Древнееврейская музыка и пение - Аким Олесницкий

Что касается внутреннихъ достоинствъ и гармоніи древнееврейской музыки, то въ этомъ отношеніи она многимъ отличалась отъ нынѣшней еврейской музыки, основывающейся на созвучіи многихъ тоновъ и правильномъ расположеніи интервалловъ. Гармонія еврейской музыки была весьма проста, ее составлялъ не музыкальный складъ звуковь, а множество звуковъ одного тона. Это была нынѣшняя унисонная музыка, когда какое нибудь музыкальное мѣсто весь хоръ поетъ въ одномъ тонѣ. Унисонный напѣвъ древееврейской музыки повидимому, указанъ въ самой Библіи, въ словахъ: «и были какъ одинъ трубящіе на трубахъ и поющіе, издавая одинъ голосъ въ восхваленіе»[207]. Это значитъ, что какъ созвучіе между пѣвчими, такъ и созвучіе пѣвчихъ съ музыкою основывалось только на униссонѣ. Такимъ образомъ древнееврейская музыка, расчитанная не на разнообразіе, а на силу звука, имѣла характеръ громящій и пронзающій. Не даромъ талмудъ говоритъ, что когда играли въ храмѣ іерусалимскомъ, было слышно до Самаріи. «Отсюда,» говоритъ Флери, «въ древнееврейской музыкѣ небыло и пріятности, происходящей отъ различныхъ сочетаній музыкальныхъ звуковъ, какую имѣетъ нынѣшняя европейская музыка»[208]. Указаннаго мнѣнія о характерѣ еврейской музыки держатся: Климентъ александрійскій Калметъ, Шереръ и др. Климентъ александрійскій[209] сопоставляетъ въ этомъ отношеніи характеръ еврейской музыки съ церковною музыкою грековъ, которая также была унисонная: πσαλτης начиналъ пѣть и дѣлалъ голосомъ различныя измѣненія звука, а хоръ, удерживая одинъ тонъ, производилъ гулъ, составлявшій нѣкоторый аккомпаниментъ пѣвцу. Такого же характера было и наше демественное пѣніе, пѣніе обиходное и особенно старообрядческое. Частнѣе Климентъ александрійскій приближаетъ древнее еврейское пѣніе къ греческому дорическому ладу, изобрѣтенному ѳракійцемъ Тамирасомъ, гамма котораго соотвѣтствуетъ нашимъ нотамъ, d, e, f, g, a, h, c, d. Дорическій ладъ отличался простотою и важностію, монотонностію и растянутостію, такъ что почти весь этоть напѣвъ располагался только по спондеямъ и прилагался къ словамъ чрезмѣрно длиннымь. Такимъ образомъ еврейская музыка, которую Климентъ александрійскій нашелъ возможнымъ сравнить съ дорическимъ напѣвомъ, будетъ напоминать музыку нынѣшнихъ коптскихъ христіанъ, которые доселѣ продолжаютъ распѣвать съ тимпанами псалмы Давида особеннымъ древнимъ напѣвомъ, до крайности растянутымъ и монотоннымъ; одно слово аллилуіа пѣвцы коптскіе тянутъ не менѣе 20 минутъ[210]. Однообразіе и монотонность древней священной музыки имѣли не какой либо случайный и временный характеръ, а были закрѣплены обычаемъ и закономъ въ вѣчно неизмѣнное состояніе. По крайней мѣрѣ въ Египтѣ для всѣхъ пѣвцевъ и музыкантовъ былъ опредѣленъ закономъ одинъ напѣвъ, отъ котораго они несмѣли уклоняться[211]. Вотъ что говоритъ по этому поводу Платонъ, приходившій въ восторгъ отъ этой суровой восточной формы, наложенной на безконечное содержаніе фантазіи художниковъ: «Египтяне издревле видѣли необходимость представлять молодымъ людямъ красоту и совершенство въ извѣстныхъ формахъ. Они выбрали и опредѣлили извѣстные типы существовавшіе въ храмахъ и строго запрещали всякаго рода художникамъ обращаться къ какимъ либо другимъ формамъ. Это правило равно имѣло силу по отношенію къ мелодіямъ, и кто захочетъ изслѣдовать, найдетъ, что въ теченіе десяти тысячъ лѣтъ произведенія египетскаго искусства всякаго рода не уклонились отъ указанныхъ ему типовъ». «Это удивительно», замѣчаетъ одинъ изъ слушателей. «Да, и особенно законы, опредѣляющіе музыку. Какимъ образомъ можно было установить навсегда форму прекрасной мелодіи? Древнее пѣніе, удерживаемое ими, они приписываютъ богинѣ Изидѣ. Поистинѣ такія изобрѣтенія принадлежатъ богамъ»[212]. Можно бы подумать, что древній поборникъ владычества типовъ преувеличилъ положеніе дѣлъ въ Египтѣ; но энтузіазмъ Платона раздѣляютъ Страбонъ, Діодоръ и Виллото, прибавляя, что Египтяне имѣли у себя древнія мелодіи для священныхъ пѣсней, учили только имъ дѣтей и всякую новость въ напѣвѣ встрѣчали съ крайнимъ неодобреніемъ[213]. Впрочемъ, какой бы нибылъ напѣвъ храмовой еврейской музыки, слава ея была извѣстна далеко за предѣлами Палестины. Вавилоняне, плѣнившіе іудеевъ, болѣе всего интересуются слышать Сіонскую пѣснь: «воспойте намъ отъ пѣсней Сіонскихъ»[214].

Доселѣ мы имѣли въ виду только храмовую музыку и пѣніе у древнихъ евреевъ. Но, устроивши музыку храма, Давидъ и Соломонъ образовали особенный персоналъ музыкантовъ царскаго дома, «состоявшій изъ мущинъ и женщинъ, услаждавшихъ пѣніемъ время царской трапезы». Этотъ обычай домашней музыки распространили на востокѣ законодатели всего древняго міра, Египтяне, у которыхъ пѣвцы всегда считались между царскою прислугою. На надгробныхъ надписяхъ Египетскихъ часто встрѣчаются выраженія: «NN пѣвецъ рабъ владыки міра» или: «NN великій пѣвецъ Фараона». Египетская придворная музыка состояла главнымъ образомъ изъ рабовъ, а свободнымъ занятіе музыкою не рекомендовалось. По свидѣтельству Діодора «Египтяне считали не только безполезнымъ, но и положительно вреднымъ домашнее занятіе музыкою, какъ ослабляющее мужество»[215]. Одинъ изъ Птоломеевъ, сверженный съ престола, въ насмѣшку названъ Египтянами свирѣльщикомъ[216]. Такимъ образомъ, во взглядѣ на музыкальное искусство Египтяне далеко уступаютъ евреямъ, которые, можетъ быть благодаря сравнительно большей простотѣ жизни, именно лучшимъ царемъ всей своей исторіи считаютъ царя музыканта. Послѣ Соломона, пресытившагося пѣснями своихъ придворныхъ пѣвцевъ и пѣвицъ[217], обычай домашней музыки конечно долженъ былъ найти для себя развитіе между іудеями. О музыкальности древнихъ евреевъ свидѣтельствуетъ тотъ фактъ, что, по изображеніямъ пророковъ, тотъ городъ еврейскій, изъ котораго не неслись звуки музыки и пѣсней, долженъ былъ считаться или оставленнымъ жителями или оплакивающимъ какое либо несчастье[218]. Пѣтъ положительнаго свидѣтельства, чтобы богатые евреи этого времени покупали рабовъ музыкантовъ, подражая Египту и Ассиріи. Но, по возвращеніи іудеевъ изъ вавилонскаго плѣна, упоминается значительное число музыкантовъ-невольниковъ, выведенныхъ евреями въ Палестину: по еврейскому тексту 200, по Флавію 245, а по LXX 265[219]. Принимая во вниманіе это обстоятельство, а кромѣ того свидѣтельство извѣстнаго псалма, въ которомъ іудеи клянутся не пѣть пѣсни сіонской на чужбинѣ, и оставляютъ висѣть на ивахъ свои кинноры безгласными, нужно заключить, что нравы вавилонскіе вредно подѣйствовали на музыкальный духъ евреевъ.

Въ частности, во время пиршествъ у всѣхъ древнихъ народовъ пѣлись священные гимны, сопровождавшіеся у евреевъ невломъ, кинноромъ, халиломъ и тимпаномъ, т. е. совокупностію всѣхъ трехъ родовъ инструментовъ, и плясками, обыкновенно заканчивавшими торжественные обѣды[220]. При брачныхъ торжествахъ, также при обрядѣ обрѣзанія древніе египтяне, а за ними вѣроятно и евреи, употребляли только флейту[221]. Кромѣ того, для гардеробной музыки, во время продолжительнаго туалета дамъ египетскихъ и еврейскихь, и для колыбельныхъ пѣсней употреблялась гитара[222]. Изъ пѣсней, употребляемыхъ при занятіяхъ, Библія упоминаетъ только пѣсни при собраніи винограда[223]. Если справедливо нѣкоторые толкователи надписаніе псалмовъ 8, 80, 83 gethith переводятъ: тиски виноградные, давильня; то указанные псалмы имѣли назначеніе служить для праздника собранія винограда; это были épilénie, какъ говорили греки. То обстоятельство, что въ псалмахъ ничего не говорится о виноградѣ и его сборѣ, не можетъ служить возраженіемъ. Нужно знать, что древніе пѣвцы всегда употребляли самыя общія формы для выраженія праздничнаго состоянія духа, не касаясь ближайшихъ обстоятельствъ. Такимъ образомъ во многихъ пѣсняхъ Давида, писанныхъ по поводу опредѣленныхъ обстоятельствъ, чрезвычайно трудно открыть какіе либо намеки на эти обстоятельства; ясно виденъ только общій мотивъ, движущій чувствомъ пѣвца. Есть даже преданіе, что въ Египтѣ существовала одна пѣснь, освященная закономъ, которую во всѣхъ случаяхъ радости необходимо было пѣть безъ перемѣны. Въ настоящее время въ Палестинѣ всякая работа въ полѣ, при уборкѣ хлѣба, сопровождается пѣснями. Если евреи еще при Моисеѣ заимствовали у древнихъ египтянъ обычай молотить хлѣбъ посредствомъ воловъ[224], то они должны были знать прочитанную недавно Вилькинсономъ между іероглифами, слѣдующую пѣснь, которую во время молотьбы древніе Египтяне обращали къ волу молотящему: