Предвестники Мельтиара - Влада Медведникова

Ночь, холодные потоки, одиночество и полет среди темных ветров, — вернулись ко мне, захлестнули душу. Я словно снова оказалась без опоры, — вцепилась в подлокотники, усилием воли сдержала крылья. Я должна слушать внимательно, должна мыслить ясно.

Я стала скрытой, чтобы выследить всадника — но там уже был скрытый, следящий за ним. Кто? Это мог быть маг, ведь магия течет в нашей крови и в нашем дыхании. Это могла быть черноволосая девушка, командир отряда. Но никто из них не подал мне знака. Значит это кто-то другой, кто-то из тех, кто видел меня издалека.

Нельзя спрашивать кто. Таков порядок. Если расскажут — я буду знать, если нет — гадать бессмысленно.

Миэлти снова улыбнулся мне, перевел взгляд на Лаэнара и продолжил:

— Если хочешь устроить охоту на всадника, мы поможем. Я буду держать тебя в курсе, сообщу, как только узнаю, когда и где можно напасть, не привлекая внимания врагов.

— Я понимаю, — сказал Лаэнар. — Нам нельзя выдавать себя.

Его голос снова звенел, был полон силы. Не глядя, я протянула руку, наши пальцы переплелись. Лаэнар — как клинок, он сам разрежет все сомнения, уничтожит все преграды.

Все встало на свои места, все было, как надо.

— Миэлти даст вам сигнал, когда придет время, — сказал темный всадник. — Я научу вас, как сражаться с всадниками. Они летают не так, как вы, сражаются не так, как вы. Но не это самое важное.

Он замолчал. Мы ждали, смотрели на него. Я слышала стук своего сердца, слышала как пульс Лаэнара отзывается эхом. Наконец, всадник заговорил:

— Вы сильные, вы полетите в бой первыми. Но вы не одни. Каждый может помочь вам и вы можете помочь каждому. Война уже скоро, и вам осталось научиться только этому. Вот что важно.

Мгновение он смотрел на Лаэнара, а потом добавил:

— Да. Меня прислал Мельтиар.

15

Казалось, мы покинули Атанг давным-давно. Песни песка и ветра уже пропитали мою душу, я жил, как живут здесь все, — и время растянулось.

Я вставал до рассвета, пил горький чай на полутемной веранде, уходил бродить по поселку. Приходил к стоящему на отшибе дому, садился на ступени рядом с часовым — Аник велела непрерывно наблюдать за хрустальными шарами — и курил. Прошел день, и еще один — но шары оставались темными, пыль заносила их. Песня стонала и билась в них, текла от одного к другому, не находя выхода, но не сияла. Тин уезжал каждую ночь патрулировать вместе с ополченцами, но в предгорьях было тихо.

Враги словно исчезли. Словно растворились в моем сне.

Когда рассветало, я уходил в дом и блуждал там среди древних вещей, вдыхал следы магии, пытался понять, о чем говорят слова на пергаментных листах. Но надписи были обрывочными, следы — неуловимыми, и я вновь доставал сигареты, и синий дым окутывал меня. Мысли растворялись и рвались в небо, в заоблачную вышину, навстречу пронзительной тоскливой ноте, голосу флейты.

Вчера это стало невыносимо, и я забрал флейту из хрустального созвездия и отыскал Аник.

Я сказал ей: «Отправь кого-нибудь в Форт, пусть повесят ее в окне самой высокой башни, пусть ее всегда качает ветер». Аник смотрела на меня, ее глаза были черными и злыми, но она не задала ни одного вопроса, сделала, как я попросил.

Все, кроме Джерри, Рилэна и Тина, сторонились меня. Куда бы я не приходил, — на кухню, к лодке, к постам часовых, — ополченцы замолкали или понижали голос.

«Это не из-за песен, — сказал мне Тин. Его они считали своим. — Это из-за того, что ты колдуешь с вещами врагов».

Магия — ремесло врагов. Привычные слова, знакомые каждому. Роща выросла посреди Атанга, чтобы доказать людям, что это не так. Чтобы все увидели, что в нас тоже есть эта сила, мы сможем противостоять, если начнется битва. Но граница далеко от Атанга, здешние люди думают так же как двести, как триста лет назад. Я ничего не мог с этим поделать.

Живя в столице, я думал, что знаю, что такое недоверие и враждебность. Но там никто не смотрел на меня так, никто не отворачивался, когда я подходил.

Сегодня мне приснился Атанг. Весенний ветер, пыльца в воздухе, солнечные блики на мозаичном полу. Вино искрилось в высоком кувшине, белые цветы оплетали чугунную ограду балкона, — и прислонившись к этой ограде, прямо передо мной, сидела Арца. В ее волосах сияли драгоценные камни, прозрачные и алые, и ее платье было цвета огня, — шелковое, невесомое, оно струилось от каждого движения.

Мы говорили, но я не запомнил слов, — я смотрел на Арцу, и сгорал, не мог отвести взгляда от ее золотистой кожи, от улыбки, беспечной и легкой, от солнечных искр в ее глазах. Но я должен был сохранять спокойствие, ведь я знал — она враг. Враг, живущий среди нас, и она не знает, что мне все известно.

Но потом она засмеялась, и я забыл обо всем. Вскочил, чтобы рвануться к ней, — и мир перевернулся, померк, все заслонили горы, черная гряда, режущая небо. И выше, над горами, вскипала черная волна, бескрайняя грозовая туча, готовая рухнуть, захлестнуть мир.

Скоро начнется война.

Я думал об этом, когда проснулся, думал весь день. Я знал об этом и без снов, зачем они напоминают мне?

Я никогда не хотел предвидеть будущее.

Уже стемнело. Я протер глаза и огляделся. Запах синего дыма все еще витал в воздухе — я опять курил слишком долго, опять потерялся среди мыслей, воспоминаний и предчувствий. Я не знал сколько просидел здесь, за столом, над старым пергаментом. Час, два?.. Когда я пришел, сквозь пыльное окно падал свет, квадратами ложился на потускневшие строки. А сейчас было так темно, что я не видел собственных рук.

— Эли!

Окрик снаружи, незнакомый и резкий голос. Я встал и, пытаясь не сшибить ничего на пути, направился к двери. Ящики не давали мне пройти, запах древности, смешанный с дымом, мутил мысли. Меня окликнули еще раз, и я наконец нашел дверную ручку, вышел из дома.

Снаружи был свет. Призрачно-алый, он бился в хрустале, ночь обступала его, тени дрожали на земле.

Я медленно спустился по ступеням, остановился рядом с часовым.

Сигнализация зажглась. Один из шаров сиял — погасшее созвездие с единственной звездой, и у меня в руках не было карты, я не помнил, где север, где юг, не мог понять, какая деревня под угрозой и куда нам лететь.

Я взглянул на часового, и тот понял меня без слов.

— Это Форт, — сказал он. — Самое южное поселение, Форт. Загорелся только что. У нас есть время?

— Час или два, — кивнул я. — Может быть, больше. Найди Аник. И Джерри или Рилэна, кого-нибудь, позови их.

Я сам не мог сделать ни шага. Алое мерцание не отпускало меня, звало подойти, прикоснуться, запеть. Сквозь мое волшебство звучала другая, затерянная в веках песня, она наполняла ночь, наполняла мою душу.

Здесь, на границе, Форт — единственная крепость. Если враги открыто напали на него, значит ли, что началась война?

Чужая песня отвечала мне, пронзала сияющими нитями сердце. Нет, нет, говорила она, еще рано, еще рано.

Я едва заметил, как они пришли. Джерри и Рилэн, Аник и Тин, — обступили мое созвездие, и их тени вздрагивали и метались от всплесков алого света.

— Летим туда? — спросил Рилэн. Он стоял ближе всех к пылающему хрусталю, сигнальный свет отражался в его глазах.

Говорить мне все еще было трудно, и я кивнул.

— Я уже отдала приказ, — сказала Аник. — Отряд собирается, мы немедленно выезжаем туда.

Все правильно. Чем больше нас там будет, тем лучше.

— А деревни? — Тин стоял рядом с Аник, касался ее руки, смотрел требовательно и тревожно. — Никто не поедет патрулировать в горы?

Мой голос наконец-то отделился от песен, от переплетенного потока волшебства, — и я сказал:

— Видишь, только Форт. Все остальные в безопасности.

— А если на них нападут по пути? — возразил Тин. — Или после? У вас не будет сигнализации с собой. Отправляйтесь в Форт, я поеду в горы.

— Один? — Аник нахмурилась и покачала головой. — Опасно. И ты нам нужен.

Тин отвернулся на миг, а потом посмотрел мимо Аник, на меня.

Я буду твоей сигнализацией там. Его мысль, горячая, пропитанная пеплом, расколола мою песню, прошла сквозь меня. Я позову. Убеди ее.

На миг мир потемнела, и я был уверен, — сейчас меня вывернет наизнанку, я потеряю сознание, или потеряю себя. Но дыхание вернулось, вернулись мои собственные мысли. Я видел Тина, видел в его глазах просьбу хранить тайну.

Никогда прежде чужие мысли не проходили сквозь мое сердце как отравленный пепел. Я слышал мысли учителя, мысли других волшебников, — они звенели в моей душе, как новая струна в знакомой песне. Но я никогда прежде не слышал мысли всадников.

«Это не волшебство, не называй это так», — сказал мне Зертилен, и сейчас я не мог с ним спорить.

Но я умею хранить тайны.

Я поймал взгляд Аник и сказал:

— Тин столько времени жил в горах один, и несколько раз останавливал врагов. Пусть поедет.