Статьи из газеты «Труд» - Дмитрий Быков

А чтобы здесь, на Родине, не было неприятностей, чтобы заодно продемонстрировать патриотическое рвение, совокупляться они будут на фоне государственной символики или родных березок. В последнее время все патриотическое удивительно их возбуждает.

№ 598, 7 июня 2007 года

Soglasen prodlenie

У Набокова есть рассказ «Занятой человек» — о том, как эмигрантскому фельетонисту предсказали смерть в 33 года. Он доживает до этого возраста, все больше боясь гибели, — и в соседней комнатенке в его пансиончике появляется Энгель, ангел-хранитель, добрый и милосердный, оберегающий его от неприятностей. И когда героя вот-вот должны убить по идиотской случайности, Энгелю приносят телеграмму «Soglasen prodlenie». Несчастный фельетонист спасается. С первого знакомства с этим прелестным рассказом два заветных слова представляются мне символом Божественного милосердия. Кажется, придется пересматривать отношение к ним. Конституционный суд, видимо, скоро пришлет такую телеграмму нашему президенту, мягко намекнувшему в интервью российским и зарубежным журналистам, что четырех лет для президентского срока маловато. И тогда эти слова рискуют оказаться символом нового самодержавия.

Что КС примет именно такое решение — к бабке не ходи. Что президент пожелал, да при иностранцах, да при журналистах, — то сбывается автоматически. Сложнее с последствиями. Можно еще согласиться с аргументацией насчет того, что очередному президенту нужно два года лишь, чтобы войти в курс дела. Но это верно и применительно к американскому президенту, избираемому на четыре года, — и ничего, справляется. Путин утверждает, что ему было легче: он-то успел поработать в высших эшелонах власти, побыл премьером… Но преемник тоже не с улицы в Кремль зайдет. Кто бы им ни оказался — опыт руководства как минимум отраслью будет налицо. Не думаете же вы, в самом деле, что президентские выборы выиграет кто-нибудь из бюджетников или среднего класса? Пять, а то и семь лет президентского правления (готовьтесь к семи, у нас президентские пожелания удовлетворяют по максимуму) — это почти два нынешних президентских срока. За семь лет все клетки человеческого организма обновляются полностью. И вы хотите, чтобы каждый из нас полный жизненный цикл проживал при одном самодержце? Да еще, если ему повезет (а при нынешней социальной инертности такой шанс велик), все 14? Неужели один человек — при достаточно напряженном графике и честной способности выкладываться — способен отвечать на вызовы времени в течение 14 лет? Путин всего семь у власти, и то видно, как он устал, как раздражен, как внешние его успехи компенсируются грубейшими срывами во внутренних делах, как его окружение борется с малейшим намеком на оппозицию, как замерла общественная жизнь в стране… На 14-м году такого правления двоемыслие в стране процвело бы окончательно, а цинизм дошел бы до таких пределов, что застой покажется разгулом вольномыслия… Стабильность — вещь хорошая. Но она не самоценна и не самоцельна: есть более достойные задачи. Власти же наши — готовясь, как всегда, к вчерашним сражениям, — полагают, что страна бредит покоем и достатком, что ей так и нравится полудремать в полуразложении, что сырьевой рост вечен, а интеллектуальный вакуум полезен…

Все свои главные задачи Путин решил уже в первом сроке. Второй не добавил к этому ничего существенного. И от застоя страна успела устать — хотя в Кремле, кажется, искренне считают, что все недовольные составляют незначительную кучку «несогласных» и живут на американские доллары. Но стоит вспомнить, с какой скоростью все поехало и рухнуло после 20 лет комфортнейшего брежневского правления.

Долгие и сонные периоды единовластия нравятся нашим согражданам лишь ретроспективно, и то после десятилетия грабежа и бардака. Современники от таких семилеток отнюдь не в восторге. И предсказать развитие ситуации проще простого: в самом лучшем случае через 7, а в худшем через 14 лет оттянутая пружина ударит так, что не спасет никакая нефть. Которая к тому времени вдобавок наверняка подешевеет.

№ 602, 14 июня 2007 года

«Белый аист» влетит

Российская госкомпания «Союзплодимпорт» ведет переговоры с Молдавией о покупке марки «Белый аист». Такой слух пронесся по СМИ. И взбаламутил всех отечественных потребителей алкоголя, которым до 1991 года эти слова говорили куда больше, чем «Камю». Кто здесь пил «Камю»? Единицы. А «Белого аиста» — миллионы.

Молдавский коньяк был наш, демократический, родной. Белая печальная птица с этикетки для многих из моего поколения ассоциировалась и с первым поцелуем, и с первым похмельем, и с первым в жизни настоящим бренди.

Правда, сам «Союзплодимпорт» пока говорит, что ни о каком отъеме молдавской марки даже не думает. Но мы-то уже выстраиваем картину. Сейчас «Аист» — собственность молдавского правительства. Наши у них эту марку якобы покупают, а взамен молдавские вина начинают проникать на российскую территорию. Им весной прошлого года поставили заслон: Онищенко там обнаружил вредные примеси. Теперь вот выправляем. «На высшем государственном уровне», как уверяют в агентстве «Молдова-вин», уже достигнуто решение о поставках. Ура!

Может, «Белый аист» тут ни при чем, а просто в Молдавии действительно повысили качество вина? Но если все так, как говорят, то операция проведена блестяще. Вы нам, значит, эксклюзивный бренд или по крайней мере права на его продвижение, а мы вам — допуск на рынок. Для Молдавии это вопрос жизни и смерти, поскольку основной импортер вина — Россия, а кроме вина, там ничего выдающегося и нет.

Я бы не удивился, если бы завтра Россия провела переговоры с Украиной о покупке бренда «сало». У нас ведь был уже запрет на украинскую свинью — каким-то стандартам она не соответствует. Давайте так: вы нам — марку «украиньске сальцо», а мы вам — право на ввоз этого самого сальца на наши рынки.

Или еще круче. Россия, конечно, не главный импортер виски, но его у нас охотно покупают. И десять миллионов литров «Лейблов», «Уокеров» и «Тичерсов» россияне в год оприходуют. Так вот, Онищенко берется обнаружить в виски какую-нибудь гадкую примесь. Экспорт запрещаем. А потом опять разрешаем, но при условии: Россия получает право выпускать висковку «Столичную», «Посольскую» и «Кедровую».

Вы будете смеяться, но в условиях железного занавеса так ведь и было. По всем международным конвенциям единственные люди, имеющие право называть свою продукцию коньяком, проживают в провинции Коньяк. Во всем остальном мире спирт, хранящийся в дубовых бочках, называется бренди. Но у нас — коньяк, и никто нам ничего не сделает, потому что мы не члены ВТО. Думаю, впрочем, что и ВТО ничего не изменит.

Или, скажем, шампанское. Во всем мире такое вино называют игристым, или sparkling, поскольку шампанским по определению является только то, что произведено в Шампани. Но мы спокойно пьем «Советское» и в ус не дуем, потому что в России имеется собственный аналог всего на свете. Наше шампанское — самое шампанское, и функционировать на наших рынках имеют право только те, кто признает такие правила игры.

У нас и демократия суверенная, то есть отдельная, и существовать она может только потому, что стандартную демократию мы к себе ввозить в какой-то момент запретили. Какой-то идеологический Онищенко нашел в ней вредные примеси. В результате мы ограничились приобретением бренда и насытили его собственным неповторимым содержанием. А за это разрешили всяким там правозащитным организациям иногда приезжать и на нас дивиться.

Жалко будет, если схема отношений России с «Белым аистом» на самом деле не такова. Очень было бы наглядно.

№ 607, 22 июня 2007 года

О деде и кепке

Президент Владимир Путин выразил свое высокое доверие Юрию Лужкову и предложил Мосгордуме утвердить его мэром столицы еще на один срок. Уже на пятый по счету. И вот вам, ребята, сказочка в тему.

Посадил дед кепку. Кепка — вещь. У кого кепка — у того и власть. Выросла кепка большая-пребольшая, такая, что заняла весь огород. Решил дед ее как-нибудь выковырять — да куда там! Корни она пустила глубокие, кепчат своих наплодила и плотно себя ими окружила, все грядки под свою могучую тень собрала, так что в тени оказалась практически вся дедова экономика, и стала жить да поживать. Дед зовет бабку, та — внучку, та — жучку, все они питерские, — и так и сяк ковыряют кепку, но никак ее выдернуть не могут. Она вросла.

Ладно, говорят дед с бабкой, даем тебе второй срок.

Прочно сидит кепка, знай покряхтывает:

— Мы горды высоким доверием и обещаем впредь…

Черт с тобой, говорят вспотевшие дед и баба, сиди третий срок, а мы покамест альтернативу вырастим.