Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дело в том, что с тех пор, как они охладели друг к другу, Ибойка назло мужу стала заботиться только о себе. Чтобы как-то оправдать свой уход из женского союза и нежелание поступить на работу, она стала выискивать у себя всевозможные болезни с помощью врача, рекомендованного ей подружками. Сей доктор еще в старые времена существовал за счет истерик и мнимых недугов бездельниц-аристократок и еще больших бездельниц — жен буржуа. Уж он-то заблаговременно позаботится о том, чтобы Ибойка снова не оказалась в том опасном положении, которое едва не стоило ей жизни! Визиты к врачу превратились для Ибойки в регулярное занятие. Из-за легкомысленного отношения к одежде, да и в силу некоторых свойств человеческой природы, у людей, особенно у женщин, всегда что-нибудь да болит: голова, зубы, сердце, спина, желудок, плечо, поясница, и кто знает, что еще, а потому тот, кто, почувствовав малейшую боль, бежит к врачу, может пролечиться всю жизнь. И притом весьма успешно: ведь, пока человек здоров, всякая боль рано или поздно проходит сама. Но проходит она, приходит другая — опять болит, мозжит, колет что-нибудь где-нибудь, так что всегда можно найти от чего полечиться, если на то есть время и деньги. Но если бы миллионы людей из-за таких недугов переставали работать, то род людской давно бы уже вымер с голоду. А ведь если человек лежит без дела, так у него не только спина и поясница, но и голова может разболеться.
Но это Ибойке неизвестно, потому что доктора, существующие за счет ей подобных, о таких вещах умалчивают, а Йожи она все равно бы не поверила и наверняка заявила бы: «Сразу видно, мужик — ни в грош женщину не ставит; по нему, знай работай да рожай щенков мерзавцу на радость! Только уж меня он не оседлает, точно лошадь у себя в деревне».
Йожи знал это и потому не говорил ей ни слова, опасаясь, что она приведет его в ярость и он, чего доброго, ее поколотит — ведь эта женщина стала решительно невыносима! — а потом сам не будет знать, куда деваться от позора, и не только перед соседями, которым все слышно сквозь эти тонкие стены (будь они неладны!), но особенно перед партией, перед товарищами по работе, перед Бенчиком и тем более перед Розой Бенчик и ее подругой. Он сгорел бы со стыда, если бы они узнали, что он побил свою жену! А между тем ох как трудно удержаться!
Итак, Ибойка продолжала свое: бегала к дантисту, к врачу по женским болезням, потом, услыхав от кого-то, будто от плаванья можно похудеть, стала ходить в бассейн, и это сделалось наряду с программой развлечений, составленной ею вместе с Иликой, ее, так сказать, «индивидуальным хобби». А для работы по дому, главным образом для уборки, Ибойка наняла, без ведома Йожи, приходящую работницу: что же делать, если ей здоровье не позволяет справиться с такой уймой забот и держать в порядке эту подлую квартиру, где всегда полно пыли, — она летит в окна из окаянного поселка, где около домов все еще громоздятся груды песка, кучи земли, битого кирпича и черепицы, остатки извести, щебень и всякий мусор!
Когда Йожи об этом узнал, — однажды, вернувшись с работы во второй половине дня, он застал дома бедно одетую старушку, чем-то очень похожую на его мать, — в нем вспыхнула такая ярость, что он, не желая обидеть усердно хлопочущую женщину, сломя голову выскочил на улицу и несколько часов подряд мерил шагами чахлую акациевую рощицу на окраине.
Именно тогда он понял, что развязка близка и неизбежна.
* * *
А Ибойка? Неужели она не мучилась, ни над чем не задумывалась?
Нет, задумывалась и она. Ведь «ум для себя» есть у каждого, а если в данном случае его недостаточно, то приятельницы охотно одолжат своего, и даже больше, чем нужно.
С тех пор как Йожи отошел от Ибойки и замкнулся в себе, она стала скучать еще больше, и жизнь ее совсем опустела. В квартире она не находила себе места, делать что-нибудь для дома, для уюта ей не хотелось, так что, отправив дочку утром в детский сад, она просто не знала, куда себя девать без приятельниц. Иной раз Ибойка включала радиоприемник, пытаясь поймать хорошую музыку, но, не найдя ничего по своему вкусу, — все о чем-то говорят, читают, а то передают фугу Баха или скрипичный концерт Моцарта! — она с досадой выдергивала вилку. Если у нее с приятельницами не было определенной программы на день, если вдруг освобождалось время, Ибойка начинала нервничать; немного помедлив, она, словно вдруг приняв какое-то решение, быстро одевалась и, накрасившись, уходила в город. Жизнь в этой квартире стала для Ибойки невыносимой. Она была как раз в том возрасте, когда женщина рожает второго или третьего ребенка или во всяком случае должна решить, сможет ли превратиться в мать семейства, жизнь которой в детях и в муже, стать хозяйкой дома или общественницей, занятой делами других. Но для Ибойки все это было бы просто ужасно, она не способна к этому. Она совсем не знает ни самой себя, ни своих инстинктов, ее не научили задумываться над этим, да и думать-то она не очень умеет. В Йожи она больше не влюблена, среди других мужчин не нашла себе пока «нового счастья», не отдалась и семье. Хорошо еще, что малышка здоровенькая, ведь это такой ужас — неделями сидеть у постельки больного ребенка! Если бы еще она служила, зарабатывала на хлеб, у нее были бы и другие интересы, и это помогло бы ей, быть может, легче переносить свою душевную пустоту. Только муж и ребенок страдали бы от ее истеричности, но сейчас, без всякого дела, она не в силах с собой сладить, ее влечет на улицу, как ведьму на шабаш.
Да и куда ей идти, как не на улицу или к приятельницам?
Там уже давно ведутся разговоры, что если Майороши разойдутся, — а разойдутся они наверняка, ведь Ибойка уже не любит Йожи, — то как бы половчее выжить из квартиры этого грубого мужика, как бы свалить на него вину и выцарапать половину заработка на воспитание ребенка, и «содержание невинной жертвы».
Слушая их, Ибойка думает, какие они милые, какие добрые эти подруги… Как они беспокоятся о ее судьбе, о ее
