Эксперт № 26 (2014) - Эксперт Эксперт

По окончании кризиса эта практика — работа в расширенном функционале, когда значительная часть политически значимых проектов получает финансирование банка без прохождения полноценной экспертизы и не подкреплена рыночными источниками софинансирования — по не зависящим от ВЭБа причинам, хотя и в меньших масштабах, была продолжена. Среди крупных последних примеров — кредитование объектов сочинской Олимпиады. Из 179 млрд рублей, потраченных ВЭБом на финансирование олимпийских строек, 154 млрд выданы без положительного результата экспертизы и в отсутствие целевого фондирования на соответствующий срок. Отсутствие должной финансово-экономической проработки проектов стало одной из причин невозможности для компаний-исполнителей обслуживать кредиты ВЭБа по графику. Эти кредиты пришлось реструктурировать. Отсрочены выплаты по 9 из 18 прокредитованных ВЭБом олимпийских проектов, чтобы посмотреть — здесь мы цитируем вице-премьера Дмитрия Козака , — «каким образом будут формироваться денежные и туристические потоки в течение 2014–2015 годов». Заметим, что никаких компенсаций для ВЭБа, которому ожидаемо поручили разбираться с финансовыми последствиями олимпийского аврала, государство не предусмотрело.

Подобная практика вызывает определенное напряжение в ВЭБе, доминирует представление, что Банк развития «перегружен непрофильной деятельностью», которая тормозит реализацию и отнимает ресурсы от его «конституционного функционала». В то же время модель управления ВЭБом, созданная одним из его отцов-основателей, экс-премьером Михаилом Фрадковым , когда председатель банка назначается президентом страны по представлению премьер-министра, а сам премьер по должности становится председателем наблюдательного совета банка, фактически определяет ВЭБ как «финансовый SPV» правительства, по определению не обладающий правом вето.

Итак, мы имеем, с одной стороны, Банк развития, ограниченный по спорным с кабинетом министров вопросам лишь совещательным голосом, с другой — очевидную потребность государства в решении специальных задач по санации и реструктуризации стратегически важных активов, а также по управлению ими как в реальном, так и финансовом секторах экономики, активов, которые в координатах «риск—доходность» не подпадают под стандарты и коммерческих банков, и нормативов деятельности ВЭБа по проектам развития.

В зарубежной практике эти функции обычно институционально разделены. Так, например, в Южной Корее функционируют банк развития Korean Development Bank (KDB) и контролируемая правительством Корейская корпорация по управлению активами (Korean Asset Management Corporation, KAMCO).

Почему их совместили при создании ВЭБа? Оказывается, вовсе не по недомыслию. «Эта конструкция была выбрана сознательно на стадии организации госкорпорации, — вспоминает научный руководитель НИУ ВШЭ Евгений Ясин , возглавляющий экспертный совет Внешэкономбанка. — Предполагалось, что часть прибыли от реализации “хороших” проектов развития будет пущена на покрытие убытков от сложных, специальных проектов. Этакое внутреннее перекрестное субсидирование».

Однако такое совмещение качественно различных функций в одном институте требует корректировки бизнес-модели, операциональных процедур деятельности Внешэкономбанка, а также безусловной докапитализации банка за счет государственных средств. В идеале речь должна идти не о разовой процедуре, а о законодательном закреплении источников и механизма периодической докапитализации ВЭБа. «Банк является агентом государства, его операционной структурой, через которую осуществляется финансирование мега- и крупных проектов с неопределенной финансовой эффективностью, — говорит заведующий отделом ИМЭМО РАН профессор Яков Миркин . — Это проекты, по основной массе которых принимаются в первую очередь политические, а уже потом экономические решения, подчиненные первым. Часть проектов связана с национальной безопасностью или сохранением лица российского государства. В советское время о таких вложениях говорили, что там “деньги не считают”. В такой модели банка, как ни перекраивай, всегда будут накапливаться проблемные активы, невозвращенные кредиты и долги, которые в конечном счете будут регулярно покрываться из бюджета или его резервных фондов».

Вот совсем свежий пример использования ВЭБа как безотказного «костыля» для крупных проблемных активов. Речь идет об обсуждаемой сейчас в правительстве схеме спасения от банкротства угольно-металлургического гиганта «Мечел». Один из рабочих вариантов — выкуп ВЭБом на деньги госбанков конвертируемых облигаций компании и предоставление ей бридж-кредита. В этой комбинации велика вероятность перехода в недалеком будущем «Мечела» под контроль ВЭБа — непрофильный актив и новая порция плохого долга почти гарантированы. Хотя нынешний мажоритарный собственник предбанкрота Игорь Зюзин , доведший компанию до долговой ямы, расставаться с активом не намерен. Ряд высоких чиновников также очень старается придумать комбинацию, в которой г-н Зюзин сохранил бы контроль над «Мечелом».

Девочки — налево, мальчики — направо

В 2013 году по заказу Внешэкономбанка компания McKinsey провела исследование, представлявшее собой попытку качественной инвентаризации кредитного портфеля банка с классификацией проектов по двум классам — типовые и директивные (или проекты банка развития и специальные проекты), которые должны по-разному управляться, по-разному оцениваться. Этот подход был одобрен наблюдательным советом в конце прошлого года, и сейчас происходит его воплощение в нормативные документы и регламенты банка.

Параллельно идет работа над новой стратегией банка на период до 2020 года. Динамика ключевых показателей деятельности ВЭБа привязывается к базовому варианту долгосрочного макроэкономического прогноза МЭР. При этом банк исходит из необходимости существенного повышения своей роли в финансировании национальных инвестиций. Годовой объем кредитов, выданных Внешэкономбанком, составляет сейчас менее 2% национальных инвестиций в основной капитал. ВЭБ считает, что долгосрочный целевой ориентир этого показателя должен составлять 5%, то есть соответствовать минимальному уровню ведущих зарубежных банков развития, в частности немецкого KfW. В этом случае, по оценкам консультантов, нанятых банком, объем выдаваемых ВЭБом кредитов должен расти в среднем на 21% в год, так что к 2020-му выдача составит 1,1 трлн рублей. Для достижения целевой динамики кредитования потребуется пополнение капитала банка. В базовом сценарии потребность в докапитализации оценивается в 1,08 трлн рублей накопленным итогом до 2020 года. Это консервативная оценка — она исходит из необходимости стопроцентного формирования резервов под уже выданные банком приоритетные проблемные проекты на общую сумму 400 млрд рублей. Наиболее крупная составляющая этой проблемной части кредитного портфеля, как легко догадаться, кредитование олимпийских объектов — на общую сумму 154 млрд рублей.

Директивные проекты будут обставлены регламентом, процедурой компенсации убытков банка по данному проекту со стороны государства (целевое фондирование под каждый проект, компенсация части процентных ставок). Предполагается также введение объемных квот, фиксирующих предельный годовой объем директивных проектов ВЭБа.

Понятно, что любая классификация лишь более или менее правдоподобна, тем более такая грубая, как двухклассовая. Реальная жизнь проектов с участием ВЭБа гораздо богаче. Богаче настолько, что некоторые проекты, стартующие в статусе однозначно «развитийных», по прихоти мировой конъюнктуры все дальше уходят от первоначальной финансовой модели.

Наиболее масштабный пример — софинансирование ВЭБом объектов Богучанского энергометаллургического объединения (БЭМО). ВЭБ соинвестировал в достройку Богучанской ГЭС 23 млрд рублей (еще 20 млрд — вложения банка в строительство БоАЗа) к настоящему времени все девять гидроагрегатов станции запущены в промышленную эксплуатацию, но станция работает на пониженных оборотах, примерно в половину установленной мощности, так как не работает основной потребитель, Богучанский алюминиевый завод. БоАЗ, в свою очередь, технологически давно готов к пуску первой очереди (157 тыс. тонн алюминия в год), но откладывает запуск из-за избытка предложения на мировом рынке и неблагоприятной ценовой конъюнктуры. В результате изначальные бизнес- и финансовая модели проекта трещат по швам, и соответствующие кредиты готовятся встать в очередь на реструктуризацию.

Звезды, жулики и популисты

Есть и совсем тупиковые проекты, «хромые утки», изначальная структура сделок по которым, навязанная банку, обрекала их на неудачу. Самый громкий кейс — санация концерна «Тракторные заводы» (КТЗ). Тяжело прошедший кризис КТЗ продал в 2010 году 100% акций ВЭБу и получил семилетний кредит «на финансовое оздоровление» на 15 млрд рублей. Самые пикантные составляющие сделки — опцион на выкуп акций прежними собственниками, Михаилом Болотиным и Альбертом Баковым , после погашения кредита и — в это трудно поверить — сохранение на период кредитования старого менеджмента, действующего в интересах этих же господ. Согласитесь, оригинальное решение в корпоративном управлении: новый собственник кредитует финансовое оздоровление актива, операциональный контроль над которым сохраняет старый собственник, доведший его до состояния, потребовавшего оздоровления. Понятно, что в результате производственно-финансовая ситуация в компании только ухудшилась. Спустя год после «продажи» ВЭБу КТЗ привлек синдицированный кредит аж на 30 млрд рублей для рефинансирования старых долгов, но уже в следующем году кредитная пирамида рухнула, и компания вошла в состояние агонии, не вылезая при этом из текущих убытков. Без разрыва опционного соглашения с прежними собственниками ВЭБ не может продать актив потенциальным интересантам, в частности Уралвагонзаводу (УВЗ). Единственный способ разрыва опционного соглашения — дефолт по синдицированному кредиту, однако решение о его объявлении блокируется структурами прежних собственников, которые выкупили часть долга у участников синдиката. Остается все меньше шансов на сохранение единой компании. Высока вероятность передачи военного дивизиона КТЗ с его флагманом — производителем бронемашин Курганмашзаводом — под управление ВЭБа и УВЗ.