Дочь Хранителя - Ирина Шевченко

   Он умолк ненадолго, словно собирался с духом, прежде чем начать.

   - Ну, в общем, ты из сна поняла уже, что в колонии не было магов. А когда твой отец погиб, и Врата на Свайлу закрылись, в Сопределии вообще не осталось адептов Пилаг, кроме меня. И когда лет девять назад я появился на Юули...

   Говорил он долго, сбиваясь, путаясь в словах, косясь иногда в мою сторону, будто бы пытался в темноте прочесть на моем лице реакцию на свой рассказ. А какой она должна была быть эта реакция? Он же сам сказал - я выросла в Мире, где к искусственному оплодотворению давно уже не относятся, как к чему-то невероятному. Невероятным казалось его собственное отношение ко всему случившемуся - через столько лет осознать, что рожденный по воле Совета народа ребенок, которого он никогда не видел, да и видеть не хотел, считая его лабораторным воплощением своего гражданского долга, все-таки его сын - это было действительно удивительно.

   - Сколько ему лет? - поинтересовалась я, когда по затянувшейся паузе поняла, что рассказ окончен.

   - Точно не знаю. Семь-восемь. Галчонок, скажи, я дурак?

   - Да, - честно сказала я. - Тебе что, в жизни проблем мало, как еще и этим грузиться? Иди в колонию, встреться с ним, поговори, посмотри хотя бы. От тебя ведь ничего не требуют, ни участия в его воспитании, ни алиментов... Слушай, а у кардов есть такое понятие, как алименты?

   - Есть, - вздохнул он. - У кардов все есть, даже алименты. Но с меня их действительно не требуют. Им нужен был только носитель крови Пилаг - будущий маг для колонии.

   - Ну так и иди смело.

   - А потом?

   - А потом видно будет. Ты главное сходи.

   - Вот и Рошан так говорит, сходи! Не пожалеть бы потом.

   - Вот если не пойдешь, тогда жалеть будешь однозначно.

   - Хорошо, - кивнул Эн-Ферро, - схожу. Только попозже, когда здесь, в Марони, все утрясется.

   - Знаешь, Лайс, - сказала я, подумав, - после всего, о чем мы с тобой после твоего приезда говорили, мне кажется, что не скоро здесь все и утрясется. Ты лучше сейчас иди, пока ничего новенького не началось. Только на мой день рождения останься, а то...Ой!

   - Что? - не меньше моего испугался братец.

   - Пушистый кто-то по ноге пробежал, - прошептала я. - Мышь, наверное!

   - Фух, - выдохнул он. - Пугаешь только. Это не мышь, это я нечаянно. Хвостом.

   - Ой, а можно на него посмотреть? - загорелась я.

   Лайс притянул меня к себе и звонко чмокнул в лоб.

   - Знаешь, за что я тебя люблю, Галчонок? Ты единственное существо в Сопределии, которое способно заявиться среди ночи, разбудить, выплакаться самой, меня заставить вывернуть перед тобой душу на изнанку, а после всего этого вот так запросто попросить показать тебе хвост.

   - Ну покажи, - заныла я.

   - Да смотри уже. Который год меня достаешь.

   - А как? Ты хоть свет зажги.

   Обожаю, когда он так делает - легкий пас рукой, и под потолком вспыхивает идеальной формы светящийся шар. Ни в какое сравнение не идет с тем кособоким уродищем, которое я сотворила на прошлой длани.

   С минуту глаза привыкали к свету. М-да, пижамка у братишки явно не местного производства - майка с гротескной эмблемой и короткие штанишки а-ля семейные трусы. Не слишком эстетично, зато очень удобно - из короткой и широкой штанины свободно свисал хвост. Длинный, почти до пола, и гибкий, покрытый короткой светлой шерстью, в тон взъерошенной шевелюре карда. Совсем как у кота. Если конечно бывают коты размерами с Лайса.

   - Здорово! А потрогать можно?

   Эн-Ферро мученически вздохнул. Я пару раз опасливо ткнула в хвост пальцем, прежде чем осторожненько погладить по мягкой шерсти. Сбылась мечта идиотки!

   - Все, просмотр окончен, - он, даже не поднимая руки, погасил пульсар. - Спать пора. Тебе с утра в Школу.

__________

   Иоллар сидел на берегу прямо на холодном песке, смотрел на лениво перекатывающиеся волны и думал о миражах.

   Миражи. Странное явление. Насмешка богов. Обманчивая дымка, в которой каждый может рассмотреть то, что желал бы увидеть. Бредущий по пустыне путник, изнывающий от зноя и жажды - зеленый оазис и прохладное озеро. Заблудившиеся на бескрайних океанских просторах моряки - кромку долгожданного берега. А уставший от вереницы продажных и легкодоступных женщин мужчина встречает гордую красавицу, достойную, по его мнению, самых глубоких, чистых и светлых чувств...

   Но потом наступает прозрение. Тянущиеся к воде руки загребают пригоршни горячего, утекающего сквозь пальцы песка. Корабль пронзает иллюзорный берег и вновь разрезает морскую гладь. А один чрезмерно романтичный юноша наблюдает сквозь прикрытые веки, как девушка, о которой он непрестанно думал вот уже который день, ночью тайком пробирается в спальню его друга.

   С вечера он долго не мог уснуть. Мысли в голову лезли самые разные. Но не самые плохие. С того дня, когда возвратился Лайс, когда она попросила его остаться, не уезжать до ее дня рождения, что-то словно изменилось в их отношениях. Пусть на первый взгляд все и было как и прежде: час в лесочке, недолгая бессодержательная беседа за столом, несколько коротких, ничего не значащих фраз в течение дня, но ему отчего-то стало казаться, что и смотрит она теперь на него по-другому, и говорит как-то иначе...

   Миражи.

   Только-только успел задремать, как тут же сквозь сон услышал скрип половиц и шаги в ее комнате. А когда дверь открылась, и она встала на пороге, сердце едва ли из груди не выскочило от глупой нелепой надежды. И сам понимал, что есть десяток причин, по которым могла она вот так среди ночи выйти из своей спальни, но все-таки чувствовал ее взгляд, слышал легкое, чуть прерывистое дыхание и не мог уже сдержать неуемной фантазии. Она простояла так долго, очень долго, наверное, целую минуту. Смотрела, прислушивалась к его дыханию. А потом сделала первый шаг. И он, поняв, что ступила она не в сторону коридора и не назад в комнату, готов был уже вскочить ей на встречу, каким бы безумным это не казалось. А безумным в тот миг это не казалось ничуть - ведь если он до сих пор не спал и думал о ней, то что мешало и ей тоже...

   Миражи.

   Но потом она сделала следующий шаг, крадущийся, осторожный. А потом еще. И еще. И он уже понял, куда она идет, и с трудом сдержал готовый сорваться с губ стон. Никогда до этого, ни в той аварии, когда его эктокар вылетел с трассы и ноги едва ли не раздробило зажав смявшимся от удара металлом обшивки, ни тогда, когда клинок рованского крипса вонзился в грудь пробивая ребра и легкое, он не испытывал такой боли. Он и не знал, что такая бывает - глухая, ноющая, невыносимая, словно сказочный ледяной демон сжал когтистой лапой сердце и давит, давит, стремясь размять пульсирующий комок плоти в своих холодных пальцах. И каждый долетающий до него звук - негромкий скрип рассохшейся деревянной кровати, тихий, прерываемый то ли стонами, то ли всхлипываниями шепот, одинокий приглушенный возглас - каждый этот звук вонзался в грудь раскаленной иглой. И он с каким-то мученическим иступленным наслаждением продлил и усилил эту боль, вспоминая то, на что прежде не обращал внимания: как бросается она навстречу возвращающемуся из поездок Лайсу, как восторженно внимает всем его словам, как трется доверчиво щекою о его плечо в то время, как он шепчет ей что-то на ухо, и как уединяются эти двое порой на маленькой кухне или как обрывают разговор едва он, Иоллар, входит в комнату. Надо же, а ведь до этой ночи он, дурак, и правда, видел во всем этом нечто невинное, действительно родственное. Брат и сестра Эн-Ферро! Дивные нравы в этой семейке.