Русские фамилии - Борис Унбегаун

Особенно показательны случаи, когда подобные противопоставления выражаются в чисто формальных признаках. Вот несколько красноречивых примеров.

Фамилии на ский/‑ской (‑цкий/‑цкой). Эти фамилии в свое время были признаком аристократического происхождения; они нередко встречаются в княжеских семьях, где обычно предстают как производные от топонима (названия владения), ср., например: Вяземский, Шаховской, Елецкий, Трубецкой и т. п.[38] При этом под ударением всегда писалось (и соответственно произносилось) окончание ‑ой, тогда как в безударной позиции окончание могло писаться по-разному; принятое сейчас написание ‑ий отражает церковнославянские орфографические нормы.

Со второй половины XVII в. фамилии на ‑ский/‑цкий могут указывать также на украинско-белорусское или польское происхождение[39], при этом такие фамилии образованы обычно не от названия места, но от наименования (имени или прозвища) человека[40]. Поскольку выходцы из Юго-Западной Руси в XVIII в. занимают ведущее положение в церкви[41], фамилии на ‑ский/‑цкий становятся принятыми в духовной среде — в результате и великорусское духовенство получает фамилии с таким окончанием. Создаваемые таким образом фамилии обычно производятся от названий церковных праздников (Рождественский, Покровский, Успенский, Богословский, Предтеченский) или от библейских топонимов (Иорданский, Елеонский); в последнем случае фамилии духовных лиц как бы соответствуют по своей внутренней форме фамилиям русских аристократов (образованным от названий владений) отличаясь от них, однако, по своей мотивировке[42]. Наконец, и фамилии евреев, выходцев из польско-литовских и украинско-белорусских земель, могут быть образованы по той же модели: обычно они образованы от топонима, указывая на происхождение их носителя (ср., например: Бродский, Слуцкий и т. п.); в подобных случаях еврейские фамилии совпадают по способу образования с фамилиями аристократов[43].

Итак, фамилии, оканчивающиеся на ‑ский/‑цкий, образуют сложную социолингвистическую гамму; вместе с тем, фамилии на ‑ской/‑цкой в принципе маркированы как дворянские. Соответствующее восприятие наглядно проявляется в тех случаях, когда фамилия сознательно видоизменяется, адаптируясь к той или иной социальной норме.

Так, граф А. Г. Разумовский, морганатический супруг императрицы Елизаветы Петровны и родоначальник династии Разумовских, был сыном простого «реестрового» казака с Черниговщины. Его первоначальная фамилия была Ро́зум; будучи приближен Елизаветой, он становится Разумовским[44], при этом замечательно не только окончание ‑ский, придающее фамилии аристократический облик[45], но и отражение акающего произношения, которое заставляет воспринимать ее как великорусскую[46].

По свидетельству А. П. Сумарокова, В. К. Тредиаковский сознательно дал «имени породы своей окончание Малороссийское, по примеру педантов наших; ибо ой, пременяти в ий есть у педантов наших то, что у Германских педантов Латинской ус»[47]. Тредиаковский — великорус, выходец из духовной среды[48]. Фамилия Тредиаковский — типичная фамилия духовного происхождения, она искусственно образована по украинской модели; отсюда объясняется, между прочим, окончание ‑ий, которое воспринимается Сумароковым как славянизм и расценивается им как педантство. Это соответствует амплуа педанта, каким в глазах Сумарокова является вообще Тредиаковский; в комедии «Тресотиниус» Сумароков выводит Тредиаковского в виде педанта Тресотиниуса, где латинизированное окончание ‑ус соответствует славянизированному окончанию ‑ий[49].

Вместе с тем, как указывает здесь же Сумароков, «дельно пишет г. Козицкой получив право Великороссийскаго дворянства: Козицкой а не Козицкий»[50]. Итак, великорус В. К. Тредиаковский, будучи представителем духовного сословия, искусственно украинизирует свою фамилию, а украинец Г. В. Козицкий, «получив право Великороссийскаго дворянства», свою фамилию русифицирует.

В этих условиях окончание фамилии на ‑ой оказывается значительным социолингвистическим признаком. Не случайно графы Бобринские, ведущие свое происхождение от А. Т. Бобринского (1762—1813), сына Екатерины II и Григория Орлова, пишут свою фамилию — искусственно образованную — в им. падеже именно как Бобринской[51]. Федор Степун замечает о писателе Борисе Садовском, что он настаивал на произношении Садовско́й: «не дай Бог назвать его Садо́вский — ценил свое дворянство»[52], как видим, фамилия Садо́вский, в отличие от Садовско́й, не воспринимается как специфически дворянская. В данном случае существенно как окончание ‑ой (а не ‑ий), так и место ударения: действительно, ударение на последнем слоге не встречается в русских фамилиях духовного происхождения (равно как и в украинско-белорусских фамилиях).

Н. С. Лесков в своем очерке «Печерские антики» (который имеет, как известно, документальный характер) воспроизводит характерный диалог между киевским митрополитом Филаретом Амфитеатровым и священником отцом Евфимием Ботвиновским. Е. Ботвиновский вел вполне светский образ жизни, необычный для духовного лица: он прекрасно танцевал, любил играть в биллиард, охотиться с гончими. «…Когда Филарету наговорили что-то особенное об излишней „светскости“ Ботвиновского, — сообщает Н. С. Лесков, — митрополит произвел такой суд:

— Ты Батвиневской? — спросил он обвиняемого.

— Ботвиновский, — отвечал о. Евфим.

— Что-о-о?

— Я Ботвиновский.

Владыка сердито стукнул по столу ладонью и крикнул:

— Врешь!.. Батвиневской!

Евфим молчал.

— Что-о-о? — спросил владыка. — Чего молчишь? повинись!

Тот подумал, — в чем ему повиниться? и благопокорно произнес:

— Я Батвиневской.

Митрополит успокоился, с доброго лица его радостно исчезла непривычная тень напускной строгости, и он протянул своим беззвучным баском:

— То-то и есть… Батвиневской!.. И хорошо, что повинился!.. Теперь иди к своему месту.

А „прогнав“ таким образом „Батвиневского“, он говорил наместнику лавры (тогда еще благочинному) о. Варлааму:

— Добрый мужичонко этот Батвиневской, очень добрый… И повинился… Скверно только, зачем он трубку из длинного чубука палит?»[53]

В этом эпизоде очень наглядно проявляются именно те социолингвистические признаки, о которых мы говорили выше — такие, как акающее произношение (которое в данном случае противопоставляется оканью, принятому в духовной среде[54]) или окончание фамилии на ‑ой.

Мы говорили о случаях, когда человек сознательно видоизменяет свою фамилию, прибавляя к ней окончание ‑ский/‑цкий — с тем, чтобы выразить свою принадлежность к дворянской или же к духовной среде. Возможны, однако, случаи, когда человек отказывается от фамилии с таким окончанием — именно потому, что она слишком отчетливо говорит о его происхождении. Так, первоначальной фамилией Якова Ивановича Смирнова (1754—1840), священника русской посольской церкви в Лондоне, была Линицкий. Выходец из Харьковской семинарии, он вместе с другими учащимися в 1776 г. был направлен в Лондон для службы в посольской церкви, а также для обучения земледелию; по пути в Санкт-Петербург им рекомендовали изменить фамилии, ввиду предубеждения некоторых официальных лиц (от которых зависела их поездка) против украинцев. Линицкий стал Смирновым, считая, что его фамилия образована от лат. lenis ‘кроткий, смирный’; когда в 1788 г. к нему присоединился в качестве переводчика его младший брат Иван, он также стал называться Смирновым[55]. Сходным образом рязанский архиепископ Амвросий Яковлев-Орлин (1804—1809) не любил фамилий, оканчивающихся на ‑ский; соответственно, в рязанской семинарии фамилии на ‑ский регулярно преобразовывались в фамилии на ‑ов/‑ев или ‑ин (например, Полотебенский становился Полотебновым и т. п.)[56].