Алексей Михайлович - Игорь Андреев

Милостыню щедро раздавали и во время богомольных походов Тишайшего. Здесь перепадало не столько московской, сколько провинциальной нищей братии, поджидавшей царя на дорогах и в местах ночевок. Вот краткое описание октябрьского похода Тишайшего в Троицу в 1674 году: до Братюшина царь одарил 63 человека, до Воздвижения — 100, до Убитикова оврага — еще 30. Итого 193 человека, каждый из которых получил по алтыну. В местах остановок были устроены кормления опять же с денежною раздачей. Сто нищих получили «по дву денежному колачю», чарке вина, кружке меду и одному алтыну. В самом монастыре царь несколько раз устраивал кормления для обитателей богаделен и нищих[406].

Деньги, которые Алексей Михайлович раздавал лично, назывались «порушной милостынью». Обыкновенно царь одаривал всех одинаково. Алексей Михайлович однажды сам объяснил, почему так следует поступать. Будучи душеприказчиком патриарха Иосифа, он столкнулся с необходимостью раздать на помин души патриарха келейные деньги усопшего. Однако прижимистый Иосиф на этот счет не оставил никаких указаний. Пришлось царю самому принимать решение. Деньги приказано было раздавать нищим равно с указанием: «Потому и милостыня нарицается, что всем равна».

Царь мог, впрочем, и рассердиться на нищих, если те в своем вымогательстве преступали всякую меру. В 1672 году велено было нищего Успенского собора Савву Чумичева со всей семьей выслать за «невежливое челобитье» в Ростов и «без указу его к Москве не отпускать». Этот случай приоткрывает еще одну особенность во взаимоотношениях царя с нищей братией. Для Алексея Михайловича нищелюбие еще и государственная обязанность. Ведь при отождествлении личности государя и государства молитва нищего о благополучии царя есть молитва о благополучии всего царства. Не случайно по официальной терминологии милостыня Алексея Михайловича есть пожалование, как бы обязывающее нищих и убогих своею молитвою «служить» государю, как служат пожалованные денежными и земельными окладами дворяне.

Столь сильная «нужда» общества в нищих делала попрошайничество профессией. Как всякая профессия, она имела своих мастеров, подмастерьев и учеников. Несомненно, настоящими мастерами были «верховые нищие», составляющие постоянный штат «личных нищих» Алексея Михайловича. Некоторые из них обитали во дворце, часто общались с царем, а главное, ощущали его постоянную заботу. Расходы на них шли по ведомству Тайного приказа, который сохранил в своем делопроизводстве записи типа: куплено верховым нищим в январе 1673 года по царскому указу «сапоги телятинные и барановые».

Но вернемся к кануну Великого поста. Из острогов и тюрем Алексей Михайлович шел к воскресной заутрене. По ее окончании на Ивановской площади совершался молебен перед образом Страшного суда. Центральным событием здесь было чтение Евангелия от Матфея о Страшном суде. Чтение совершали с четырех аналоев на все четыре стороны света. Начинал сам патриарх, стоявший лицом на восток, по окончании стиха его повторяли диаконы. Иногда ограничивались двумя «чтецами» — патриархом и протодиаконом. Смысл, однако, оставался прежний: напоминание всем православным о Страшном суде, когда «настанет страх и ужас, каких никогда еще от начала мира и до сего дни не было и не будет» (слова святого Ефрема Сирина). Чтение завершалось тем, что патриарх отирал губкою образ Страшного суда и другие иконы, затем осенял крестом и кропил святой водой царя, властей духовных и светских, стоявший внизу народ.

По окончании действа Алексей Михайлович отправлялся слушать обедню в Благовещенский собор, а патриарх с крестным ходом возвращался в Успенский собор. В это время в Столовой, а иногда и в Золотой палате шли необычайные приготовления. Накрывался и уставлялся яствами огромный стол для нищей братии. Дело в том, что в канун поминания угодников и усопших родных тема нищелюбия вновь приобретала особое звучание. Алексей Михайлович принимал нищих как самых высоких гостей, жалуя из своих рук кормом и деньгами.

Устраивались царем столы для нищих и в другие дни. Так, 10 апреля 1665 года, в неделю жен-мироносиц, царь усадил 60 нищих за стол в Передней палате и в Комнате, то есть в своих личных покоях. Потчевали нищих в дни семейных торжеств. При этом Тишайший не просто подавал детям пример нищелюбия. Он приучал их к этому. В 1667 году, по объявлении Алексея Алексеевича наследником, в Передней палате был устроен от имени царевича стол для убогих.

Подобные угощения были делом обычным для православной Руси. Напротив, долгое время именно петровское преследование нищих, прекращение их кормления воспринималось как отступление от благочестивой традиции. Согласно Евангелию, благотворя нищим и убогим, христианин в их лице благотворит Христу. Милостыня — один из путей к искуплению и спасению. В этом смысле нищие были так же необходимы богатым, как сами богатые — нищим.

Разумеется, и до Петра об этой христианской добродетели нередко забывали. Но если Петр видел в потворстве нищим, способным работать, вред государству, то отказ нищелюбствовать в XVI–XVII веках объяснялся жестокосердием и скупостью. Еще Стоглав писал о нищих, что они «всякую скорбь терпят и не имеют, где главы подклонити», и что им не сочувствуют и не милосердствуют — «везде их гнушаются». Второй царь из дома Романовых зарекомендовал себя великим милостником и нищелюбом. Риторический вопрос Стоглава: «На ком грех взыщется?» — за гибель нищих от «недозора» и «глада», он отнес к себе и в своей щедрости к убогим превзошел всех московских государей.

…На Масленице, во вторник и в четверг, в Успенском соборе совершалось поминовение усопших святителей московских — патриархов и митрополитов. С этих панихид начинались Прощеные дни. Алексей Михайлович открывал их объездами по монастырям и монастырским подворьям. Начинал он с кремлевских и заканчивал загородными монастырями. Объезды занимали несколько дней — со среды до пятницы. Особенно торжественно было посещение Новоспасской обители, куда Алексей Михайлович ходил прощаться на могилы своих предков.

В Прощеное воскресенье, перед Великим постом, к царю приходил прощаться патриарх. Обряд совершался в Столовой палате. После патриарха к царю подходили прощаться духовенство и придворные. Царь жаловал к руке сначала членов Боярской думы, затем, по нисходящей, представителей московских чинов. Церемония была утомительна и требовала огромного терпения — перед государем проходили сотни человек, произносивших прощеные слова и припадавших к руке. Кажется, в этом смысле утомительнее для царя были лишь пасхальные дни.