Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на растущую холодность, в их интимной жизни пока еще не было разлада, ибо Йожи следовал извечному мужскому правилу: «Терпенье, друг, терпенье». Ибойке, правда, не хватало требуемой этим правилом покорности и безропотности, но, хотя душевная опустошенность и скука гнали ее на поиски кого-нибудь, чтобы заполнить эту пустоту, она искала этого «кого-то» среди женщин, а не среди мужчин. Да и переверни она вверх дном весь Будапешт, лучшего мужчины, чем Йожи, ей все равно не найти. Но именно поэтому ей непременно хотелось, чтобы Йожи познакомился с ее ближайшей приятельницей Иликой, а потом с ближайшей приятельницей этой приятельницы — Чепикой, а потом с… Цепь эта была поистине бесконечна, хотя временами в ней случались и разрывы, сыпались искры коротких замыканий — ссор, когда та или иная из этих милых дам вдруг оказывалась противной, завистливой мегерой. Причина зависти — красота Ибойки, но в остальное время, ах, все они прелесть какие забавные, и с ними так весело!
Застав у жены таких подозрительных гостей, Йожи был далеко не в восторге, но волей-неволей пришлось сделать приятное лицо. Не может же он в самом деле выгнать их на улицу, да и Ибойка так одинока, ей нужна какая-то компания.
А Ибойка, движимая инстинктом, который безотказно работает даже у самых глупых женщин, старалась создать непринужденное настроение.
— Устал, дорогуля? (С тех пор, как в ней угасла любовь, она разговаривает с мужем именно таким приторным языком, по крайней море при посторонних.) — И, склонившись над Йожи, который уселся на стул, она поцеловала его в лоб. — Ах, до смерти замучили моего бедняжку! Ведь он такой глупенький, что ни взвалят, все везет. Новый рекорд нужен, иначе отстанем от фабрики «Вереш чиллаг»? Ничего, поставит Майорош! Новая норма? Ничего, покажет Майорош… Обмен опытом?.. Давайте сюда Майороша… Всю кровь из него высосут эти пиявки…
Еще в ту пору, когда они были помолвлены и в первые месяцы после свадьбы, Йожи, как хороший муж, истинный друг своей жены и хороший коммунист, заботился о ее воспитании и нередко рассказывал Ибойке о заводских делах, о препятствиях на пути стахановского движения, о своих опытах и начинаниях. Тогда ему было очень неприятно и обидно, что все это ничуть не интересовало Ибойку. А теперь она использует то, что случайно застряло в памяти, на такие вот штучки!
Но высказать свое неудовольствие в присутствии этих посторонних женщин он не мог. Ведь Йожи к чему-то обязывают его имя и честь! А то еще будут потом говорить: «Смотрите, каков ваш Майорош, что за неотесанный мужик, как он кичится своим званием стахановца! А на самом деле, может, из него «сделали» стахановца — ведь бывает же так иногда: подвернулся подходящий человечек, вот его и накачали, пусть, мол, других рабочих за собой тянет». Немало таких шепотков ходило по городу да и по заводу. Только те, кто трудился бок о бок с Йожи в одном цеху, видели и знали, что он и в самом деле многое умеет, многое может и хорошо работает.
Но напрасно старался он казаться любезным: ведь Йожи — новичок в «обществе» и не умеет так искусно лицемерить, чтобы создать атмосферу непринужденности. Однако отпустить сейчас этих дамочек тоже нельзя, хотя они и собираются уходить. Это выглядело бы так, будто он выставил их за дверь. Нет, если уж пришли, то пусть еще посидят, побеседуют, а потом идут себе с миром, унося приятные воспоминания. Они, собственно, только для того и остались, чтобы посмотреть на мужа Ибики — «этого душечку» — и познакомиться наконец со знаменитым Майорошем (какая, однако, мужицкая фамилия). Ах, это так любопытно и такая интересная тема для болтовни в других компаниях, куда они вхожи!
Ибойка тоже упрашивала гостей: «Ну, побудьте еще, милочки, я только подогрею ужин для моего Йожи и сейчас же приду. Посидим все вместе. Ведь он, бедняжка, так редко бывает в обществе, только и возится с директорами, инженерами да партийными секретарями».
Йожи мобилизовал всю свою галантность — ее было у него не слишком много:
— Что ж, побудьте, пожалуйста, посидите у нас хоть немного, еще успеете домой, ночь длинная…
— Нам-то что, мы можем и попозже встать, но вот как вам, товарищ Майорош?.. — защебетала Илика, чтобы как-нибудь завязать разговор.
— Ничего, я ведь теперь в вечерней смене, — отвечал Йожи. Тут два попугая затараторили наперебой, засыпая его вопросами, так что Йожи едва успевал отвечать; наконец пришла из кухни Ибойка, позвала его ужинать, и он ушел в соседнюю комнату.
И хорошо еще, что ему приходилось только отвечать. Ведь Йожи даже не знал, как ему к ним обращаться. Как их назовешь? Илика, Чепика? Это в его устах звучало бы смешно. Товарищ? Тоже нельзя. Тогда «милостивая государыня» или «мадам»? Пожалуй, именно так следует называть этих незнакомых дам, но он не знает толком, дамы ли они или девицы. Да и совестно ему было бы перед партией и товарищем Бенчиком, что он все еще не избавился от деревенского раболепия перед господами и продолжает величать их «милостивыми», хотя титулы давным-давно отменены.
В деревне это вопрос не трудный — там ведь все одинаковы: тетушка Эржи или тетка Шари, иногда просто соседка, а если помоложе, то и вовсе: «Эй ты, Юльча, Жужи!..» В крайнем случае можно и по фамилии назвать. Но тут вся эта деревенская наука ничего не стоит, а потому Йожи предпочитал молчать, даже если эти «дамы» сочтут его тупицей.
Между тем, посматривая то на одну, то на другую собеседницу, Йожи волей-неволей разглядел их более подробно. Обе с виду были довольно моложавы, хотя, должно быть, старше Ибойки. Илика — худая, высокая, длинноногая блондинка, из тех, про которых в деревне говорят «ноги из подмышек растут». Девушка она или замужняя, трудно сказать. Пожалуй, замужняя, хотя, если у нее есть муж, что ей нужно в такой поздний час в чужой квартире?
Вторая, Чепика — шатенка или, вернее, неопределенной масти, — ростом была пониже и, что называется, женщина в теле, ее высоко подтянутые груди под плотно облегающей шерстяной кофточкой воинственно торчали вперед — «точь-в-точь две мортиры из женского арсенала» — сразу же мелькнуло в голове у Йожи, бывшего артиллериста. Чепика была смешлива до крайности, на все отвечала хохотом, да таким, что в окнах стекла дрожали. Девица она или женщина, тоже установить невозможно. Если девицей называть невинную девушку, то
