Площадь - Чхе Ин Хун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так обстояли дела, когда все это произошло.
Как-то раз майским вечером отец Еньми пригласил Менджюна к себе. Он служил заведующим отделением банка и обычно был очень занят по работе. Менджюн редко видел его дома, так, раз-два в неделю, и то мельком. Обычно он приходил с работы поздно вечером. С улицы слышался негромкий гудок автомобиля, потом почти бесшумно открывались ворота. Только по этим слабым звукам можно было догадаться, что хозяин вернулся домой. Утром он уходил еще до завтрака: обязан был приходить раньше остальных служащих. Такой у них порядок. Как уже немолодой человек выдерживает такое напряжение, было загадкой. То, что Менджюн услышал от отца Еньми, прозвучало для него как гром среди ясного неба.
— Днем в банк приходил сотрудник охранки. Не по делам банка. Он интересовался тобой. По его словам, в последнее время по пхеньянскому радио регулярно выступает твой отец. Это специальные пропагандистские радиопрограммы для Юга. В ходе проверки полиция выяснила нечто весьма неприятное: оказывается, сын этого человека проживает в Сеуле, и не где-нибудь, а именно в доме заведующего отделением банка, то есть в моем. Меня спросили: «В каких отношениях вы состоите с этим северокорейским отщепенцем? Как ведет себя его сын? Где учится?» Может так случиться, что на днях тебя вызовут в полицию. Тебе следует подготовиться к этому. Думаю, ничего особенного не произойдет, но лучше бы тебе поменять имя. Как ты считаешь?
Нервы у Менджюна были натянуты до предела. От его чуткого слуха не ускользнули холодные нотки в голосе отца Еньми, которые тот старательно маскировал ласковыми словами.
После событий пятнадцатого августа тысяча девятьсот сорок пятого года, то есть после освобождения Кореи, его отец бежал на Север. С тех пор от него не было никаких вестей. С сыном он не был близок. Через некоторое время после отъезда отца умерла мать, и мальчик оказался сиротой. Старый друг семьи — отец Еньми — взял его под свое крыло. В детстве Менджюн часто вспоминал покойную мать, но никогда не думал об отце, живущем где-то на Севере. Теперь, когда его порой охватывало чувство одиночества, оно никак не было связано с потерей матери или отца. Он вырос, и уже не нуждался в родительской опеке, считая себя вполне самостоятельным и независимым. Его сиротское детство было безбедным, ведь после смерти матери о нем заботился отец Еньми. Менджюн не только жил в его семье как полноправный член, но еще и получал от главы семейства своего рода пенсию: ежемесячно ему выдавались карманные деньги. Еньми и ее брат Тхэсик знали об этом, но никогда он не слышал от них даже намека на упрек в иждивенчестве. Возможно, такое великодушное отношение объяснялось тем, что сами они ни в чем не испытывали нужды. Живя в довольстве, Менджюн не задумывался над материальными проблемами и даже не испытывал чувства благодарности к благодетелю.
Как-то краем уха он услышал, что его отец в свое время оказал отцу Еньми большую услугу.
А если это так, то тот был просто обязан помочь встать на ноги осиротевшему мальчику. Живи беззаботно, пока есть возможность! Нет никакого резона вникать в управляющую людьми тайную силу золота. Его еда, жилье, книги и так далее должны быть оплачены и оплачиваются. Так зачем задумываться над тем, что приходит само, когда нет необходимости беречь или копить «собственные» деньги? Молодой наивный глупец, никчемный книжный червь.
Слово «я» для Менджюна имело особую окраску. Для него понятие, означающее вещь, существующую сама по себе, или «вещь в себе», не включало такие повседневные предметы, как еда, обувь, носки, одежда, одеяло, постель, взнос, табак, зонтик и прочее в таком роде. За скобками всего этого оставалось нечто окончательное и неоспоримое. Для желторотого идеалиста-философа Менджюна этим «нечто» было исполненное смысла и содержания слово «я». Отец не был включен в это «я». Так же, как и мать. В мире «я» живет один только Менджюн. Его «я» — не Площадь, а изолированная комната, точнее, одиночная камера, где нет места больше никому, кроме хозяина. Будь сейчас жива его мать, он все равно не смог бы впустить ее в свой внутренний мир, в эту изолированную комнату. Исчезло пространство, где они могли бы общаться с матерью. Причина в том, что в природе не существует места, где живые встречаются с мертвыми. Путь к живому отцу тоже наглухо закрыт. Площадь, где тот обитает, находится совсем в другом поселении. Между ней и Площадью Менджюна понатыкано множество пулеметных гнезд, и у него никогда не возникало даже мысли о том, чтобы отправиться к отцу. Потому что он не верит Площади. Где, при каких обстоятельствах он хотел бы встретиться с неожиданно возникшим отцом? Ответа на этот вопрос он не знал.
Через два дня его вызвали к следователю. Полицейский сидит напротив, облокотившись на стол, и пристально разглядывает Менджюна.
— Где учишься?
— В университете.
— Факультет?
— Философский.
— Философский? — переспрашивает следователь, скривившись.
Лицо Менджюна пылает. Издевательское отношение задело его, и, чтобы скрыть свое возмущение, он смотрит через голову полицейского в распахнутое окно. Во дворе шумит листочками тополь, ветер играет ветками, колышет листву. Хорошая пора — май. И зачем он в такую пору здесь, в этой мрачной комнате, и почему вынужден молча сносить насмешки этого типа? В обычной жизни он бы даже прикурить не попросил у какого хама. И все по папочкиной милости. Спасибо! Когда они еще жили все вместе, Менджюн почти не видел отца. Его не было дома месяцами. Шанхай, Харбин… Юные годы свои отец провел в Китае, а после освобождения Кореи почему-то переехал с семьей в Сеул. Если бы не этот переезд, мать, вероятно, сейчас еще была бы жива… Как знать…
— Так, так… Ты на философском, значит возможно, и с учением Карла Маркса знаком?
— Простите? — поглощенный своими мыслями, Менджюн не расслышал вопрос полицейского.
Следователь разозлился и грохнул кулаком по столу:
— Ах ты, сволочь! Уши забиты дерьмом, да? Спрашиваю, ты знаком с марксизмом?
Ситуация накалялась. Менджюн чувствовал, как у него горит лицо и увлажняются глаза.
— Молчишь?
В комнате повисла тишина.
— Ты что, змееныш, думаешь, я тут шутки шучу?
Менджюн с трудом выдавил:
— Не знаком…
— «Не знаком»?! Отец помешан на марксизме, а сынок ничего не знает!
— Философский факультет имеет свою программу. Нам не
