Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин

Наконец Христос восседает одесную Господа. И та часть Небес, что прилегает к Христу, навсегда остается ясной. Дуновения воздуха тут умеренные и здоровые. Огонь тут не обжигает. Земля зеленеет и там, где обычно не могла бы зеленеть. Моря и ветры пребывают в полном покое. Растения и животные пьют и вкушают амврозию. Ну, и так далее. О рыбах, о птицах, о пчелах, о змеях (разумеется, потерявших яд). О львах, ласковых и вовсе не гневных. О добродетельных и счастливых пастухах и нимфах.

«Горные вершины выглядели приятно, как обычные горы, а горы как холмы. И тот покой, и та радость, и та чудесность, которыми окутан мир ночью, когда рождается его Спаситель, ими же прекрасен и день, когда на Небо восходит вечный Император Богов и людей». Таковы заключительные фразы.

Этим незатруднительным набором избитых общих мест, этой картинкой, словно бы переносящей ввысь и вставляющей в небесную рамку золотой век, этой идиллической и беззаботной риторической нотой Аретино завершает свой рассказ о человечности, страстях и воскрешении Иисуса Христа.

Я решился (и предупредил об этом сразу же) представить крупнейший текст знаменитого венецианского писателя в характерных фабульных и стилистических образчиках.

Они сопровождались моими краткими аналитическими впечатлениями.

Эти впечатления, возможно, слишком очевидны и элементарны, но я не нашел ни малейшей возможности углубить их какими-либо логическими парадоксами и более изощренными аналитическими наблюдениями. Мне этого по привычке очень хотелось бы, но кажется, что герменевтическое глубокомыслие было бы в данном случае притянутым за уши. Аретино вполне набожен, но без мистического напряжения, и это как раз то, что нужно, чтобы написать о Христе доступно и завлекательно. Он набожен, но конформен, и откровенно стремится прежде всего к писательскому успеху. И, кажется, не столько взволнован своей гигантской темой, сколько наслаждается бесспорной сочинительской фабульной и психологической изобретательностью (по правде, поверхностной), своей банальной риторикой и свободой изложения. И уже одно это делает его опус ренессансным, с точки зрения, так сказать, непринужденной манеры творческого поведения. С другой стороны, тут, как и почти во всем, что сочинял Аретино, от ренессансного, в данном случае религиозного, порыва, поражающего прежде всего в пластических искусствах, а также в неоплатонических трактатах, порыва очеловеченного, высвобождающего и приподымающего дух, остается бледный, инерционный отпечаток. Так что счесть эту повесть продолжающей или преобразующей ренессансное мироощущение тоже не получается.

Перу Аретино принадлежат также два беллетризованных переложения житий святой девы Екатерины Александрийской и Фомы Аквината[586].

В обоих случаях у него было немало предшественников, в том числе италоязычных. Почему Аретино остановился именно на этих персонажах? Трудно ответить уверенно. Очевидно, в первом случае материал показался Пьетро удобен для отсылок – вполне произвольных – к знаменитым художественным именам и для «пустой патетической риторики». Во-втором случае могли сработать практические соображения: послетридентские официальные установки и сильное влияние томистов в самой Венеции.

Так или иначе, Пьетро, чей недолгий творческий подъем остался в 30-х годах, явно хотел сделать свой писательский статус более солидным и благонамеренным. Но обе «Жизни святых» определенно гораздо ниже уровня «Человечности Христа». Эти сочинения скучны и натянуты.

Житие Екатерины Александрийской было известно в следующих основных контурах (см. Santin, с. 8, nota 6). По эдикту императора Максенция против христиан было велено населению Александрии собраться для вознесения жертв языческим божествам. Молодая и ученая Екатерина, дочь местного царя, воспротивилась этому во храме и была заточена в тюрьму. Там к ней явился и ободрил ее архангел Михаил. Пятьдесят мудрецов попытались оспорить доводы Екатерины, но она вышла победительницей в диспуте, обратив своих оппонентов в бегство.

Притом формула «Aretino ascetic», которой пользуется Флавия Сантин вслед за другими авторами (с неизбежной оговоркой, что образ жизни писателя ничуть не соответствовал морализаторству его поздних религиозных сочинений), мне представляется всего лишь формально-тематической и сугубо условной, а общий смысл статьи излишне академически сглаженным.

Максенций пробовал сломить деву соблазном власти над королевством, но Святая отвергла сие (ср. с сатанинскими искушениями Христа в пустыне). Император пригрозил ей казнью, велел высечь розгами и снова бросил в темницу. Екатерина, находясь там, крестила королеву, генерала Порфирия и многих других из императорской свиты. Префект Курситан решил колесовать Екатерину, но Архангел Михаил освободил ее. Колесованными, напротив, оказались четыре тысячи собравшихся посмотреть на ее муки. Тогда были обезглавлены королева и Порфирий. Была казнена наконец и Екатерина, предварительно вознеся моление Господу и услышав Его ответ. Ее тело засияло ангельским светом, а кровь ее потекла млеком. 25 ноября Иисус Христос повелел вознести ее тело на гору Синай.

Как обработал Аретино эту схему?

Любопытно на сей раз посвящение (Великому маркизу Дель Васто). Автор прежде всего просит принять его житие девы Екатерины в том виде, в каком он сумел его описать, хотя сам хотел бы сделать нечто иное, более спиритуальное, чем была столь проникнута сама святая: «извините меня за то, что, будучи плотским существом, не могу излагать божественные концепции. Тому, кто желал бы, чтобы его интеллект вник в Божественные дела, сперва требуется наполнить его небесными доктринами, дабы сделать способным их выразить, а затем очистить душу, удалив из нее всякое земное чувство, но это есть дар тем, кто говорит на языке Святого Духа, сие мне столь не свойственно, что я попытался написать об этом посредством хрупкого пера». Автор боится, что его сочинение будет отвергнуто из-за недостаточной возвышенности.

С другой стороны, ему отнюдь не хотелось ограничиться строгим и сжатым изложением чистой сути этой истории. «Я говорю это не для того, чтобы кто-либо подумал, будто мне кажется, что я знаю [обо всем этом] больше, чем другие, но ведь другие полагают, что смыслят больше меня. Кто мог бы проявить поразительную искусность божественного Буонаротти, чтобы нарисовать на малом пространстве весь апостолический синклит, хотя ему и следовало бы одеть изображенного там Понтифика и восседающих Кардиналов в красное и темно-лиловое. Итак, мои писания всегда при изображении гнева, угроз, темниц, страхов, молений и смертей словно бы целиком проникнуты намерением, чтобы все служило вящей славе Божьей, и соответствующее сочинение, которое само по себе скромно, было бы вовсе ничем без помощи того, что я внес в него по размышлению» (с. 25–26).

Итак, как же эти витиеватые преуведомления реализованы?

На первых 15 страницах (48 главок) автор рассказывает, как бесконечно любил свою не по годам умную и начитанную в святых книгах дочь ее престарелый отец-король Косто. Текут обращенные к дочери речи и наставления короля, неизбежные повторы. В изобилии