Ценностный подход - Юлия Келлер

Господин Юн подходит к клепальщикам, чтобы понаблюдать за их работой воочию.

«И как, если объяснить словами, осуществляется подборка и заделка?»

Вид заделки, – отвечает Фарбер, пребывая в состоянии абсолютно невозмутимом, – зависит от предела прочности материала, а также от диаметра подшипника. Он берется по государственному стандарту. А вот с подборкой все гораздо сложнее – необходимо высчитывать задел, так как он накапливается с учетом тех или иных габаритов».

Чувствую, Фарбер постепенно пускается в такие производственные дебри, что даже господин Юн теряет суть повествования. Осмотрев сборку, наши гости обмениваются удовлетворенными взглядами, мол, все оказалось не так плохо, как они предполагали, а Юн даже оставляет свой скептический настрой. Тем временем мы идем на склад начинки – так мы называем шарики, сепараторы и заклепку в совокупности.

«Какие требования вы предъявляете, скажем, к телам качения? Прежде чем оказаться на сборке, они ведь тоже подвергаются контролю?»

Мы с Фарбером не сразу определяем, кому отвечать на этот вопрос, и в итоге я чуть-чуть опережаю начальника сектора:

«Прежде всего, контролер начинки следит за тем, чтобы исключить риск перепутывания шариков одного размера с другими, ведь разноразмерность тел качения в комплекте подшипника – одна из основных причин его выхода из строя. После того как подшипник собран, контролеры сборки, конечно же, не имеют возможности выявить данный дефект, если он имеет место, но при предъявлении продукции представителю заказчика мы демонтируем один подшипник. Разноразмерность шара – тот вид брака, который позволяет военным не допустить отгрузки всей партии, из которой был изъят данный подшипник, а также всех аналогичных партий».

Фарбер подхватывает, не дожидаясь нового вопроса:

«Тела качения подшипников, как и кольца, изготавливают из высокоуглеродистых хромистых сталей и закаливают до высокой твердости. Их поверхность, как и все рабочие поверхности изделия, имеют очень высокие классы чистоты. Вообще мы работаем с шероховатостями, которые имеют десятый класс – это не более шестнадцати сотых микромикрона – и выше, но не более четырех сотых микромикрона».

Честно сказать, речь удивляет меня своей грамотностью, а изложение – последовательностью. Если бы не тот факт, что он отвечает на заданные ему корейцем вопросы, я бы подумала, что он выучил материал по бумажке, и теперь талантливо оперирует им. Сама же я, слушая абсолютно обыкновенный голос среднего тембра, совершенно успокаиваюсь и как будто бы даже обретаю потерянную было уверенность в том, что занимаюсь чем-то стоящим.

Со склада мы направляемся на упаковку, где нас встречает тоже не на шутку взволнованная Валерия, позаботившаяся о том, чтобы все её работницы были одеты строго по форме.

«Это наш замечательный мастер, – представляет Фарбер Валерию, и я замечаю, как её щеки покрываются багрянцем, – она вам расскажет все, касательно упаковки подшипников».

Странно, почему-то за другие отделения Фарбер отдувался сам, хотя там тоже есть ныне здравствующие мастера, а вот на упаковке предоставил слово Валерии. Наверное, в своей подготовке ко встрече с корейцами он не добрался до инструкции по упаковыванию, и теперь бессилен в данной области.

«Внутренняя или первичная упаковка включает в себя: заворачивание в один или несколько листов бумаги, индивидуальная укладка в полимерные пакеты, и формирование паллетов».

Она ведет нас всех к огромному автомату и объясняет механизм его работы: «Подшипники в несколько рядов кладутся на матричную пленку и сверху покрываются горячим полиэтиленом – так обеспечивается их герметичность».

Для примера при гостях упаковывается одна партия, после чего Фарбер строго напоминает:

«Про бумагу объясните».

Валерия послушно показывает на стол, где лежат огромные коричневые листы и начинает перечислять, какие виды используются на каких типах. Она говорит быстро, и в какой-то момент господин Юн останавливает её. Улыбаясь, он просит:

«Давайте уже переедем ко второму этапу».

Смотрю на Фарбера, а тот, знай себе, ухмыляется самодовольно и чувствует себя совершенно расслабленно. Ещё бы, корейцы даже не спросили про заваривание пакетов, а это, как известно, наша самая слабая сторона. Аппараты уже давно не способны делать абсолютно герметичный шов, и часто, спустя некоторое время, можно увидеть, как на картонной коробке, в которую позже складывается подшипник, проступает масло.

Пока Валерия показывает не перестающему улыбаться ей господину Юну, куда именно клеятся бандероли на паллетах и коробках, Фарбер, сложив руки за спиной, уже ждет возле ванн с ингибированным маслом. И не зря, поскольку, как только Валерия заканчивает своё повествование о пути, который проделывает каждый подшипник у неё на отделении, господин Юн интересуется, впрочем, уже намного мягче, видимо, обаяние Валерии сделало своё дело:

«А что насчет консервации? Коррозия ведь нарушает качество поверхности, а это приводит к преждевременному износу деталей. Как вы в своем секторе предупреждаете этот вид брака?»

«Делаем всё, что в наших силах», – так и вертится у меня на языке, но, по счастью, вопрос адресован не мне.

«Для консервации – объясняет начальник, – мы применяем жидкие ингибированные смазки. Они защищают от атмосферной коррозии черные и цветные металлы даже в самых благоприятных для её образования условиях. Существует межоперационная консервация, к которой мы прибегаем в том случае, если подшипники не поступили на упаковку по тем или иным причинам. То же касается и колец, которые смазываются после завершения каждого рабочего дня…»

Ага, как же. Максимум – покрываются ингибированной бумагой, а смазываются только на выходные.

«Фарбер, Фарбер, – крутится у меня в голове, – и врешь-то ты так вдохновенно! Прямо не человек, а набор талантов».

«Как уже вам говорила Валерия, термосвариванием пакетов достигается полная герметичность упаковки, и тем самым обеспечивается защита изделия сроком не менее двух лет».

Корейцы все вместе самостоятельно осматривают упаковку. Один из них даже берет шайбовый подшипник в руки и спрашивает, почему он чистый, и Фарбер поясняет:

«У подшипников с двумя защитными шайбами смазка закладывается внутрь. Кроме того, они дополнительно оборачиваются ингибированной бумагой, каждое изделие по отдельности».

Кажется, проходит вечность, прежде чем господин Юн, наконец, произносит:

«Думаю, здесь мы закончили».

Глава десять

«Что ж, а теперь я предлагаю отправиться в отдел главного металлурга и посетить лабораторию», – предлагает Литвак.

Немного подумав над предложением, корейцы его принимают и удаляются с замами Прайса. Едва за ними закрывается дверь, я, совершенно обессилевшая, сажусь прямо на стоящий рядом ящик.

«Отстрелялись», – говорит Разумовский, хотя весь огонь мы с Фарбером приняли на себя.

Начальник кладет руку своему заму на плечо, как будто желая подбодрить, и они вместе уходят обратно в сектор, а я остаюсь.

Закрываю лицо ладонями, и некоторое время сижу так, потом поднимаюсь и захожу к Инге. Она вот вообще предпочла не высовываться, как и всегда. Мне нужно прийти в себя, а для этого ничего нет лучше, чем заняться рутиной работой, поэтому начинаю подписывать маршрутно-сопроводительные карты, которые скопились за три дня. Их оказывается довольно много, и пока я рисую свою загогулину на каждой, успеваю подумать и о Фарбере. Если он хотел произвести впечатление, то ему это по всем статьям удалось. У меня до сих пор в голове звучит его голос, растолковывающий корейцам, что да как с нашими подшипниками. Да, это вам не Тышлер, который всерьез полагал, что сепараторы из латуни следует называть «латуневыми», а старые станки с новым двигателем смогут работать на околосветовых скоростях, и не Пюрешка, который, как та собака, которая все знает, но связать двух слов, чтоб доходчиво объяснить другим, не может.

В общем, к концу рабочего дня я уже привыкаю к тому, что, чем бы ни занималась, все время думаю о Фарбере. Ведь он, насколько хорош, что смог за столь короткое время разобраться во всех тонкостях. Не то чтобы я считаю всех остальных безнадежно тупыми, но… вообще да, именно так я и полагаю.

К пяти часам иду на директорское совещание, где уже с порога Прайс встречает меня не иначе как:

«Вот и второй триумфатор дня».

Так как единственное, о чем я думаю, зайдя в кабинет – что Фарбер предпочел прийти сюда в одиночестве, без меня, и что он уже сидит на своем обыкновенном месте, а я опоздала – поэтому не совсем понимаю, о чем директор ведет речь. Тем временем Прайс подходит ко мне, встает рядом и обнимает одной рукой за плечи.

«Господин Привалов, – обращается директор к моему боссу, – вы воспитали чудного профессионала, знатока своего дела. За это Вам моя персональная благодарность. И Вам, господин Литвак за Роберта, разумеется, тоже. Корейцы заявили, что Роберт произвел на них сильное впечатление».