Последний воин духа - Роман Орлов

– Приветствую тебя, о, Чарльз Мореход! Тот свет, что был тебе путеводной звездой, исходит не из глаз моих. Он лишь проходит чрез них, беря начало в недостижимых далях. Свет этот был маяком тебе, он привёл тебя ко мне, ибо открыто мне, что Путь наш к тому свету отныне лежит вместе.

– О, лучезарная Арталиэн, я построю прекраснейший из всех кораблей, и вместе, на нём, мы будем вечно плыть к тому свету. Ибо это открыто и мне, Чарльзу Мореходу.

– В то время в этом особняке проходила выставка моих картин, вот одна из них – с парусником на краю горизонта – и притянула Чарльза Морехода. Я чувствовала, что это особенная картина, но до поры не могла назвать причину. Вообще же, – и тут тётя Дженни загадочно посмотрела на Джона, – многое изменилось с тех пор, как Уолтер познакомился с Джоном. Я предчувствовала перемены, но не могла сказать, когда именно они начнут происходить. Джон был их вестником, той первой ласточкой, радостно огласившей вешние поля… я вижу, его ждёт высокая судьба. Пойдёмте, я покажу вам эту картину.

Они спустились на первый этаж, прошли гостиную и вышли в другой просторный зал, размерами превышающий даже залу Анны. Здесь было огромное множество картин – они были развешаны на стенах, стояли на полу, в углах. Большие резные окна окаймляли тяжёлые синие портьеры, а посреди комнаты стоял мольберт.

– Прошу сюда! – тётя Дженни подвела всех к одной из картин на стенах. – Вот он, Фрегат Последней Надежды.

Джон стоял как заворожённый. Он соединился с этим светом, исходящим из-за горизонта и потянулся к нему. И море на картине внезапно ожило, и он услышал зов его. Закачались пенистые барашки волн, отливая ослепительной бирюзой, и солнечные блики заиграли на них, замерцал призывно маяк из-за края мира. И Джон потянулся к нему. Но над бескрайним океаном разнеслись вдруг пронзительной болью четыре ноты27, проникшие в самые глубинные кладовые его сознания – и они позвали его обратно. И понял Джон, что то был не его Путь и возвратился в мир людей. Он был очень взволнован, слезинка стекала по его щеке, он судорожно вздохнул и встретился взглядом с Арталиэн.

– Не печалься о том Пути, – тихо произнесла она, – что не можешь разделить. Ты тоже идёшь туда, но у тебя своя дорога, и кто знает, сколько ещё великих свершений ждёт тебя здесь, по эту сторону мира.

Они осмотрели другие картины в зале, после чего тётя Дженни предложила всем пройти наверх – пришла пора подкрепиться добрым чайком. За круглым столом было уютно, аппетитно смотрелся пирог, приготовленный хозяйкой. В камине гуляло весёлое пламя, Анна расставляла чашечки. Большой самовар возвышался на столе и пыхтел словно котёл старого паровоза. Чудная картина…

– Пирог превзошёл все мои нескромные ожидания, леди Арталиэн, он великолепен, – и довольный Уолтер потянулся за очередным кусочком.

– Да, Уолтер прав. Давненько мне не приходилось пробовать такой славный каравай! – дядя Чарльз тоже был благодушно настроен. – Ну ещё бы: секреты эльфийской кухни раскрывают не каждому!

– А в чём же будет заключаться наш новый Союз? Что мы будем делать? – Джон всё ещё не пришёл в себя после его видений с парусником на картине. Ему пока было не до пирога, пусть и испускающего столь аппетитный запах.

– Мы будем делать то, что подскажут нам наши сердца, – ответила Анна.

– Я вижу страдание, любовь и веру в наших сердцах, – сказала тетя Дженни, – покуда они бьются, для мира всегда будет надежда. Пока есть на земле сострадающие, способные откликнуться на крик о помощи – от кого бы он не исходил, пока есть те, кто способен на ответные чувства, жертвенность, кто живёт возвышенно, кто постоянно ищет чего-то, пока есть истинно живые, не успокоившиеся – последние искорки на вселенском пепелище веры, титаны духа, держащие небо, – мир не рухнет во мрак безвременья и род людей выстоит.

– Пусть же не дрогнут наши сердца даже пред лицом неотвратимого конца мира, ибо пока есть хотя бы один из нас – священный пламень не угаснет! – По щеке Джона катилась горячая слеза и он дрожал. Никогда ещё он не испытывал такого сильного состояния веры.

– Надежда зажглась, – молвила Анна.

Дядя Чарльз и Уолтер тоже были под впечатлением момента и сидели недвижно. Тётя Дженни подошла сзади к Джону, и обняв за плечи, положила ему на тарелку кусочек торта.

– Кушай, – произнесла она, этот волшебный пирог придаст тебе внутренней силы.

Джон возвратился домой под самое утро. Серыми пустынными улицами пробирался он через город в этот предрассветный час. Он чувствовал себя совершенно лишённым сил, но усталость эта была приятной. Что-то важное свершилось в этот день. Что-то такое, что сложно описать словами, но зато прекрасно чувствуется и без них. Это был следующий важный шаг в его жизни. Джону хотелось как-то закрепить сегодняшний день, придя домой, он собрался было послушать что-нибудь на сон грядущий, но на это не доставало сил. Он выключил свет, разделся, лёг в постель, и взяв с собой карандаш и бумагу, быстро начертал в темноте:

Воспарим с ночных полей от спящей сытости подальше

Рванём мы к свету на восток

Пора искать нам наш исток

Поднимемся под самые невидимые звёзды

И там, плывя по небосводу вслед за северной звездой

Увидим лучезарный наш рассвет

За мимолётной алой пеленою

И вдруг, свободу истую обрекши

Наш дух воскликнет:

Не нужно мне темницы бренной – тела

Родные братья, что ушли уж все наверх

Возьмите и меня вы в вечность незабвенну

И Джон, усталый, измождённый, но счастливый заснул с блаженной улыбкой на устах. День был прожит не зря – первый день его новой жизни.

Проснувшись, Джон заглянул в календарь – было двадцать первое декабря. «А ведь Новый Год совсем подступил! Я чувствую его дыхание!» – подумал он. В детстве, лет до восьми, когда Джон был ещё обычным ребёнком, он очень любил этот праздник, и с отцом, мамой и бабушкой они всегда отмечали его дома. И тогда ещё не замечал он фальши на их лицах, он воспринимал этот праздник как огромную радость, как нечто важное. И думал, что это истинно для всех, кто его отмечает. Ему не нравились другие праздники – дни рождения, Рождество. Даже каникулы не приносили ему столько чистой радости, сколько Новый Год и его ожидание. Джон за два месяца до праздника придумывал как и где он будет развешивать гирлянды, сам вырезал из бумаги и раскрашивал различные украшения. А потом, когда подходило время наряжать ёлку, он доставал все ёлочные игрушки – их было много, – развешивал, примерял, менял местами, создавая причудливые узоры из них. Затем новогоднее древо оплеталось проволокой с лампочками. И вот, когда всё было готово, Джон выключал свет и подолгу в темноте любовался завораживающим миганием разноцветных лампочек… Джон с тоской выглянул в окно и вздохнул. Теперь-то он знал, что это всего лишь традиция, условность, как и почти всё, чем живут люди. И нет в этом для них никакой истинной радости – одна лишь привычка делать то, что делали все люди испокон веков. «Да это какая-то болезнь! Какая-то заразная бактерия, поразившая почти всех на планете», – невесело думал он – «да они и не живут более, они живые лишь по привычке». И ему как наяву вспомнились лица его родителей в один из последних отмечаний нового года. Важно-весёлый папа при неизменном бизнесменском пиджаке – глава семейства. Строго одетая мать, причёсанная, выхоленная бабушка. И все они одинаково улыбаются, и лица вроде бы светлые, радостные… но чего-то не хватает. Как будто они и сами чувствуют, какая всё это фальшь – салаты, шампанское, одинаковые тосты, увеселительное шоу по телевизору до утра. «Да это не люди, это роботы! И вот эта зараза расползлась и поразила уже всё человечество». И вдруг взору его предстал парусник с картины Арталиэн и Джон окреп в вере своей: «Но мы отразим её! Плечом к плечу, мечи наголо! Братья и сёстры, на смерть за истинную жизнь!». И уныние Джона отступило, взор его вновь загорелся – словно накануне, в кругу близких ему людей. Он снова посмотрел в окно на заснеженные поляны и деревья – как красиво! «Сегодня нужно непременно отправиться на прогулку в парк!» – подумал Джон и стал собираться к Уолтеру – они условились встретиться с утра.

Уолтер уже поджидал его у ворот Рибблтонского парка, покуривая и напевая что-то.

– Привет, Уолтер!

– Привет, Джон! А ты более-менее бодренький, как я погляжу. А то вчера расчувствовался, я уж думал, будешь сейчас снова помятый как после своих ночных бдений с Пинк Флойд, познакомил тебя с ними на свою голову. – И он схватился за голову и состроил такую притворно-строгую гримасу в стиле их учителя по математике, что Джон сразу понял, что всё это шутка от начала и до конца и засмеялся. И решил ответить тем же: