, поставленные во дворе монастыря, теперь не давали никому покоя в городе, который отсюда был виден как на ладони.

На Лысой горе Максим Кривонос не нашел Ярины ни среди живых, ни среди трупов. Оставалось лишь думать, что она перебралась в город. Кривонос, облокотившись на пушку, долгие часы смотрел на узкие улицы Львова в надежде увидеть жену. В городе было полно беженцев, они заполняли рынок, улицы, дворы. Стояли уже холодные дни, а люди вынуждены были жить под открытым небом, под дождем. После пожара в город сбежалось еще больше шляхты, оставшейся без крова и одежды. Чувство жалости стало уже закрадываться в сердце Кривоноса, но в ту же минуту он вспомнил о зверствах князя Вишневецкого и о страшных издевательствах шляхты в галицких селах.

— Да будет проклят тот, кто пожалеет хоть одного! — сказал он себе.

Кривонос так и не увидел Ярины.

— Кондрат! — позвал он, зная, что в трудную минуту Кондрат всегда окажется поблизости.

— Я здесь, пане полковник! — откликнулся Кондрат.

— Где же наша пани?

Кондрат вздохнул.

— Больше ей негде быть, как в городе, пане полковник. Где всего страшнее, туда она и полезет. — Но, вспомнив, что Ярина — жена полковника, смутился и добавил: — С малых лет ее знаю.

— В городе... А почему до сих пор не подала вести? Десятый день здесь пропадаем.

— Дозвольте, пане полковник, я проберусь в город и все разведаю.

— Хватит того, что на Лысой горе, под паршивым замком, потеряли чуть не тридцать человек.

В это время к пушке подошло двое крестьян в постолах, узких холщовых штанах и куцых свитках, в бараньих шапках, с суковатыми палками.

— Слава Исусу! — негромко сказали они в один голос.

На днепровских берегах не в обычае было такое приветствие, и потому Кривонос молча кивнул головой.

— Пане казак, нас послала громада Гологур к пану гетману, так мы бы просили пана доставить нас к нему.

— А зачем вам пан гетман?

— Будем просить его. Вокруг повсюду поднимаются хлопы, а наш пан собрал хоругвь, так что и головы не поднять.

— Да так бьет, так стегает, — вставил второй. — А мы что, молчать будем?

— А ну, Кондрат, стрельни в того всадника, — перебил их Кривонос.

Когда напуганный снарядом всадник поскакал дальше, крестьянин сердито воскликнул:

— Мы больше не хотим терпеть!

Из-за костела выехал гетман Хмельницкий и возле пушки соскочил с коня.

— Здорово, пане полковник! Что ж это ты пугаешь пана Артишевского, он и так, говорят, чуть не умер после Пилявцев.

— Жаль, что не узнал его, лучше бы целился! Это к тебе, пане гетман, люди из Гологур.

Крестьяне, услыхав, что перед ними сам гетман, сначала остолбенели, потом бросились к его руке.

— Чего хотите? — спросил Хмельницкий, вырывая руку.

— Пане гетман наш сладкий, — снова в один голос заговорили они, — если бы казаки подали нам помощь... Мы уже пробовали сами... Не одолеть... И все села пойдут...

— А польские хлопы пристанут?

— А им разве легче, чем нам?.. Пан и их собаками считает... Пристанут!

— Готовь, Максим, отряд. И из Крехова тоже прислали за подмогой. А вы возвращайтесь домой, — сказал он крестьянам, — пришлю помощь. Всем поможем, кто против панов восстал!

Крестьяне ушли довольные, а Хмельницкий стал всматриваться в город.

— Что это так долго пани Ярина о себе вести не дает?

— Кондрат мой хочет наведаться в город.

— Потерпи, Максим, через несколько дней сам сможешь туда поехать.

— Думаешь, осилим?

— На что, чтобы татары разграбили?

Кривонос вопросительно поднял глаза на гетмана.

— Лучше будет взять с города выкуп, заплатить татарам и отослать их в Крым. А Львовом, Максим, нашего спора с Польшей не разрешим. Это только курок, взведенный на польский сейм. Согласен?

Кривонос недоуменно покачал головой.

— С татарами надо развязаться — это ты верно решил. И в город их пускать не следует — тоже правильно. А вот дальше, прости, пане гетман, что-то не возьму я в толк.

— Может, яснее станет, когда послушаешь делегацию. Ждет нас в Лисенцах. Прикажи подать коня — и едем.

Делегацию жителей Львова возглавлял ксендз Гунцель-Мокрский, бывший когда-то профессором иезуитской коллегии, в которой учился Богдан Хмельницкий.

Гетман Хмельницкий сначала выслушал посланных от польских повстанцев из-под Кракова и только после этого принял львовскую делегацию.

Ксендз Мокрский, видимо, рассчитывал на тот авторитет, которым он некогда пользовался в коллегии. Он к тому же только что вернулся из Варшавы, где имел свидание с королевичем Яном-Казимиром. Потому-то он с холодным и непроницаемым видом переступил порог просторной комнаты. И... растерялся: перед ним стоял, в окружении живописной группы полковников, властитель, сознающий свою силу. Мокрский поклонился ниже и поспешнее, чем это ему хотелось.