делаем, Узы Крови». Второй называют: «Дорога Тех, кто думает так, как мы делаем, Узы Решения». Третий путь называется «Дорога Истины». Первый принц решил: «Я пойду Дорогой Крови, ибо я здесь по милости его величества», – и пришпорил коня». Второй сказал: «Я же выберу Дорогу Решения, ибо решимость – это мой путь», – и поскакал по второй дороге. Вскоре первый из них оказался у ворот города и спросил у сидящего там человека, где он находится. «Ты у врат «Страны Небытия», – отвечал тот ему, – но тебе не удастся войти, пока мы не сыграем в шахматы». Они сыграли, и юноша проиграл. Вначале он проиграл коня, затем доспехи, деньги и, наконец, свою свободу. Игрок забрал его в город и продал продавцу жареного мяса. Второго юношу постигла та же участь. Он проиграл всё и попал в рабство к продавцу сладостей. Прошли месяцы, и когда надежда на возвращение рыцарей иссякла, Ибн Хайдар почувствовал жар камня и вызвал Чёрную Кобылицу. «Время пришло! – заржала она. – Садись на меня!» Он поскакал по той же дороге, и вскоре очутился на том же перекрёстке. Мудрец предложил ему выбор, и Ибн Хайдар тут же сказал: «Я выбираю Дорогу Истины!» Он уж собирался ускакать, как вдруг мудрец остановил его: «Ты сделал верный выбор. Следуй этим путём, но когда ты встретишь Игрока, не вступай с ним в игру, лучше вызови его на бой». Ибн Хайдар поскакал по дороге, и когда шахматист предложил ему сыграть, он вытащил свой меч и закричал: «Во имя Истины, а не игры! Выходи на настоящую, а не игрушечную битву с тем, чей боевой клич «О люди Хашима!» Игрок сдался без боя и рассказал Ибн Хайдару о том, что случилось с его назваными братьями. Он провёл Ибн Хайдара в город и показал ему, где содержалась львица. После того, как он обхитрил охрану и усмирил львицу, ему удалось получить три фляги львиного молока. Две из них он положил в сумки у седла, а третью спрятал в свой тюрбан, на случай если с первыми двумя что-нибудь случится. Затем он освободил из рабства своих названых братьев, хотя они и не узнали его в рыцарском облачении. В ту же ночь каждый из них украл по фляжке молока и скрылся под покровом темноты. Ибн Хайдар дал им время вернуться ко двору, а затем в один скачок одолел пространство, что отделяло его от дворца, где лежал умирающий король. При его появлении придворные и принцы, сгрудившиеся вокруг постели короля, содрогнулись, ибо на нём была кашмирская шаль, рубиновый перстень и королевский меч. «Здесь молоко львицы из Страны Небытия», – сказал он приблизившись. «Но уже поздно!» – зашумели все присутствующие. «Мои принцы уже принесли мне молоко, – сказал король, – но оно не помогло». – «Это потому, что они украли его у меня, того, кто добыл его. А всё благое исчезает из того, что добыто воровством. Вот фляжка – выпей, о король!» Лишь губы короля коснулись молока, он сел, исцелённый. «Откуда ты пришёл, кто ты и почему помогаешь мне?» – спросил король. Юноша отвечал: «Эти три вопроса по сути один, и ответ на первый из них – это ответ на всё. И ответ на второй – ответ на всё. И ответ на третий тоже будет ответом на всё». Король всё ещё не понимал. «Ну хорошо, – сказал Ибн Хайдар. – Я тот, кто живёт в конюшне, что означает, что я муж твоей дочери, поэтому я тебе и помогаю». Вот так Ибн Хайдар унаследовал королевство, когда король отправился в своё самое длинное путешествие.
Рассказ Зозой пленил Борю: он приглашал в прекрасный и таинственный мир восточного великолепия и ослепительных красавиц, в котором он мечтал поселиться. Лишь бы ему повезло, и он добыл бы молока львицы.
– Не верю я в эти сказки, – сказала Зумруд, вошедшая в кухню и услышавшая часть истории. – Не могла львица вот так взять и подпустить человека, чтобы он её подоил. Вот история из Торы – правдивая. Там мудрец сначала бросает львице десять козлят, а потом доит.
В ответ на эти возражения Зозой ответила, что такая чистая душа, как у Ибн Хайдара, уже искуплена жертвой, поэтому никакого чуда не произошло.
– Если у человека душа, как у младенца, он может всё, – заключила она.
Впоследствии Боря многократно вспоминал обе притчи и представлял себя то мудрецом, бросающим львице десять жертвенных агнцев для того, чтобы раздобыть молока, то прекрасным, но скрытым за грязными одеждами неизвестным принцем, добывающим молоко в Стране Небытия. Тогда он даже представить себе не мог, насколько пророческими оказались для него обе истории.
6
Август девяносто первого выдался очень жарким. Захар с Гришей подолгу сидели во дворе перед телевизором, а Зумруд подавала им чай с вареньем из белой черешни, из которой она часами вынимала косточку, чтобы начинить грецким орехом, и думала о том, что ей приятна боль в спине. Она улыбнулась, увидев, что Захар довольно причмокивает, поглощая ложку за ложкой варенье, и когда их взгляды встретились, Захар сказал:
– Ну вот, мать, мы и приехали.
– Куда приехали? – переспросила Зумруд. Гриша громко рассмеялся.
– Куд-куда, куд-куда. Если бы я знал, куда приехали и что нас здесь ждёт, был бы самым богатым человеком на земле.
Страна, в которой они живут, была сосредоточена для Зумруд на одной улице, но и на этой улице всё стало очень быстро меняться, как будто кто-то включил на быструю перемотку фильм и она не успевала следить за событиями. С открытием чартерного рейса Минводы – Тель-Авив улица Бунимовича, на которой они жили вот уже двадцать лет, стала похожа на растревоженный палочкой муравейник. Почти каждый день из соседних домов уезжали на ПМЖ в Израиль соседи, и Зумруд с огорчением наблюдала, что тут и там появлялись красные, как артериальная кровь, растяжки: ПРОДАЖА. Иногда полузаброшенные дома служили пристанищем для бродячих собак, и Зумруд с её чуткостью часами не могла уснуть из-за многочасового лая по ночам. Где-то за неделю до Хануки, в начале декабря 1991-го, растяжки одна за другой исчезли, и дома стали снова заселяться. За короткое время улица изменилась полностью: воздух, атмосфера, языки, на которых говорят люди вокруг, и сами люди тоже изменились. И только Машук оставался на своём месте, и Зумруд полюбила на него смотреть, хоть раньше не особенно замечала – он служил ей гарантией того, что есть в этом мире что-то неизменное. Она старалась не досаждать Захару лишними вопросами, однако время от времени всё-таки не сдерживалась.
– Ты видел,
