Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Порой он пытался оправдать Ибойку: ведь и сельские девчата и молодицы украшают себя и любят принарядиться — да еще как, если есть деньги! — стоит хотя бы взглянуть на девушек из Матьо, Палоца, Шаркеза или Калочи — такие павы, что Ибойке и ее приятельницам до них далеко.
«Да, но их наряды, по крайней мере, красивы, и, вдобавок, они не проделывают все эти штучки на глазах у людей», — снова восставал в нем мужской гнев.
Потом Йожи приходило в голову, опять-таки в защиту Ибойки, что даже у дикарей женщины стараются себя приукрасить (он об этом уже читал и видел на картинках).
«Правильно! Но почему же мы должны подражать дикарям?» — «Ну, так посмотри на природу, на птиц, на цветы». — «Хорошо, но тогда надо, чтобы вы цвели, как тюльпаны, или красовались, как удод, своими перьями. Но вам ведь хочется наряжаться в новые платья три-четыре раза в неделю, а кому это по карману? Бывало, женщины в старину если и рядились в дорогие, роскошные платья, то носили одно такое платье чуть не сто лет, завещали его своим дочерям и внучкам. А тут не успеешь еще как следует привыкнуть к одному наряду, — издали на улице еще и не узнаешь тебя в нем! — как ты уже заказываешь новый».
Вот какие мысленные споры вел Йожи со своей женой, но вслух не произносил ни звука. Застав ее за обычным занятием у туалетного столика, он выражал свое неудовольствие лишь тем, что поворачивался к ней спиной, шел в переднюю, искал себе какую-нибудь работу или возился с Эвикой, которой шел всего-навсего третий год, а потому она еще не могла показать свои женские коготки…
11
Вскоре выяснилось, что дамская компания Ибойки не такая уж дамская — у Илики и Чепики оказались «знакомые» и среди мужчин. Впрочем, Йожи и не допускал, что могло быть иначе — трудно было себе представить, чтобы эти пышущие здоровьем женщины довольствовались только дамским обществом.
Да, но какие мужчины! Верно говорят: «Рыбак рыбака видит издалека». Это обнаружилось при первой же встрече, когда Ибойка легкомысленно приняла предложение своих приятельниц поужинать вместе в ресторане. У Йожи не хватило мужества отказаться, раз уж она обещала, — не станет же он позорить жену в глазах ее подруг и их «знакомых». И он согласился.
Когда Майороши вошли в зал ресторана, известного раньше под названием «Голубая кошка», вся компания была уже в сборе: трое женщин и трое мужчин — им удалось соблазнить еще одного стахановца-каменщика Пала Морица. Мориц у строителей человек известный, и Чепика прилипла к его семье так же, как Илика к Майорошам. Ведь такие «буржуазные элементы» всегда липнут к «благонадежным» людям.
Разумеется, Майороши были встречены шумными приветствиями: состоялось знакомство, обменялись рукопожатиями, и Йожи было приятно, что, кроме этих неизвестных «знакомых», в компании оказался еще один рабочий парень, стахановец и коммунист, и тоже с женой: эта веселая, здоровая женщина сама имеет профессию, работает каменщиком — и не подручным, а уже мастером. Она недавно молоденькой девушкой приехала из деревни, поступила на стройку носить цемент, быстро освоилась с работой каменщика, и, видимо, не только с работой: она так лихо дымит сигаретой и пьет под видом ликера палинку, будто выучилась этому у родной матушки. Только в искусстве одеваться и мазаться она еще не постигла всех тонкостей, уж очень бросается в глаза, что вся она «сделана»: губы накрашены слишком густо и ярко, в костюме тоже нет «гармонии» — но для нее пока и это значит «подняться на ступеньку выше».
Конечно, если верить на слово, двое других мужчин тоже работают, они не господа и не какие-нибудь жулики. Первый, представляясь, сказал, что он счетовод-нормировщик на каком-то никому не известном заводе строительной промышленности, второй, как о нем говорили, работал агентом по сопровождению грузов на автомобильной базе.
Для Йожи вся эта ресторанная обстановка была, разумеется, чуждой. Он очень мало, да и то понаслышке, был знаком с миром будапештских кабаков и не знал, что у иных хорошо зарабатывающих рабочих и быстро выдвигающихся ответственных работников вошло в моду, так сказать, для полноты счастья, как в былое время у аристократов и скороспелых богачей, королей зубной пасты или суррогатного кофе, ужинать в «известных» ресторанах среди других «знаменитостей». Ужин им только тогда был по вкусу, если каждый кусок и глоток совершает свой маршрут под невообразимый шум и гвалт, пьяный хохот женщин и грубый смех мужчин, под рев радио, хрип граммофона, под завывание и громыханье джаза или под надрывные мелодии цыганской скрипки. Люди, которые не знают, что делать со своими деньгами, и которым неведомы духовные наслаждения, готовы заплатить сто форинтов за блюдо, которое в переводе на калории стоит не более десяти, лишь бы, теша свое тщеславие, хоть немного покрасоваться в «обществе». Ведь если бы они хотели просто повеселиться, послушать музыку и потанцевать, все это могло бы обойтись им гораздо дешевле у себя дома, среди товарищей по работе и приятелей.
Но что делать, если Ибойка мечтала о ресторане, жаловалась, что они похоронили себя в четырех стенах, что она изо дня в день только и слышит: «Завод, партия, цех, производство». Она уверяла, что по временам необходимо «выключаться». Ну что ж, бог с ней, выключимся разок!
Правда, Йожи не испытывал в этом особой необходимости. Его больше тянуло отдохнуть, почитать, подумать над прочитанным, как он привык. А когда ему хотелось музыки, он напевал или насвистывал какую-нибудь мелодию Эвике. С удовольствием навещал он товарища Бенчика, чтобы вспомнить с ним о пережитом, потолковать о ладах и неполадках. Но если другим нужно то, что он видит здесь, в ресторане — и не только Ибойке, но и товарищу Морицу, и всем этим женщинам и мужчинам, которыми битком набит этот ресторан и ему подобные заведения (они ведь наверняка не буржуи, сразу видно — либо рабочие, либо служащие из бывших), — что ж, он не против.
Вдобавок ужин оказался довольно хорош, хотя о ресторанах нынче идет дурная слава, будто там кормят плохо, дорого и невкусно. О ценах
