Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги! - Иван Кузмичев

но виду старался не показывать. Все же командирская должность обязывает сохранять авторитет, пускай даже перед своими же сверстниками, еще полтора года назад обучавшимися в одной группе.

Так уж получилось, что в первых походах, когда с витязями был сам царевич, снимать пробу перед каждым вкушением пищи всегда предлагалось только ему. Потом же, когда наследник Русского царства не мог быть вместе с витязями, такой чести удостаивался командир сначала батальона, а потом и полка Русских витязей. Таким образом, корпус постепенно обрастает собственными традициями, где-то странными, где-то непонятными, но все же своими собственными, делающими жизнь кадетов разнообразнее и много интереснее, позволяя чувствовать, что они – единое целое, которому предстоит многому учиться и многое узнать.

– Отлично, – подув на деревянный половник, сказал Прохор, делая небольшой глоток.

По языку прокатился горячий комок густой каши, сдобренной пряностями и солью. Что-что, а рацион для витязей Старший брат старался подобрать так, чтобы они всегда были сытыми и довольными, разносолов же как таковых не было. Разве что по большим православным праздникам: в Рождество, на Пасху, к Новому году…

Хотя корпус и требовал больших денег для своего существования (одно обмундирование с фузеями чего стоит!), но постепенно переходил на самообеспечение. Кураторами корпуса, как повелось, стали поручик Преображенского полка Кузьма Астафьев и купеческий сын Николай Волков. Сообща они перестраивали хозяйство по тем канонам, которых требовал от них сам царевич, согласно собственным измышлениям.

Постепенно разрасталось хозяйство, на подворье забегали квохчущие наседки, закопошились в грязи первые поросята, неуклюже переваливаясь, вышагивали по утоптанной дороге гуси… Даже повседневную одежду, носимую кадетами в казармах, старались изготавливать прямо тут, на месте. Правда, это плохо получалось: сказывалась нехватка рабочих рук, все же население деревни не дотягивало и до сотни (не считая малолетних чад, конечно), и это вместе с купленными в свое время семьями закупов.

Все дела попросту нереально выполнить столь малыми силами. Поэтому по-прежнему много денег вылетает в трубу, уходя на сторону, к местным рязанским мастерам и купцам, с удовольствием сбывающих льняные и шерстяные ткани на бездонные склады рязанского наместника, без лишней волокиты и задержки…

Десять минут – и каждый витязь с собственной железной тарелкой сидел на мягком валике шерстяного полотна, в полсажени шириной и в сажень длиной, называемой среди молодых воинов не иначе как скаткой. Полезная обыденная вещь помогала не только в холода, но и в летние сырые вечера, надежно служа витязям в любую погоду. Жаль только, что от дождя не укрывает, но «это тем паче лишество ненужное, хотя много полезное, коли было бы таковым», как скажет старший наставник Михей.

Ложки стучат по дну, слышны веселые голоса и радостный смех, где-то на окраине временного лагеря витязей, расположившихся отдельно от основной армии, чуть слышно затянули походную песню…

«Пора!» – командует сам себе Прохор, отставляя в сторону пустую плошку.

– Сержанта Елисеева ко мне!

Необходимо как можно скорее предстать перед государем с подарком, личным подарком от всего полка, столь удачно захваченным вчера после сражения. Надо уметь пользоваться моментом. А когда лучше, если не сейчас, когда эйфория от победы еще не прошла, а только чуть угасла? А тут – нате вам, – и пополнение в казну, и важные документы врага! Разве не достойно почестей?

– Сержант Елисеев прибыл! – доложился Руслан, вскидывая ладонь к беретке.

– Бери два десятка своих витязей, сундуки с золотом – и бегом ко мне, я буду ждать на выходе, – приказал полковник.

– Есть!

Через пять минут двадцать воинов с десятью небольшими сундуками золотых талеров спокойно шествовали через просыпающийся после вчерашнего гуляния лагерь. Впереди небольшой колонны шел сам командир витязей, неся под мышкой толстую папку с серебряной тесьмой; замыкал колонну сержант Елисеев.

По мере приближения к шатру государя интерес к юным воинам, несшим непонятные сундуки, возрастал в геометрической прогрессии, достигнув крайней точки, – к Прохору подошел генерал от кавалерии Меншиков, с ухмылкой потребовав от командира витязей показать, что они несут.

– Первым содержимое сундуков может увидеть только наш государь-батюшка, – спокойно ответил Прохор, глядя в злые глаза «полудержавного властелина Руси».

– Ты забываешься, холоп! А ну быстро открыл сундуки, иначе будешь в холодной до конца своей никчемной жизни сидеть! – гаркнул на девятнадцатилетнего полковника Алексашка Меншиков.

– Это вы, господин светлейший князь, забываетесь. Видимо, теперь вы государь Руси-матушки, раз требуете такого наперед государя? – все так же спокойно сказал Прохор, сместив свою ладонь немного ближе к рукояти сабли.

– Хорошо, не хочешь по-хорошему… – Скулы светлейшего князя побелели, ноздри дрожали, словно паруса во время шторма. – Схватить его!

В толпе зашелестели вынимаемые из ножен клинки, двадцать витязей оказались в окружении ожидающих дальнейшей команды спешившихся кавалеристов.

– Вы чего замерли?! Я приказал взять их и кинуть в холодную!

– Так нет тут холодной, – виновато пробубнил кто-то в рядах кавалеристов.

– Так зарубите их, к чертовой матери, я не хочу видеть здесь их мерзкие рожи! – чуть не брызгая слюной, надрывался Алексашка.

– Стоять! – остановил драгун, начавших было исполнять бредовый приказ генерала от кавалерии, властный окрик. – Что здесь происходит?

За спиной разъяренного Меншикова замер царь Петр, с интересом глядящий на своего любимца и Прохора.

– Ну? Я жду! – нахмурился государь.

– Этот… полковник, – выплюнул последнее слово Меншиков, – не подчиняется приказам. Поэтому я приказал арестовать его.

– Да? Это правда, полковник?

– Нет, ваше величество, – спокойно ответил Прохор. – Я всего лишь сказал светлейшему князю, что не покажу ему содержимое сундуков до той поры, пока их не увидит сам государь.

– Что скажешь на это, Алексашка? Так дело было али врет полковник? – насмешливо спросил Петр, хорошо изучивший своего любимца, беззаветно преданного ему и его преобразованиям, но также беззаветно любившего брать взятки и «подарки».

– Врет, собака!

– Ну, коли так, то давай, полковник, открывай сундуки. Поглядим-посмотрим, из-за чего ссора вышла, – немного подумав, сказал государь.

Кивнув первой паре витязей, Прохор самолично подошел к сундукам и откинул крышку, на мгновение ослепнув от солнечных лучей, заигравших на гранях золотых монет.

– Етить! Святая матерь Богородица! Вот те на! – понеслось со всех сторон, когда толпа увидала золото.

– Кхе, неплохой сундучок, очень неплохой… И что, все таковы? – погладив подбородок, спросил Прохора государь.

– Так точно, ваше величество, весь десяток сундуков полон золота, – четко ответил полковник Митюха.

– Ну, коли так, то давай пройдем в шатер, там и продолжим разговор… наедине, – нахмурился государь, глядя на гневно раздувающего ноздри Меншикова, собирающегося что-то сказать, но тут же захлопнувшего свой рот, увидев, что государь не шутит.

Толпа собралась порядочная, но после пары десятков зуботычин от вставших в караул преображенцев желающих поглазеть на уносимые в шатер